Жан Эшноз - Полночь
Перед моими глазами плясал образ месье Доменико за рулем своей машины. Это было в тот день, когда мы сделали бог знает сколько километров, чтобы посмотреть, как мимо проезжают гонщики на «Тур де Франс». Мы остановились на берегу какого-то озера. Он воспользовался этим, чтобы порыбачить, а мы с мадам Доменико насобирали папоротника. Она ошиблась, читая на развилке указатель, и направила его не в том направлении. Выйдя из машины, он объявил, что собирается с ней рассчитаться. Но, по ее словам, это было не всерьез. Именно так она отзывалась на его угрозы. Он добавил, что рано или поздно, со всеми этими историями, он перестанет бросать слова на ветер и кое-что себе позволит. Ты не понимаешь, Линдберг, сказала мне она, он говорит куда больше, чем делает. Их как раз покинула дочь. Он сказал: Скатертью дорога, из-за нее одни огорчения. Но жена упрекала его, что он уклоняется от проблем. Он никогда не задумывался. Ты обязательно хочешь поступить по-своему, нередко говорила она. На что он пожимал плечами. Он отвечал ей: Проблема в тебе.
Я снова услышал голос телевизионного комментатора, который рассказывал о «Тур де Франс». Месье Доменико сказал своей жене: Вряд ли ты сегодня днем устала так же, как гонщики. Он выключил телевизор. Я услышал, как он стукнул кулаком по столу, звякнул по дереву поднос из нержавейки. Покатились фрукты. Я снова спустился по лестнице.
Робер, предупредила она, не начинай все сначала. Но он вновь обвинил ее: Ты не ездила за молоком! Я видел, как мадам Доменико прошла из столовой на кухню, но не успел заметить ее лицо. Он пошел за ней следом. Она переоделась. Это было другое платье, на сей раз желтое, которое она носила на прошлой неделе; он тогда заявил: Я не люблю это платье, против света в нем все видно. На что она ответила, что впредь постарается не проходить в его обществе по солнцу или перед окнами.
Она открыла дверь в погреб. Взяла за ручку стоявший на первой ступеньке бидон. Приподняла придерживаемую цепочкой крышку: Посмотри, мой милый Робер, где же я разыскала это молоко, если не побывала на ферме? Она поставила бидон с молоком на стол: Посмотри, ну посмотри же, вдруг это не молоко. Нет нужды, Анжела, ответил он. В таком случае не спеши, бросила она ему. Я ставлю его на террасу на тот случай, если ты изменишь свое мнение… Ничего, ничего не могу поделать! Всегда оказывается, что я под подозрением! К счастью, у меня есть работа. Но он не отставал: Как раз в ней, в твоей работе, и загвоздка. Ну да, а как ты себя чувствуешь в кабинете директора?
Иногда зимними вечерами моя матушка замечала, что в административном корпусе освещенным оставался только кабинет месье Дарума. Здание госпиталя было видно сквозь оголившиеся ветви нашего сада. Она заметила, что окно кабинета мадам Доменико не горело, тогда как сама она еще не вернулась, и, наверное, это дошло до ушей месье Доменико.
Ты уверена, вновь спросил он, что не сделала крюк через госпиталь?.. и не встречалась с Дарумом? Ты на все сто уверена, что ни на мгновение не оставалась с ним? Он снова закрыл дверь на террасу, позабыв о бидоне с молоком. Он даже повернул в замке ключ. И внезапно ударил кулаком по ладони. Очень возбужденный, он сказал: Если бы только в хлеву у отца Ризахера был телефон. Я бы спросил у него, приезжала ли моя жена, не присылала ли она кого-то вместо себя! Мне показалось, что я услышал свое имя. Она возразила: Доказательство, Робер, что я ездила на ферму к Ризахеру, в том, что ты видел, как я уезжаю на велосипеде, так к чему все эти вопросы? Никаких сомнений, возразил он, ты действительно уехала на велосипеде, но я не знаю куда. Она не оставила своих попыток: Мне никто не встретился по дороге. Но он-то услышал другое: мне некто встретился по дороге. Она это поняла. Она снова назвала его по имени. Она сказала: Если ты хочешь рассеять все подозрения, Робер, расспроси моих сослуживцев в госпитале. Все тебе скажут, что я не возвращалась на работу… Но я прекрасно знаю, что ты не осмелишься задать им вопросы о времяпрепровождении твоей жены. Такие вещи легко говорить, бросил он. Верно, у меня нет никаких доказательств.
Он никогда не пойдет в госпиталь. Хватило одного раза: В большом кабинете корпели над своими бумагами четыре женщины. Еще одна стучала на машинке. Дверь Дарума с табличкой: Директор. Дверь его жены: Секретариат дирекции. С этой стороны и пытаться нечего. Он так и сказал вечером по возвращении, во время уроков — я делал с мадам Доменико упражнения по математике. Он даже это признал: Когда видишь всех этих женщин, которые на твоей стороне, Анжела, ясно…
Он продолжал, оставаясь по-прежнему на кухне: Как бы там ни было, я решил начать сначала. Он бросил на нее косой взгляд. Она тут же спросила: Что ты хочешь начать сначала, Робер? Мою жизнь!.. Но в других условиях. Я себе постыл. Я не заслужил всего этого комфорта, этой прекрасной кухни… Она не дала ему продолжить: Робер, ты несешь ахинею. Ты заслужил все, чем обладаешь. Во-первых, ты перевел уже все деньги за дом. Вспомни, ты первым на нашей улице купил холодильник, пусть он даже недавно и испортился, первым купил телевизор. Ты что, не помнишь месье Барклая? День доставки? Когда они поставили антенну? Я так его и вижу. Он сказал, помню слово в слово: Завидую вам, месье Доменико, я сам директор отделения банка, но мне никогда не получить кредит под такой выгодный процент. Ты что, ей-богу, с ума сошел? Ты даже не отдаешь себе отчета, что преуспел там, где все остальные потерпели неудачу. Погляди, как они живут на этой улице, черт возьми, ты только погляди! Ты что, не видишь разницы между ними и нами? Ах, Робер, ты меня огорчаешь, мне не нравится видеть тебя таким.
Он ответил: Зря стараешься, я всего этого не заслуживаю. Впрочем, ты тоже, не заслуживаешь этого и ты. Только и годишься, что шляться по улицам. Он едва ли услышал, когда она возразила, что нигде не шляется. Он заорал: Болтаешься в госпитале в кабинете Дарума! Она не уступила: Во-первых, кабинет месье Дарума находится рядом с моим, и было бы трудно вести себя по-другому. Далее, никогда не повторяй, в том числе и перед соседями, что я шляюсь по улицам. Это ты посылаешь меня на ферму к Ризахеру. Если бы тебе достало смелости принести извинения месье Ревмуа, я ходила бы за молоком в двух шагах отсюда!
Он покопался в стенном шкафу и вынул бутылку. После чего все успокоилось. Я был готов побиться об заклад, что он не выпьет литр вина не сходя с места и наконец-то выйдет в сад. В то же время я не забывал, что он повернул ключ, и собирался выбраться через застекленную дверь кухни. Он подошел к ней и дотронулся до ее лица: Дорогая, мне жаль, что все так повернулось, посмотри, вот тут что-то еще осталось, здесь в уголке глаза. Похоже, он опухнет. Если тебя спросят на работе, скажи, что ударилась.
Он отошел в глубь коридора. Вздохнул: У меня болит голова. Потом медленно процедил: Уверен, ты мне солгала! Никто не тратит два часа времени на поиски какого-то паршивого литра молока. Но она стояла на своем: Значит, воз и ныне там. Ты, стало быть, так никогда мне и не поверишь? Позвони механику. Он наливал бензин. Он по крайней мере видел, как я проезжаю.
Месье Доменико направился к телефону. Перелистнул телефонный ежегодник: Прекрасная идея! Раз ты так уверена в себе, я позвоню хозяину гаража. Уже нашел номер. Он снял трубку: Алло, месье Боле-Реда? Это Доменико. Я ищу свою жену. Она забыла взять с собой список покупок, вы не видели, не проезжала ли она?.. Нет… А ваш механик? А вас бы не затруднило его спросить?.. Вы окажете мне услугу. Двадцать секунд ожидания. Затем: Хорошо, месье Боле-Реда, я приму к сведению. Он повесил трубку. Потом принялся расхаживать вокруг стола.
Прошу тебя. Робер, успокойся, сказала ему мадам Доменико. Он ответил, что совершенно спокоен, ну да, я никогда еще не был так спокоен. Он остановился. Потом спросил: А почему, собственно, ты сказала: Робер, прощу тебя, успокойся? Тебе есть в чем себя упрекнуть? Она ответила: Мне не в чем себя упрекнуть. Но он продолжал: Почему ты выбрала меня? Ты ведь могла выйти за другого, завести дочку с другим? Теперь мне приходится тебя прощать. Нет, Робер, пожалуйста, тебе нечего прощать. Он распахнул стеклянную дверь: Я вынужден, сказал он. Боле-Реда не видел, как ты проезжала мимо станции. Но его механик видел.
Она испустила вздох облегчения. На сей раз он был обязан ей поверить. Это и в самом деле доказывало, что она никуда, кроме фермы Ризахера, не ездила.
Позже он захотел посмотреть телевизионную программу и попросил, чтобы жена передала ему очки. Он добавил, что пообедать хочет в гостиной. Например, суп-пюре. Если у нее еще остался вчерашний. В этом случае он поел бы его с капелькой сливок, ломтиком сала и хлебом. Она открыла хлебницу и объявила, что хлеба почти не осталось. Она не ожидала, что он попросит хлеба с салом. Обычно по вечерам он довольствовался чашкой бульона. Но он заявил, что у него исправилось настроение. Возможно, из-за этой истории с телефоном. Сегодня вечером, Анжела, сказал он, все по-другому, что-то такое в воздухе… Новое. На сей раз у меня ощущение, что все в порядке. Я хочу верить, что ты говоришь правду.
