Билл Брайсон - Остров Ее Величества. Маленькая Британия большого мира

Оказавшись на крайнем севере Шотландии, вы и в самом деле попадаете на край великой пустыни. Во всем Кайтнессе всего 27 000 человек населения — примерно столько же, сколько в Хэйвордс-Хите или в Истли, — и это на площади, заметно большей, чем большинство английских графств. Больше половины населения собраны всего в двух городках — Терсо и Уике, а на Джон-о-Гроутс населения вовсе нет, потому что Джон-о-Гроутс — не населенный пункт, а место, где останавливаются, чтобы купить открытку и мороженое. Названо оно по Яну де Груту — голландцу, который держал паромную переправу оттуда куда-то еще (к Амстердаму, если в голове у него хоть что-то было) в пятнадцатом веке. Как видно, он брал плату за перевоз, и в тех местах вам расскажут, что плата — четыре пенса — потом стала называться «грот», но это жалкая выдумка, куда более вероятно, что Грута прозвали по монете, а не ее — по нему. Да, в конце концов, какая разница?

Ныне Джон-о-Гроутс представляет собой просторную автостоянку, маленькую пристань, одинокий белый отель, пару киосков мороженого и три-четыре лавочки, торгующих открытками, свитерами и видеозаписями певца по имени Томми Скотт. Мне казалось, что должен быть еще знаменитый указатель с подсчетом миль до Сиднея и до Лос-Анджелеса, но найти его я не сумел — может, его снимают на зиму, чтобы кто-нибудь не уволок с собой как сувенир. Открыта была только одна лавочка. Я вошел и с удивлением обнаружил, что в ней работают три леди средних лет — некоторая роскошь, поскольку я был единственным туристом на 400 миль вокруг.

Леди были чрезвычайно веселы и милы и горячо приветствовали меня с изумительным горским акцентом, таким клинически точным и в то же время сладкозвучным. Я развернул несколько джемперов, чтобы им было чем заняться после моего ухода, поглазел, разинув рот, на демонстрационную запись Томми Скотта, распевающего бодрые шотландские мотивы на разных продуваемых ветром мысах (молчу-молчу), купил несколько открыток, неторопливо выпил чашечку кофе, поболтал с дамами о погоде, потом вышел на ветреную площадку и понял, что больше на мысу делать нечего.

Я побродил над бухтой, заглянул, сложив ладони трубочкой, в окно маленького музея, закрытого до весны, одобрительно обозрел вид через Пентланд-ферт на Стому и Олдмэн-оф-Хой и побрел обратно к машине. Вы, возможно, и сами знаете, что Джон-о-Гроутс — не самая северная точка Шотландии. Эта честь принадлежит мысу под названием Даннет-Хед, в пяти или шести милях дальше по проселочной дороге. Туда я и поехал. Даннет-Хед по части развлечений еще беднее, чем Джон-о-Гроутс, но там стоит красивый автоматический маяк, и вид на море оттуда — настоящая сенсация, и очень здорово почувствовать себя вдали от всего на свете.

Я долго простоял на ветреном мысу, любуясь видом и ожидая, что на меня снизойдет некая глубокая мысль — ведь это был конец пути, крайняя точка моего маршрута. Какая-то часть меня рвалась взойти на паром и проехаться по разбросанным в море каменным островкам до самых Шетландов, но время поджимало, да и особой нужды в том не было. При всем своем суровом и возвышенном очаровании Шетландские острова — всего лишь еще один кусочек Британии, с теми же магазинами, теми же телепрограммами и теми же жителями в кардиганах из «Маркс и Спенсер». Я не вижу в том ничего плохого — скорее наоборот, но и особой необходимости обозреть все это немедленно я не ощущал. Не в последний раз я тут.

На пути моей наемной машины лежал еще один пункт. В шести или семи милях от Терсо расположена деревушка Холкерк. Ныне она забыта, но в годы Второй мировой войны была знаменита как самое-самое непопулярное место дислокации британских солдат — из-за ее отдаленности и пресловутого недружелюбия местных жителей.

Солдаты здесь распевали очаровательную песенку в таком роде:

Этот хренов городишко — просто грязная дыра.Ни автобусов, язви их, ни трамваев.Никому мы не нужны, все забыли бедных насВ этом долбаном-раздолбаном Холкерке.

Здесь скучища — мухи дохнут, прямо воем от тоски,Нет ни игр здесь, язви их, ни футбола.Мимо дамочка пройдет — даже глазом не ведетВ этом долбаном-раздолбаном Холкерке.

Там еще десяток куплетов в том же восторженном тоне (отвечаю на напрашивающийся вопрос: нет, я проверял, Томми Скотт брал за образец не их). И вот теперь я ехал в Холкерк по пустынной дороге В874. Ну, много говорить о Холкерке не приходится — пара улочек и дорога в никуда, мясная лавка, строительная контора, два паба, маленькая бакалея и сельский клуб с военным мемориалом.

По всем признакам Холкерк испокон веков был маленькой скучной вставкой в общую пустоту вокруг, однако на памятнике значились имена шестидесяти трех погибших в Первую мировую войну (девять — по фамилии Синклер и пять Сазерлендов) и восемнадцать — во Вторую.

С окраины деревни открывался вид на много миль травянистой равнины, но нигде не видно было развалившихся армейских казарм. Строго говоря, не видно было ничего, кроме бесконечной травянистой равнины. Меня одолела любознательность, и я зашел в бакалею. Это была самая странная бакалея, какую мне приходилось видеть, — большая, похожая на сарай зала, почти темная и почти пустая, если не считать пары металлических стеллажей у двери. И они тоже были почти пусты, не считая нескольких завалявшихся пакетов со всякими мелочами. Еще там были кассир и покупатель, расплачивавшийся за какую-то пустяковую покупку. Их я и спросил насчет армейского лагеря.

— О, да, — ответил хозяин. — Большой лагерь военнопленных. К концу войны у нас здесь было четырнадцать тысяч немцев. Вот книга об этом. — К некоторому моему удивлению, вызванному скудостью других товаров, у кассы обнаружилась стопка иллюстрированных книг под названием, кажется, «Кайтнесс в войну» или что-то в этом роде, и он вручил мне одну из них. Она была полна обычных фотографий разбитых бомбами домов и собравшихся в пабах людей, озабоченно почесывающих в затылке или глядящих в камеру с идиотской ухмылкой, которая всегда оказывается на фотографиях людей при катастрофах, как будто они думают: «Ну, зато мы попали в «Пикчер Пост»». Я не нашел ни одной фотографии солдата, скучающего в Холкерке, и в указателе не было названия деревни. За книгу просили ни много ни мало — 15.95 фунта.

— Хорошая книга, — ободряюще заметил хозяин, — и стоит недорого.

— У нас здесь в войну было четырнадцать тысяч немцев! — проревел мне, как глухому, старикан-покупатель.

Я не знал, как бы потактичнее расспросить о мрачной репутации Холкерка, и задумчиво предположил:

— Должно быть, британские солдаты чувствовали себя довольно одиноко?

— О, нет, не думаю, — возразил продавец. — Терсо рядом, и Уик тоже, если захотелось разнообразия. Тогда даже танцы бывали, — немного хвастливо добавил он и кивнул на книгу у меня в руках: — Это недорого.

— А осталось что-нибудь от старой базы?

— Ну, здания, конечно, снесли, но если пройдете вон туда, — он махнул рукой, указывая направление, — то увидите фундаменты. — Помолчав, спросил: — Так берете?

— О… может, я еще вернусь, — соврал я и вернул книгу.

— Недорого, — повторил продавец.

— Четырнадцать тысяч немцев! — прокричал мне вслед покупатель.

Я прошелся по округе, осмотрел окрестности из машины, но не нашел ни следа лагеря военнопленных. Постепенно до меня стало доходить, что вряд ли это так важно, так что я попросту вернулся в Терсо и возвратил машину представителю «Форда» — к нескрываемому удивлению этого дружелюбного парня — уже в начале третьего.

— Вы уверены, что вам больше никуда не нужно? — спросил он. — Просто неловко, вы ведь оплатили целый день.

— А куда еще можно съездить? — спросил я.

Он минуту поразмыслил и огорченно признал:

— Да, пожалуй, больше и некуда.

— Ничего, — утешил я, — я уже насмотрелся, — подразумевая не только окрестности Терсо.

Глава двадцать восьмая

А теперь о том, почему я, бывая в Терсо, всегда буду останавливаться в отеле «Пентленд». Накануне вечером я попросил любезную портье разбудить меня звонком в 5 часов утра, чтобы я успел на первый поезд к югу. А она спросила — лучше сядьте, если вы стоите — она спросила:

— Вам подать горячий завтрак?

Я решил, что она малость не в себе, и повторил:

— Я имел в виду пять часов утра. Я ухожу полшестого, понимаете? В половине шестого. Утра.

— Да, дорогой. Вам подать горячий завтрак?

— В пять утра?

— Он включен в плату за номер.

И черт меня побери, если это изумительное маленькое заведение не обеспечило мне целую тарелку горячей еды и горячий кофейник в предрассветный час, в четверть шестого на следующее утро.

Я покинул отель счастливым и немного располневшим, добрался в темноте до станции, и тут меня поджидал второй сюрприз этого утра. Платформа была полна женщин, бодро наполнявших морозный темный воздух облачками пара от дыхания и веселыми горским голосами и терпеливо дожидавшихся, пока проводник докурит сигарету и откроет двери вагона.