Ион Агырбичану - «Архангелы»
— Еле-еле догнал. Нехорошо так торопиться.
Гида был весел. Он заметил, что молодые люди шли, держась за руки, но притворился, что не заметил, и заговорил об «Архангелах», где опять нашли самородное золото.
Все трое повернули назад и направились к дому, перебрасываясь время от времени самыми незначащими словами; однако ни Эленуца, ни Василе, казалось, не понимали и не слышали, о чем их спрашивал, о чем говорил Гида. У них было странное чувство, будто смотрят они на все иными глазами, чем раньше, и слышат иначе, чем все остальные люди. Они разучились быть внимательными и что-то замечать, потому что все ощущения их сосредоточены были на душе, а душа витала далеко-далеко от земли.
Они добрели до дома Родяна, и семинарист почти безучастно пожелал брату и сестре доброй ночи. Несколько дней еще он глядел на родителей, на сестер, на родной дом, на цветы в палисаднике так, словно не видел их и ничего не понимал.
Эленуце жилось веселее, она предвкушала будущие встречи, слова, которые скажет, и мечтала о счастье, которое осенит ее отныне и навсегда.
* * *С этого дня встречи молодых людей участились то ли благодаря Гиде, знавшему больше, чем казалось Эленуце с Василе, и искавшему случая сблизить их, то ли потому, что любовь сделала их изворотливее, принуждая находить предлоги для частых встреч. Не было дня, чтобы они не совершали совместной длинной прогулки. Эленуца чаще всего выходила из дома с Гицей, хотя случалось, что и одна; Василе же обычно появлялся с сестрой Мариоарой. Мариоара, девица весьма бойкая, быстро сообразила, какие чувства крепнут между ее братом и домнишоарой Родян, и искренне удивлялась, что Эленуца влюбилась в ее брата, который был всего-навсего семинаристом. Но, убедившись, что этого препятствия — а оно казалось ей главным — для молодых людей не существует, она перестала посмеиваться над семинаристом и взяла влюбленных под свое покровительство. Гуляя с влюбленной парой, она всегда находила предлог, чтобы хоть на четверть часа оставить их наедине, то позабыв дома платок или книгу, то вспомнив чрезвычайно важное поручение Анастасии. Молодым людям она казалась добрым ангелом-хранителем; Эленуца испытывала к ней глубокую признательность, а Василе обожал ее и готов был броситься за нее в огонь и в воду.
На прогулках и во время экскурсий, которые устраивал Гица, и на тех двух вечеринках, которыми молодежь отпраздновала летние каникулы, у семинариста было время, чтобы спеть Эленуце ту новую песенку, о которой он упоминал в письме.
Во время вечерних прогулок влюбленные оказывались в таинственном и священном мире: они верили, что это для них восходит Венера и небеса украшаются звездами. Они почти и не разговаривали. Им казалось, что они не люди, что их плотская оболочка растаяла, и, желая убедиться, что они все-таки существуют, они изредка легонько касались друг друга рукой.
Во время экскурсий Гица занимался геодезической съемкой, производил замеры и просил молодых людей помогать ему. Благодаря своим занятиям он всегда был вдалеке от них, а они то убегали, чтобы натянуть веревку, то не мешали ему заниматься расчетами, все больше и больше отдаваясь своим чувствам… То один, то другой начинали они вдруг напевать «их» песенку.
Домнишоара Родян не пропускала теперь ни одной церковной службы. Ей нравилось, как поет хор на клиросе. Никакие грешные побуждения не касались ее души, любовь взращивала в ней лишь белые лилии. Все ее существо с благоговейной признательностью тянулось к богу.
На двух городских вечеринках они много танцевали вдвоем. Во время этих головокружительных танцев, казалось, они делались единым существом и чувствовали, что единство это дано им навеки. Счастье ощущалось ими столь полно еще и потому, что никто из окружающих не замечал его.
* * *В семье священника после Мариоары больше всех радовалась за Василе мать. Она даже стала оправдывать многочисленные бестактности семейства Родян. Заглядывая в будущее, она думала о весьма возможной свадьбе. Шло время, и она уже не могла таить свои мысли про себя. Как-то вечером она сказала отцу Мурэшану:
— Может статься, мы с управляющим породнимся.
Священник сердито взглянул на нее.
— Все девичий туман в голове.
Попадья обиделась и спросила:
— Коли все на свете бывает, почему бы и этому не случиться?
— Людей ты не знаешь, если так говоришь. Было бы куда лучше, если бы Василе искал невесту в другой стороне. До зимы ему бы следовало подыскать себе невесту и получить приход. Хотя, с другой стороны, он еще молоденек и годик вполне может обождать.
Последние слова священник произнес как бы с сожалением. Он уже давно заметил, что творится с Василе. Эленуца ему нравилась, он находил ее самой разумной из дочерей управляющего, но считал, что это пламя только крепко обожжет крылышки его сыну. Он не верил в возможность этого брака и уже давно наметил про себя девушку, подходящую для Василе. Это была домнишоара Лаура Поп, дочка священника из Гурень, с которым отец Мурэшану вместе учился в семинарии. Но девушка эта была еще слишком молода, а потому отец Мурэшану даже и не заговаривал о ней с сыном.
Управляющий «Архангелов» Иосиф Родян был безотлучно на прииске, при толчеях, в дороге. Озабоченный тем, как бы извлечь побольше выгоды из золота, он не очень-то наблюдал, чем занимаются его дочери. Зато старшие сестры Эленуцы, Эуджения и Октавия, все чаще стали подталкивать друг друга локотками, перешептываться и прыскать со смеху, когда младшая возвращалась после прогулок.
Эленуца и раньше не много обращала внимания на сестер. А теперь и вовсе их не замечала.
Счастье ее было так глубоко, что мелкие подковырки, которые сестры стали себе позволять и при родителях, не могли его замутить. Однако и управляющий, и его жена стали внимательнее приглядываться к поведению Эленуцы и мало-помалу убедились, что их дочь неравнодушна к сыну священника. Иосиф Родян принимался оглушительно кашлять, когда Эленуца с Гицей являлись домой после прогулки, и бурчал, что слишком часто с ними «таскается домнул молитвенник».
Внутреннее сопротивление отца ощущал больше Гица, чем Эленуца, которая жила будто во сне.
Каникулы подходили к концу. Молодые люди, благодаря покровительственному небрежению Мариоары, в очередной раз остались наедине. Оба были невеселы. Долго шли они молча, как вдруг Эленуца заговорила:
— И что же мы будем делать, Василе? — В вопросе ее прозвучала безнадежность.
— У меня есть план, — откликнулся молодой человек. — Еще этой осенью…
— Мы поженимся? — торопливо спросила девушка, и голос ее дрогнул от счастья.
Уже давно она приходила в ужас при мысли, что ей придется и дальше жить в одном доме с сестрами и отцом. Никогда еще родной дом не казался ей таким невыносимым, как в это лето. Жизнь, которую Эленуца только-только начала узнавать, которую едва-едва пригубила, настолько превосходила все, что творилось в доме, так отличалась от повседневного быта в семье управляющего, что ей казалось — перенести все это будет просто невозможно. Все свои надежды она возлагала на то, что в самом скором времени выйдет замуж за Василе Мурэшану. Ей даже в голову не приходило подумать, какие препятствия может воздвигнуть перед нею семейство Родян. Она беспокоилась только об одном: рукоположат ли Василе в сан и получит ли он уже этой осенью приход.
Убаюканный мечтаниями, потерял чувство реальности и семинарист. Он давно уже не вспоминал, что Эленуца доводится родной дочерью управляющему Иосифу Родяну, что разделяет их, как бездонная пропасть, прииск «Архангелы». Ему представлялось, что он имеет полное право просить руки Эленуцы; ему даже казалось, что девушка уже принадлежит ему.
— Да, — ответил он Эленуце, — мы поженимся!
— Но у тебя еще нет прихода, дорогой Василе! И возможно, тебя не захотят рукоположить в сан, ведь тебе еще не исполнилось двадцати четырех лет.
— Есть добрые люди около владыки и среди профессоров, — отвечал семинарист. — Я уверен, что они поддержат наше совместное прошение.
Девушка восторженно глядела на Василе. Она вдруг почувствовала себя всемогущей и непобедимой. Околдованные единым стремлением, молодые люди больше не думали о возможных преградах и о том, что такое серьезное решение нужно все-таки всесторонне обсудить. В полном согласии друг с другом они решили, что на следующий день Василе отправится в епископию и уладит дело и с рукоположением в сан, и с приходом.
Отец Мурэшану не мог дать Василе бричку до завтра: накануне ведь и речи не было о поездке сына в город, да и теперь не очень-то верилось в причину, которая заставляла Василе столь скоропалительно отправиться к церковным властям. Василе объяснил, что в семинарии должны в этот день быть переэкзаменовки, а он дал слово двум своим товарищам поднатаскать их.
