Санджай Гупта - Тяжелый понедельник
Даже после того как Виллануэва сказал, что покупает автомобиль, продавец еще битых двадцать минут рассказывал, что в салоне родная обивка, что ему стоило громадного труда восстановить исходную окраску и сколько для этого потребовалось очищающих растворов, полироли и воска. Дело происходило на маленьком ранчо к западу от Детройта. Виллануэва даже не слышал об этом поселке, пока не нашел его с помощью навигатора. К продавцу они с Ником приехали на такси, рассчитывая вернуться домой на новой машине.
Продавцу было на вид под шестьдесят. Он был в джинсах и фланелевой рубашке. Левый глаз под толстым стеклом очков постоянно дергался. Перед приездом Виллануэвы человек побрился, но случайно оставил узкую полоску щетины на обветренной коже щек. Он никак не мог оторваться от машины, поглаживая ее, как любимого щенка. Виллануэва едва не спросил, зачем же этот человек продает столь дорогую ему вещь, но вовремя прикусил язык. Было ясно, что последует получасовая слезная история, а ему вовсе не хотелось довести продавца до слез. Он хотел забрать машину и уехать. Джордж сгорал от нетерпения увидеть блеск в глазах Ника, когда мальчик возьмет ключ и вставит его в гнездо зажигания. Виллануэва протянул продавцу чек на оговоренную сумму, и тот принял его почти с неохотой.
Ник отреагировал на покупку так, как и рассчитывал отец. Глаза подростка загорелись еще до того, как он понял, что эта машина — его. Ему, правда, еще не исполнилось шестнадцати, у него были лишь ученические права, и еще несколько месяцев ему нельзя будет ездить без сопровождения взрослого. Но это были сущие пустяки. Теперь же, через час после того, как Джордж научил Ника пользоваться рычагом переключения передач, машина не горела желанием ехать. Джордж понял, что ее надо немного подтолкнуть. Ник в это время отпустит сцепление, и машина поедет. — Сейчас я научу тебя отпускать сцепление! — весело сообщил сыну Виллануэва.
Большой Кот даже не думал о том, кто будет сидеть за рулем. Он пару раз подтолкнул машину, но Ник слишком резко отпускал сцепление и забывал нажать педаль газа. Машина дергалась и глохла.
Виллануэва уперся в землю своими массивными ногами и, толкая машину, побежал, набирая скорость. Ощущение силы, позволявшей ему толкать маленькую машинку, переполняло Джорджа восторгом. Он чувствовал себя как двадцать лет назад, когда вместе с товарищами пытался сдвинуть с места тренировочные салазки, в которых сидел тренер и кричал, чтобы они давили сильнее. Ноги Виллануэвы все быстрее и быстрее неслись по асфальту. Ник плавно отпустил сцепление и нажал газ. Машина взревела и рванулась вперед. Она покатилась вперед, изрыгнув сизое облако выхлопных газов, а Виллануэва вдруг ощутил давящую боль в левой руке и в груди. Боль поразившего его инфаркта нарастала так быстро, что сначала он решил, что Ник случайно сдал назад и ударил его машиной. Боль была сильнее, чем при переломе. Это было хуже, чем лежать под кучей тел на линии ворот. Как только Ник отъехал, не подозревая о случившейся за его спиной катастрофе, Джордж, теряя сознание, упал на асфальт лицом вниз, сжав в кулак правую руку. Он не слышал, как вернулся Ник, не слышал, как сын что-то кричал ему, стараясь разбудить, как он вызывал 911. Он не слышал, как приехали врачи, не чувствовал, как они старались завести его, как он сам пытался вместе с Ником завести старую машину. Он не слышал завывание сирены «скорой помощи», привезшей его в Челси, и не слышал, как заплакал сын, когда к нему вышел врач и сказал, что его отец умер.
Глава 46
Сегодня Хутен не стал слушать птиц. В пять утра он поехал в больницу. Ему не улыбалось превращать свой уход с работы в похоронную процессию, когда коллеги будут приходить и желать всего хорошего, не осмеливаясь упомянуть об ошибке, послужившей причиной быстрого и неожиданного увольнения. В кабинете будет тихо, как в газовой камере.
Хутену хотелось, чтобы кто-нибудь нашел в себе смелость высказаться, открыто упрекнуть его, обвинить в лицемерии: ведь это он обычно язвительно выговаривал младшим коллегам за куда меньшие прегрешения. Он должен был сам предстать перед врачами на утреннем разборе, а не постыдно бежать под покровом ночи.
Юрист больницы не советовал Хутену оставаться на посту, чтобы не стать хромой уткой или ответчиком на судебном процессе. Сначала Хутен решил остаться: надо бороться и выходить из этого затруднительного положения. Но в глубине души он понимал, что придется сдаться и уйти. Каким-то образом этот случай просочился в газету «Фри пресс», а потом и на новостную ленту «Ассошиэйтед пресс», как иллюстрация отчаянного положения нелегальных мигрантов, умирающих за пять долларов в час. История была растиражирована в газетах. На больницу, которую Хардинг Хутен стремился сделать лучшей, легло черное пятно.
В конце концов, чтобы показать, что он все-таки что-то значит, Хутен пригрозил иском за возрастную дискриминацию, если больница не удовлетворит одно его пожелание. Смит и совет попечителей неохотно согласились. Все-таки больница останется лучшей и без Хутена.
— Может быть, это и к лучшему, — сказала Марта, когда Хутен признался жене в том, что сделал. Он сидел на краю кровати, смотрел в пол и плакал, как ребенок. Марта положила руку ему на плечо, но Хардинг капризно ее сбросил.
— Скажи это тому работяге, — произнес Хутен.
Больной перенес операцию, но сознание к нему так и не вернулось. Аппарат искусственной вентиляции легких дышал за этого человека, в то время как мексиканский консул пытался установить его личность. Время, потерянное Хутеном, испортило жизнь и врачу, и больному. Хутен понимал, что не заслуживает снисхождения, но все же в его душе клокотала удушающая ярость: любая, самая хорошая репутация может рухнуть в мгновение ока. Он стал хирургом, начавшим операцию не с той стороны. Все остальное, все остальные его достижения, успехи и удачи стали сноской к этой фатальной ошибке. В то время как целых двадцать лет он старался улучшить качество лечения в больнице Челси.
Теперь Хутен уйдет из больницы не оглянувшись. Марта уже года два настаивала на его уходе на пенсию. За это время жена потеряла двух своих близких подруг. Одна умерла от инфаркта, вторая от рака яичника. И она понимала, что теперь, в их возрасте, никто не может гарантировать супругам долгую безбедную жизнь.
Он обязательно попрощается с друзьями и коллегами. Наверняка они устроят в его честь прощальный обед. В этом он был уверен. Они, по предложению юриста, сделают это в городском, а не в больничном ресторане. Наверное, у главного входа в больницу, как заведено, повесят его портрет.
Нажав кнопку электронного ключа, Хутен открыл машину. Звук сигнала показался ему скорбным, как похоронный марш. Какая-то птица круто взмыла вверх из кустов и исчезла в густой кроне высокой сосны, прошелестев в полете крыльями.
По дороге Хутен думал о том, каким окажется его последний визит в больницу. Путь показался ему новым и незнакомым. Он даже увидел адвокатскую контору, которую раньше не замечал. Контора располагалась в красивом, викторианского стиля, здании. На табличке значилось: «О’Брайен и Ши». Интересно, эта контора была здесь раньше? Наверное, он не замечал ее, потому что всякий раз, проезжая здесь, он, должно быть, думал о больнице. Хутен попытался подбодрить себя этим неожиданным открытием. Когда закрывается одна дверь, открывается другая.
В больнице кто-то уже поставил перед дверью его кабинета стопу сложенных картонных ящиков. Хутен принялся за работу. Он уложил в ящики картины в рамках, дипломы, почетные грамоты, медали и разные безделушки. Набор декоративных палочек для еды, которые он получил в подарок за лекции в Университете Осаки. Статуэтку Будды, привезенную из Китая. Пивную кружку, которую купил в Германии после конференции в Институте Макса Планка. Хутен долго смотрел на картину Марка Ротко «Без названия. 1964». Хутен всегда знал, что означает для него лично это загадочное полотно — серый прямоугольник на фоне черного пространства. Всю свою жизнь он прожил в маленьком ярком мирке, в ящичке, огражденный от черноты, окружавшей большинство людей. Он приложил массу труда, чтобы оказаться там, но понимал, что в мгновение ока может выпасть из этого уютного мирка. Так и случилось. Теперь для него черное поле окружает серый прямоугольник. Потом Хутен перевел взгляд на картину с красным ибисом. Может быть, настало время свозить Марту в Южную Америку, а самому поискать там редких птиц. «Беды случаются и с хорошими людьми», — пробормотал Хутен себе под нос. Надо надеяться, что врачи Челси извлекут урок из его ужасной ошибки и никогда больше ее не повторят. Хутен остался учителем, несмотря на то что после ЧП его незамедлительно уволили с должности главного хирурга.
Удивительно, как легко и быстро можно упаковать памятные вещи, накопленные за всю жизнь. Как, в сущности, их мало и как коротка жизнь! К семи часам все было упаковано и уложено. В кабинет заглянул Дж. Дж. Джером — с таким видом, словно случайно проходил мимо.
