Дмитрий Бавильский - Сделано в ССССР Роман с китайцем

Но руки эти все никак не находились. Гагарин изучал возможные кандидатуры и каждый раз скептически хмыкал, вычеркивая в умозрительном списке очередного знакомца. Кто-то не заслуживал, кто-то вызывал сомнение…

У Олега даже возникла идея отдать блокнотик спонтанно. Например, первому встречному. Или полуслучайному человеку. Дирижеру "Виртузов барокко" или Маню, у которого вся жизнь впереди. Кстати, окончательно оклемавшись от смертельного недуга, Эммануил оказался бойким и смышленым мальцом. Стыдился подойти и заговорить про

Англию, как на него ни давила его матушка.

Нет, все-таки чужая душа – потемки, тут нужен более родной и предсказуемый персонаж. Гуляя по пустынному берегу на юго-востоке

Цереры, Олег вдруг начал представлять, как передаст свое главное сокровище бывшей жене Ирине. Облагодетельствует. Поможет выбраться из заурядной хрущобы. Поможет развязаться с опостылевшей работой и, возможно, по-новому взглянуть на футбольного фаната. Да только пока добрался до "дома", очередной раз передумал.

Это должны быть люди самого близкого круга, например, Аки или Дана.

Или, все-таки, Дана.

А то – отослать в Организацию Объединенных Наций для решения некоторых глобальных вопросов. Или в правительство Российской

Федерации. Вот шум-то поднимется, представляешь?

Часть вторая

ДЕНЬ РОЖДЕНИЯ

Глава четвертая

Десять негритят

Накануне привезли оборудование для ныряния. На маленьком, почти игрушечном самолете. Вместе с продуктами и прочей мишурой. На обеде, собрав всех за круглым столом, Гагарин торжественно вручает обмундирование мальчику. Незаметно наблюдая за реакцией окружающих.

Все, как маленькие, мечтают о подарках, о внимании. Эх, ухмыляется

Олег, мое внимание заслужить еще нужно.

Затем, после трапезы, общество перемещается на берег. Дамы с зонтиками, инструктор – с глубоководной новинкой, рядом Маню вприпрыжку. За последнее время мальчик расцвел, от болезни не осталось ни следа. Вслед за сыном расцвела его мать. Помолодела даже: морщинки разгладились, глаза более не слезятся от тусклого подземного света.

Хотя, конечно, привычка – вторая натура, превратившаяся в инстинкт: время от времени бывшая сотрудница метрополитена словно вываливается из действительности (расфокусированность зрачка, вялость, податливость), впадая в крайнюю степень умозрительности – совсем как тогда, как там – в стеклянном стакане "справок не даем" с черно-белым экраном непрерывной трансляции. Олег сам, когда еще в метро ездил, интересовался, заглядывал: внутри стакана стоит мультиэкран, разделенный на несколько небольших экранов, где с разных точек и углов показаны люди, конвейерной лентой спускающиеся вниз или поднимающиеся вверх, лица или затылки.

Монотонная трансляция действует завораживающе. Гагарин уже по себе знает силу матового сияния, оторваться невозможно, впадаешь в прострацию и плавно деградируешь. Вот тетенька-соседка и подсела на медитацию… Изо дня в день, из года в год, по капельке, минута за минутой, меняется химический состав мозга, тех самых аминокислот, перерождение идет по полной. Интересно, что она в эти моменты выпадания чувствует?

Про "выпадания" они с Денисенко давно придумали: еще когда Геннадий

Юрьевич, тощий очкастый шкет (это сейчас он солидный дядька с линзами в блудливых глазах) только-только пришел в первую реанимацию после ординатуры. Здоровья и времени тогда, при советской власти, было полно, вагон и маленькая тележка, молодые и холостые (Гагарин разведенный, а очкастая змеюка Женя появится через пару лет), тратили это самое время на всяческие "выпадания", как они их сами называли.

– Давай, устроим себе выпадание, – говорил Денисенко и заговорщицки подмигивал коллеге.

Это означало, что все надоело – работа (дежурства, обходы, операции), быт (дефицит, пустые полки магазинов, нехватка денег от зарплаты до зарплаты), женщины, достигнута последняя степень омерзения или усталости, монотонности, когда перестаешь отражаться в зеркалах и душа срочно требует выхода. Брали водки, уезжали за город или запирались, пили, пока хватало сил, день, два, а то и три, отсыпались на свежем воздухе и снова – с понедельника к станку. То есть в отделение, людей спасать. Возмещали трату организма, нервных сил, эмоций…

Редко устраивали выпадания, вспоминали потом, обсуждали полушепотом, посмеивались над. Потом водка тяжело пошла, перешли на траву, тоже интересно – дунуть и забыться подростком в трудной ситуации.

Смотреть на звезды, сплевывая под ноги, лежать в траве – миру этому ничего от тебя не нужно, а тебе – от мира, полная независимость,

"уважуха и почот".

Со временем, выпадания переросли в идеологию, дремлющую в крови, – переросли как раз в тот момент, когда время закончилось, остановилось и наступил полный штиль переходного периода, как в стране, так и в каждом отдельно взятом человеке. Именно это выпадание, собственно говоря, Гагарин и устроил себе (ну и отчасти другим, потому как не жалко поделиться сокровенным) на острове Церера.

Инструктор долго возился с новым оборудованием, все расселись в плетеные кресла, лениво переговаривались, наблюдая или манкируя наблюдением. Даже мама Маню, вытирая сухой лоб, более не волновалась

– инструктор убедил ее и всех в полной безопасности погружения.

Да только человек предполагает, а бог располагает. Первое погружение прошло нормально, Маню нырнул и поплавком вынырнул через какое-то время с ракушками в руке. Все начали аплодировать. Мальчику понравилось внимание, восхищался открывшимися красотами. Попросил отпустить его в воду "на подольше".

Отпустили. Долго не спохватывались, отвлеклись или что. Короче говоря, утонул мальчик. Как утонул? Вот так, утонул и все тут.

Что-то заело, потом говорили – клапан или не клапан, разгерметизация, кислород весь вышел. Смотрели на пузырьки, думая, что Маню дышит, а он агонизировал. Вытащили бездыханное тельце на берег, уже и откачивать поздно. Даже мать не сразу поняла, что случилось. Думала, розыгрыш. Позвали Гагарина, врач и хозяин, хозяин и врач, пощупал пульс: поздно, умер мальчик.

Мать всплеснула руками, заголосила. Негламурно так, нарушая всеобщий стиль и расписание. Заламывала руки, бросалась на труп, слуги зачем-то сдерживали, не давали подойти. Но прорвалась. Упала, начала тискать, зарыдала. Убедилась, что без толку, повернулась растерянная к Гагарину – взгляд безумный, потерянный, как же так, вроде бы, казалось, приручили стихию, ан нет.

Олег смутился, чувствуя ответственность, расстроился. Далось ему это снаряжение. Сделал, называется, подарок. Как лучше хотел. Грех на душу принял. Нехорошо-с. Уверенным шагом ушел к себе, скрылся от посторонних глаз. Смотрел, как постепенно комнаты заполняются угрюмыми, подавленными гостями. Все молчали, никто не говорил, записывать было нечего, и трансляция шла в холостую. Самохин ходил из угла в угол, мерил комнату шагами, Королев сидел, обнявшись с

Катей, сначала неподвижно, потом начали ласкаться, повалились на кровать. Денисенко безмятежно спал после бурно проведенной с оркестрантками ночи, он на берег не ходил и ничего еще о трагедии не знал. В подсобке, куда слуги перенесли тело утопленника, металась его черно-белая мать, старея и дряхлея на глазах.

Ирину пилил Петренков, мол, Гагарин во всем виноват, устроил тут

Багамские острова, миллионер проклятый, сколько же, типа, можно терпеть его распальцовку, новорусские понты. Ирина молчала, прижимая ладони к лицу, отвернувшись, смотрела в окно, словно хотела вырваться наружу. Наблюдая за ними, Гагарин почувствовал, как досада и вина перерастают в злость. Суки неблагодарные, сколько бы он ни старался, но люди оказываются не-про-би-ва-е-мы-ми. Все хорошее воспринимают как данность, а за любой промах цепляются, как за индульгенцию, готовые втоптать в грязь любого, заранее виноватого в их собственных неудачах.

Петренков продолжал скучно пилить невесту. Гагарин решил, что отправит парочку первым же самолетом. На большую землю захотели? Вот вам, пожалуйста, езжайте. Одним рейсом с трупом. Без права возвращения назад. Свиньи – они и в Юго-Восточной Азии свиньи.

Переключился на Самохина. А там Таня уже сидела на коленях у Миши и нашептывала ему вкрадчиво:

– Иди к Гагарину, поддержи и успокой, покажи, какой ты друг. Олегу нужна помощь, у него сейчас очень трудный период.

Олег видел, как Самохин сначала сопротивлялся, потом вышел из комнаты. Таня, оставшись одна, полезла в его сумочку и достала портмоне, деловито и осторожно начала шерстить бумаги, просматривая документы и даже пробуя на зуб кредитную карточку.

Стук в дверь. Самохин. Олег не стал отзываться, замер, чтобы его не слышно стало. Не хочется, противно все. Все.