Санджай Гупта - Тяжелый понедельник
Был четверг, но Сун Пак решил взять выходной. Пусть резиденты поварятся в собственном соку. Химиотерапия не доставляла ему особых хлопот. Он не уставал и не чувствовал тошноты. Просто сегодня ему захотелось остаться дома. У дочек начались каникулы, и Пак решил побыть с ними. Стоял необычайно теплый для декабря день. На термометре было около двадцати градусов тепла. Девочки убежали во двор и принялись самозабвенно крутить пестрые обручи. Сун не переставал удивляться, как им удается беспрерывно и без всяких усилий вращать хула-хуп на узких бедрах.
Дочки заулыбались, видя, что отец наблюдает за ними в окно кухни.
— Папа, смотри! — закричали они.
Еще месяц назад Пак поругал бы их, велел бы заняться чем-нибудь полезным — например, почитать, потренироваться в игре на скрипке и виолончели. Заняться тем, что поможет им в дальнейшей жизни. Тем, что подготовит их к будущему. Но теперь он взял стакан апельсинового сока, вышел на крыльцо, сел на стул и стал просто наблюдать за ними.
Из дома вышел двухлетний сын, решительно направился к сестрам и попытался схватить хула-хуп, который вращала Натали. Девочка остановилась, сняла обруч и отдала его братику. Мальчик несколько секунд внимательно рассматривал незнакомый предмет, а потом надел его на себя через голову.
— Делай так, — сказала Эмили и показала, как крутят обруч. Мальчик отпустил обруч и завилял бедрами. Обруч упал на землю. Девочки засмеялись. Сын попробовал еще раз, и обруч снова упал.
К брату склонилась четырехлетняя Натали. Она надела обруч мальчику на талию и раскрутила его.
— Готово, давай! — крикнула она. Мальчик с невероятно сосредоточенным лицом принялся вращать тазом. Обруч снова упал.
— Я его покрутил! — Радостно кричал ребенок. — Я его покрутил! Пак смотрел на эту сценку и думал, что в жизни иногда случаются вещи, к которым оказываешься не готов. Например, опухоль мозга. Или играющие декабрьским днем во дворе дети. Это были моменты, на которых надо было учиться, их надо было смаковать. Как это по-английски? Он вспомнил свою заветную кассету: «Savor: to taste anf enjoy completely».
По расчетам Тины, ей предстояло ехать почти двадцать четыре часа. Чтобы провести оставшуюся жизнь в Вермонте. Прошло почти четыре месяца с тех пор, как Кей-Си Руби чуть не убил ее. Оказывается, в ту же ночь он напал и на свою подружку — ту самую, которую когда-то спас Виллануэва, до смерти при этом напугав собственного сына.
Благодаря тщательному наблюдению, диуретикам и искусственной вентиляции легких, благодаря месяцам когнитивной и физической реабилитации она теперь восстановилась процентов на пятьдесят от того, что было до болезни. Но зато у нее появилась масса времени для размышлений, и она приняла важные решения.
Она решила, что будет заниматься частной медицинской практикой в Вермонте, где практиковал когда-то ее дед и где сейчас практикует ее «вышедший на покой» отец.
Она будет брать пятьдесят долларов за первый визит — и никаких бухгалтерских документов, никаких счетов, никаких страховых компаний, которые будут диктовать ей, сколько минут тратить на осмотр одного больного и что она должна и чего не должна делать. Многие думают, что Вермонт — это райский уголок, зеленая утопия. На самом деле в Вермонте большинство населения живет от зарплаты до зарплаты и не имеет медицинской страховки. Многие работают без лицензий и налогов, множество поденщиков — и все эти люди нуждаются во врачебной помощи.
Тину охватило сладостное волнение при мысли о том, что ей предстоит принимать роды. В университете на цикле акушерства она училась это делать и до сих пор помнила тот трепет, какой испытывала всякий раз, когда на свет появлялась новая жизнь — неуклюжая, крикливая, радостная.
Тина выехала на шоссе. Теперь она думала о том, что в последние месяцы каждый выход на работу в больнице сопровождался выбросом гормонов стресса. Думала о конкуренции при поступлении на медицинский факультет, о конкуренции за оценки и право слушать курс у лучших профессоров; о конкуренции за рабочие места; о конкуренции за право работать в базовой больнице. О конкуренции за место заведующего. О вечной необходимости лавировать. О вечной борьбе за место под солнцем, в которой побеждает тот, у кого крепче локти. О вечной погоне за тенью. Амбиции. Интриги. Борьба самолюбий. Она тоже участвовала в этом, оттирала коллег и делала это по большей части довольно успешно. Но где во всем этом медицина? Где «искусство врачевания», как называл медицинскую практику дед?
Тина выехала на федеральную автостраду, мчась навстречу своему будущему со скоростью семьдесят пять миль в час.
Может быть, она идеализирует медицину, может быть, смотрит на нее под сладкой глазурью воспоминаний детства, когда видела в деде и отце источник высшей мудрости, восхищалась уважением, каким дарили их местные жители. Может быть, и они испытывали разочарование в профессии или приходили к выводу, что заниматься медициной надо не так, как это делали они. Нет, и отец и дед всегда говорили о медицине как о благородном призвании.
Дома они всегда воодушевлялись, когда речь заходила о трудных случаях. Они оба высказывали предположительные диагнозы, обсуждали возможное лечение. Тина живо помнила одну из больных деда, пожилую женщину по имени Виолетта. Тине было тогда девять лет, и на июль ее привезли к деду в Вермонт. Ей всегда очень нравилось имя Виолетта, она даже собиралась поменять свое имя и стать Виолеттой, когда вырастет, и поэтому рассказ об этой больной вызвал у девочки неподдельный интерес. Больная жаловалась на боли в суставах и мышцах. Сначала дед решил, что это фибромиалгия, и назначил Виолетте теплые компрессы и физические нагрузки, хотя она и без этого много ходила. От компрессов лучше ей не стало. Однажды дед вернулся с работы, сияя, как новенькая монетка.
— Твои мама и папа никогда в наказание не поили тебя рыбьим жиром?
— Рыбьим жиром? Это что-то странное.
— Мы заставляли папу пить рыбий жир, когда он не слушался родителей.
— Почему?
— Потому что рыбий жир — это страшная гадость.
— Наверное, это и правда гадость, раз ты говоришь.
— Так вот, вчера я заставил Виолетту Ольсон выпить рыбий жир.
— Она тебя не слушалась?
Дедушка весело рассмеялся.
— Нет, дело не в этом. Она пила рыбий жир, чтобы лучше себя чувствовать. И знаешь, ей и правда стало лучше. Беда заключалась в дефиците витамина Д.
Тина помнила, как дед гордился тем, что смог распознать причину недомогания пожилой женщины. То, что боли в мышцах и суставах оказалось возможным вылечить таким простым средством, делало его удовлетворение еще более глубоким. Он был так доволен исходом, что даже поделился радостью с девятилетней внучкой. Коллеги Тины говорили о других вещах. Они воодушевлялись, когда речь заходила о повышении процента страховых выплат, о государственных компенсациях расходов «Медикейр» или о вложениях в недвижимость.
Тина выехала на южный берег озера Эри и снова задумалась о правильности своего решения. Перед отъездом они с Марком согласились расстаться полюбовно. Никаких адвокатов с их ожесточенной въедливостью и заоблачными гонорарами. Эшли она забрала с собой. Девочки останутся с Марком до конца учебного года, а на лето приедут к маме в Вермонт. Тина понимала, что дочкам придется нелегко, но это лучше, чем каждый день наблюдать ссоры родителей или, что еще хуже, их взаимное безразличие друг к другу. Так она, во всяком случае, думала.
С заднего сиденья донесся плачущий вскрик. Тина оглянулась. Эшли плакала, запрокинув голову.
Тина прибавила громкость в колонках, и Эшли, довольная, забарабанила по столику своего кресла. Тина с радостью взяла на себя заботу о девочке. Она считала это не наказанием, а даром. И она знала, что справится. Ей хотелось сблизиться с ребенком, которого до сих пор — если быть честной до конца — она воспринимала лишь как обузу. Отец проявил сдержанность, узнав эту новость. Нет, он обрадовался, услышав, что Тина приедет к нему, но долго молчал, когда она сказала, что приедет только с Эшли и без Марка. Отец с матерью прожили сорок два года до того, как мама два года назад умерла от рака груди. Родители делили не только любовь, но и преданную верность друг другу. Точно так же относился отец и к своим пациентам. Так же относился он и к Тине, и даже к брату, который сумел справиться с алкоголизмом после того, как не смог поступить в университет и продолжить семейную традицию. Сейчас брат работал в Вермонте в велосипедном магазине.
Тина приблизилась к границе Огайо. «Сколько штатов мне предстоит пересечь?» Но эту мысль тотчас заслонила другая: она возвращается домой. К своим корням, к своему родному очагу, к своей семье. Она возвращается к себе.
Глава 48
Даже теперь, спустя тринадцать месяцев после похорон, в отделении неотложной помощи царила мрачная, почти гнетущая атмосфера. Доктор Кауфман, он же Значит-Так, сидел на стуле Виллануэвы, подчиненные ему врачи осматривали больных с проломленными черепами, растянутыми коленными суставами, странными сыпями. В отделение продолжали, как всегда, привозить больных психозами, лихорадящих детей и женщин с тошнотой. Кауфман понимал, что сильно разрядил бы обстановку, если бы, подобно Большому Коту, выкрикивал непристойности, оскорбления и диагнозы. Но он не мог этого делать, как не мог напялить на себя операционный костюм шестидесятого размера.
