Ион Агырбичану - «Архангелы»
Семинарист не лгал. По счастливой случайности его решение отправиться в город совпало с днем переэкзаменовок. Он, по правде говоря, давно уже позабыл об обещании, данном двум своим однокашникам, зато теперь был счастлив, что сможет сдержать слово.
* * *Перво-наперво семинарист направился к профессору Марину.
— Целую руку! — отчетливо произнес он, входя в комнату. Отвесив на пороге земной поклон, Василе направился к старику, который, сидя за столом, что-то писал и, буркнув на приветствие через плечо «Здравствуй!», продолжал заниматься своим делом.
— Целую руку, домнул профессор! — повторил Василе Мурэшану, останавливаясь напротив старика.
Священник поднял голову и, узнав Мурэшану, вскочил со стула. Положив руки на плечи юноши, он весело заговорил:
— Приветствую, дорогой! Приветствую тебя, Мурэшану, мой мальчик! Каким ветром занесло тебя к нам? Соскучился по семинарии? Хочешь остаться еще на годок? Не делай глупостей! Ну его к черту, это ученье! А как дела дома? Как отец? Что сестры? Что делается у «Архангелов» — говорят, золото рекой льется?
Профессор говорил, похлопывая юношу по плечу. Он был весел, глаза у него блестели; казалось, он помолодел.
Семинарист принялся обстоятельно отвечать на вопросы. Отец Марин, пристально глядя ему в глаза, одобрительно хмыкал: «Хорошо! Хорошо!», а когда речь пошла об «Архангелах», семинарист подтвердил весть, долетевшую и в семинарию.
— Золота — тьма! — закончил он свой рассказ.
— А вам так и не удалось приобрести хотя бы акцию в этом обществе? — спросил профессор.
— Нет. Бывший письмоводитель Иосиф Родян — почти единоличный хозяин этого прииска и вовсе не склонен продавать акции. Возле него никому нету места.
— Это верно. — Голос профессора прозвучал серьезно, и он снял руки с плеч юноши. — Совестливые люди повсюду и всегда остаются в стороне. Впереди всех бегут эгоисты и хамы. Жизнь принадлежит им, — тут отец Марин замолчал, а потом твердо продолжил: — Жизнь принадлежит им, и все-таки не им, потому что счастье частенько их обходит.
Он предложил семинаристу сесть и долго рассуждал о новом учебном годе, который должен был начаться через несколько дней, о семинаристах, принятых на первый курс, о теологическом труде, над которым работает уже много лет и скоро закончит. В конце концов семинарист спросил:
— Домнул профессор, а какие приходы выдвинуты на конкурс в этом году?
— Ты спрашиваешь о вакантных приходах? — отец Марин проницательно взглянул на юношу.
— Да.
— А зачем это тебе? — профессор не спускал с него глаз.
— Да мне бы хотелось получить какой-нибудь, домнул профессор, — проговорил Василе, не поднимая глаз.
— Просто конец света! — весело воскликнул отец Марин. — Тебе нужен приход! Значит, «расход» ты себе уже обеспечил, — добавил он, совсем развеселившись.
«Расходом» семинаристы именовали своих будущих жен. Возможно, в этом прозвище не было большого смысла, но, единожды произнесенное, оно давно и прочно вошло в язык семинаристов.
Василе ничего не ответил, упорно глядя в землю, но лицо его залилось краской.
— Нет, это невозможно! — воскликнул отец Марин, поднимаясь со стула и улыбаясь во весь рот. — Просто невозможно, до чего развращенное поколение растет! Ты еще мальчишка, а тебе уже «расход» нужен!
Он даже притопнул ногой, произнося «развращенное поколение», но было видно, что негодование его притворно.
— Все люди грешны, домнул профессор, — отвечал семинарист, силясь улыбнуться.
— Люди, может быть, и грешны, но не юноши! А ты пока что юноша. Владыка не рукоположит тебя в сан, так что и прихода тебе не будет, даже если б было их бессчетное множество. Ты что, забыл, каков должен быть возраст при рукоположении? Да тебя никто не рукоположит в священники, раз это против канонов!
Кончив говорить, отец Марин с недовольным видом снова уселся на стул, наблюдая, как в глазах Василе появляется безысходная печаль. Священник сказал куда более мягко:
— Ты можешь на год, на два поехать в село учителем. Поглядишь на мир, узнаешь жизнь. Не торопись за теми, кто старше тебя. В свое время и тебя рукоположат.
Василе Мурэшану еле выговорил упавшим голосом:
— Для меня будет подлинным несчастьем, если мой возраст помешает мне вступить в сан этой осенью.
— Так говорят все влюбленные. Но будущий священник не должен поддаваться никаким страстям. Следует знать, что возможно, а что невозможно, — примиряюще проговорил отец Марин и вдруг неожиданно добавил: — А хорошие вакантные приходы есть.
Василе Мурэшану опасливо взглянул на профессора. Он знал его привычку подшучивать.
— Я не смеюсь, — улыбнулся отец Марин. — Имеется четыре прекрасных прихода, которые осенью будут выставлены на конкурс. Мне было бы приятней, если бы ты подождал года два-три, но в конце-то концов, если положение критическое, не умирать же человеку. Правильно, юноша? Значит, тебе нужен хороший приход?
— Если это возможно…
— И разрешение на рукоположение?
— Смею просить об этом.
— Что ж, попытаемся сделать это возможным! — твердо произнес профессор. — Только, как будущий священник, ты не должен отступать ни перед какими трудностями. Не допускай, чтобы неудачи в жизни делали тебя несчастным. Не забывай, что мы призваны служить жизни вечной.
Семинаристу эта речь вовсе не была так уж по нраву, потому что ничего определенного отец Марин не обещал, и он ерзал на стуле, не зная, как вынудить домнула профессора прямо ответить на его вопросы.
— Домнул профессор, — начал было Василе и осекся.
— Увы, быть тебе несчастным, ибо всем ты недоволен, — насмешливо воскликнул профессор. — Что тебе еще нужно?
— Я хотел бы знать…
— Ох, мошенник, ты хочешь знать, можешь ли свататься? Ну, чего молчишь? Можешь, дорогой. У нас кругом нехватка. Нужно восемнадцать священников, а семинарию окончило только четырнадцать. Понятно? И в сан тебя рукоположат, и приход получишь, конечно, не самый богатый, но уж и не самый плохой. Теперь ты доволен?
— Я вам очень признателен, домнул профессор! — пробормотал счастливый семинарист.
— Меня благодарить нечего, я не умирал восемнадцать раз, чтобы освободить восемнадцать приходов. А скажи-ка мне: твои родители одобряют тот шаг, который ты собираешься предпринять?
— Конечно! — поспешил заверить семинарист, не замечая, что говорит неправду: просто-напросто позабыв, что еще не говорил с родителями. Счастье его и надежда были столь велики, что он не сомневался: все для него возможно и все разрешится положительно.
Семинарист Василе Мурэшану вернулся в Вэлень в наилучшем расположении духа. Родителям он с воодушевлением рассказал, как успешно сдали экзамен оба его однокурсника. Сестрам купил по паре красивых сережек. Младшему брату подарил книжку о Робинзоне Крузо. А с Эленуцей они решили, что в ближайшие три дня Василе попросит ее руки у управляющего «Архангелов».
Насколько серьезно обсуждали они всяческие мелочи, настолько самое важное, говоря по правде, решали очертя голову. На жизнь они смотрели еще по-детски, хотя нисколько не сомневались в своей «взрослости». Происходило это, очевидно, потому, что они и в самом деле были еще детьми — но, может быть, и любовь заставляла их потерять чувство реальности.
Однако Иосиф Родян обошелся весьма жестоко с их полудетскими мечтаньями.
На третий день после поездки в город семинарист выбрал час, когда в доме был только управляющий, и постучался у дверей. Василе хотел, чтобы ни одна душа, даже Эленуца, не знала о его посещении.
Служанка провела семинариста по коридору и, оставив возле кабинета, сама вошла в комнату.
— Пусть войдет! — раздался грубый голос управляющего.
— Пожалуйте! — распахнула дверь служанка и торопливо сбежала вниз по лестнице.
Василе вошел; управляющий медленно встал из-за стола, за которым что-то писал. Лицо его было куда мрачнее обычного. Насмешливая ухмылка затаилась в уголках рта.
— Здравствуйте, домнул управляющий, — произнес Василе и застыл, сделав несколько шагов. Он был смертельно бледен, хотя глаза его горели.
— Имею честь приветствовать тебя, домнул теолог. Чем обязан особой честью, какую оказываешь мне? — не скрывая сарказма, спросил Родян.
Юноша взглянул на него, и ему стало не по себе: великан смотрел на него с откровенной и грубой издевкой. Василе уже решил не говорить ничего и немедленно откланяться. Но тут же взял себя в руки.
— Возможно, вас удивит, домнул управляющий, то, что я вам скажу.
— Ни в коем случае. Соизволь говорить. Не в моих обычаях удивляться по пустякам!
— Я был бы счастлив, если бы вы соизволили отдать мне в жены домнишоару Эленуцу, — четко и бесстрастно отчеканил семинарист.
