Патрисия Вастведт - Немецкий мальчик

— Mo-ре. Лей-ди. Лот-ка. Птиш-ка.

Попрощаться с Антье спустился чуть ли не весь персонал отеля. Мистер Стаббард вручил Элизабет плотный конверт, в котором лежали документы и письмо.

Элизабет! Здесь все нужные документы. Их готовили очень тщательно, проблем возникнуть не должно. Свидетели уже расписались, вам с Джорджем осталось поставить подписи там, где я пометила.

Отныне она твоя. Если начнет расспрашивать, говори, что тебе ничего не известно. Обещай, что она никогда не узнает, кто я ей. Ты не понимаешь, что сейчас творится в Германии.

Пожалуйста, не пиши мне, а если придется, очень прошу, не упоминай ее. Умоляю, не рассказывай никому. Моя жизнь в твоих руках.

Пожалуйста, не думай обо мне слишком плохо.

В документах на удочерение говорилось, что мать девочки умерла два года назад. Отец «не установлен».

— Милая, хочешь молока? Молока? — Элизабет показала на кувшин с молоком.

Антье выглянула из самого грязного угла чулана, где пряталась между прессом и метлами. Малышка оделась — натянула вязаные брюки, нарядное платье с розовыми шелковыми цветочками по подолу и пальтишко. Даже сумочку свою взяла. Раскраска, цветные карандаши и ночная рубашка валялись кучей на полу. Элизабет опустилась на колени, и Антье испуганно вжалась в стену.

— Она не умеет говорить, — посетовала Кристина. — Лишь повторяет за мной слова.

— Что мне ей сказать? Какие слова она уже знает?

— Карандаш, — ответила Кристина. — Краски. Кукла.

Элизабет протянула Антье чашку с молоком, но девочка отвернулась и спрятала подбородок в бархатный воротничок платья.

— Солнышко, пожалуйста, выпей! Ты же с утра ничего не ела.

Антье поморщилась, словно голос Элизабет причинял ей боль.

Она не любит молоко, — заявила Кристина.

— Кристина, пожалуйста, поговори с ней, только ласково.

Кристина взяла Антье за руку, забрала у нее сумку и бросила на пол. Потом сжала девочку в объятиях и поцеловала в щеку, да так крепко, что Антье охнула.

— Осторожнее, Кристина, осторожнее! — попросила Элизабет.

Кристина заглянула Антье в глаза — их носы едва не соприкоснулись — и позвала:

— Антье!

— Давай звать ее Элис, — предложила Элизабет.

— Но ведь она Антье!

— Ну, это только произносится немного иначе. Теперь ее зовут Элис, нам нужно ее приучить.

Элизабет дала Кристине чашку с водой, и та поднесла ее к губам Антье. Девочка жадно выпила, пролив немного на воротник.

— Кристина, отведи Элис в гостиную, — велела Элизабет. — У камина тепло, можно поиграть, а я принесу вам печенье.

— На кукольных тарелочках, — попросила Кристина. — И настоящий чай.

— Да, и настоящий чай. Оставь вещи Элис. Я все уберу.

Девочки ушли, держась за руки, а Элизабет подняла ночную рубашку и сумочку. Внутри лежали галька и шарфик Карен.

Элис бродила по дому, открывала двери, ощупывала мебель, спускалась и поднималась по лестнице, точно постоянное движение спасало от слез. Элизабет бросала тряпку для пыли, стирку, кастрюли с кипящим супом и бежала ее искать.

Элис рисовала картинки — гору, елки, двухэтажный дом, мужчину, женщину и мальчика с желтыми волосами и синими-синими глазами.

Элис выбивала Элизабет из колеи, а взять себя в руки никак не получалось. Элизабет не справлялась с элементарными вещами, порой не могла даже дышать, одиночество Элис заражало и камнем давило на грудь. Они так похожи — обездоленные, ждущие того, что никогда не случится.

Однажды за чаепитием для Кристининых кукол и мишки Элис, которое устроили на коврике перед камином, Элис закричала:

— Mutti, Mutti, schau mir mal an![23]

Кристина сунула ей мишку:

— Ему так грустно!

— Элис, как зовут мишку? — спросила Элизабет. — Мишка? — Она ткнула пальцем в медвежонка.

— Штефан, — ответила Элис, повернув игрушку к себе.

Это отрешенное неземное спокойствие Элизабет видела в глазах новорожденной Кристины, прежде чем оно сменилось испуганным непониманием. В спокойствии была мудрость, смирение с превратностями судьбы и надежда, что кто-то придет и все исправит.

В присутствии Кристины у Элизабет никогда не сжималось сердце и не болела душа. Либо это просто забылось, а чувство к родной дочери со временем пришло в равновесие.

Любовь к Элис была старше и проще, будто всегда жила в Элизабет и ждала своего часа.

30

Если во время поездки в Хайт по магазинам удается избежать встречи с Рейчел, Элизабет вздыхает с облегчением: «Уф-ф, пронесло!» Порой Эдди вечером приезжает к Джорджу сыграть в криббидж, а вот Рейчел к Элизабет больше не заглядывает, они больше не вяжут и не штопают вместе.

Если бы попросили объяснить, в чем дело, Элизабет назвала бы размолвку недоразумением: она подумала одно, Рейчел — другое. Только это неправда, правду она сказать не может, поэтому не может и помириться с подругой.

Элизабет соврала так явно, что Рейчел онемела от удивления и не нашлась с ответом. Разговор был несколько месяцев назад, но до сих пор мучает Элизабет и не дает спать по ночам.

Однажды утром Рейчел прибежала к ней с хозяйственной сумкой. Она дрожала то ли от волнения, то ли от расстройства, и Элизабет не на шутку перепугалась.

— Рейчел, что случилось? С Эдди все в порядке? А с Верой?

— Дело в тебе. Скажи, что это неправда! Скажи, что не обошлась бы так со мной!

Рейчел помогала матери разбирать шкафы в бунгало и наткнулась на коробку от конфет, в которой бабушка Лидия хранила рисунки дедушки Леми. Помимо рисунков там лежали фотографии.

И вот сейчас Рейчел вываливает содержимое сумки прямо на кухонный стол и из кучи конвертов и листов плотной бумаги достает карандашный портрет маленькой девочки, потом ее же акварельный портрет — девочка в чересчур длинном платье сидит в кресле. Рейчел снова роется в бумажной груде, вытаскивает конверт, а из него — два снимка. На первом та же девочка сидит на плечах у Майкла и держит его за уши, на втором — задувает свечи на торте. Рейчел раскладывает фотографии на столе.

На фотографиях Элис, и Элизабет едва сдерживает улыбку.

— Смотри! — требует Рейчел. — Смотри! — В темных глазах гнев мешается со страхом. Она поочередно тычет в снимки, словно Элизабет может не понять.

Элизабет смотрит, но молчит.

— Это я, но если не знать, то можно подумать, что Элис, — хрипло говорит Рейчел. — Она ведь дочь Майкла! Уж не знаю почему, но Карен отдала ее тебе, верно? Не ври, Элизабет, скажи правду!

— Мать Элис умерла.

Рейчел сверлит ее горящим взглядом.

— Элис — сирота, о ее родителях почти ничего не известно.

На фотографии Элизабет больше не глядит. Там Майкл, ему лет десять, не больше, а улыбка счастливая и беззаботная, Элизабет такой не видела у него ни разу.

— Я имею право знать! — кричит Рейчел. — Почему она досталась тебе, а не мне? У тебя есть Кристина, Элис должна быть моей!

Как противен Элизабет собственный короткий смешок! Это нервное, но выходит надменно, чуть ли не злорадно.

— Побойся бога, Рейчел! Дети не паек, который распределяют всем поровну! (Как она могла сказать такое?!) Я покажу тебе документы на удочерение, хотя, разумеется, не обязана. Хочешь, взгляни на свидетельство о рождении Элис. Ее отца никто не знает.

Кажется, что Рейчел не дышит, что у нее сердце остановилось.

— Я его знаю.

Рейчел разворачивается и уходит. Элис и Кристина в саду, и Элизабет опрометью выбегает из дома. Девочки играют как ни в чем не бывало, а Рейчел уже след простыл.

Порой секрет зарыт так глубоко и спрятан так надежно, что его забывает даже сам хранитель. Насколько помнит Элизабет, в секрете Карен все просто и ясно. Скрывать прошлое Элис нелегко, но ради старшей сестры нужно терпеть.

Однако приходят и другие мысли: «Наверное, даже хорошо, что Элис принадлежит мне одной. Какой смысл делить ее с Рейчел? Кто от этого выиграет? Рейчел — максималистка, захочет девочку для себя одной, а разве я не заслужила частичку Майкла?»

Подобно всем глубоко зарытым и хорошо спрятанным вещам (за исключением золотых), со временем секрет поблек и потерял форму. Изначально он защищал Карен, теперь служит Элизабет.

Наступает 1938 год — прошел год, как Элис приехала в Англию, полгода, как Рейчел обо всем догадалась. Соседи знают, что очаровательная Элис сирота, но почему добрейшие Мэндеры ее удочерили, давно никого не интересует. Секрет зарастает быльем.

Холодной ноябрьской ночью он вырывается на свободу и жиреет, превращается в чудовище. Мощные челюсти мигом перемалывают вину Элизабет, а стальные копыта растаптывают обиду Рейчел. Карен и малышка Элис для него — мелкие сошки: в черном мозгу зреют далеко идущие планы. Имя чудищу — Kristallnacht, или Хрустальная ночь[24].