Эльмира Нетесова - Тонкий лед
Платонов остановился в растерянности:
— Что ты придумала?
— Все просто! Даже очень просто. Я сделаю для Ромки справку, что у него неизлечимая болезнь, будто она инфекционная, опасная для окружающих. И сына спишут домой. Тебе только врачу подсказать, чтобы он признал содержание сына в зоне опасным для окружающих, а наказание нецелесообразным в связи с болезнью...
— Кто тебе навешал на уши эту глупость? Или ты забыла, что Роман получил не срок, а пожизненное заключение! Его из зоны не вырвать справками! Если у него и впрямь обнаружат заразу, поместят до самой смерти в одиночную камеру, где он никому не опасен.
— Но ведь это твой сын!
— И что с того? Он осужден не мною! Я не могу ему помочь. Пожизненное заключение исключает освобождение по болезни. Он умрет в зоне,— говорил Платонов.
— Егор, но ради тебя могут сделать исключение! Я увезу Ромика к своим. Они переехали в Белоруссию. Он больше никогда не приедет на север, и даже не покажется друзьям. Будет жить в деревне, тихо как мышонок и благодарить тебя до конца, что ты спас ему жизнь.
— Подумай, что предлагаешь! Если б не отменили расстрелы, Ромку давно шлепнули б. И говорить было б не о ком, но он живой. Живой покойник! Он никогда не сможет выйти на волю. Если только Генеральная прокуратура опротестует приговор суда, но такого не случится. Я смотрел уголовное дело. Там нет ни малейшей надежды!
— Неужели мы с тобой вдвоем ничего не сможем сделать для нашего сына? — заплакала женщина.
— Поздно, Катюха! Жаль мне тебя, но врать не буду. Сам работаю в этой системе и говорю, как есть.
— А если выкупить Ромку?
— Как? — опешил Егор.
— Да очень просто, за деньги!
— Ну, тогда мы с тобой будем видеться каждый день, причем несколько лет подряд.
— Ты хочешь помириться со мной?
— Размечталась! Тебя за взятку упекут в нашу зону, лет эдак на семь.
— Тьфу! Типун тебе на язык! Придурком был, им и остался. Я всякие ходы, варианты предлагаю, а ты высмеиваешь. Ну, ведь убегают же из зон уголовники? Не всех ловят. Некоторых, правда, стреляют, а потом пишут родным, что убит при попытке к побегу. Может, нашего вот так списать?
— С Сахалина и покойники не сбегают. Их кремируют, при чем в присутствии комиссии. Здесь без документов ни шагу.
— Документы Ромику я сделаю. Это тебя пусть не тревожит,— обрадовалась Катя.
— Пойми, пустая это затея. Осужденные на пожизненное содержатся под особым надзором. Не надейся впустую.
— Нет в тебе жалости, потому что не растил его. Не любил сына, не болел за него! А для меня он всегда останется моим малышом, самым лучшим на свете!
— Давай закончим эту тему! — предложил Платонов.
— Какой ты холодный! У тебя есть свои дети?
— Конечно, дочка! Уже взрослая, учится в мединституте. Она теперь с матерью на материке живет, но по окончании приедет работать сюда, в Поронайск.
— Так ты один живешь? — удивилась Катя.
— С тещей.
— Совсем козел! С тещей! Вовсе отморозок.
— Она скоро замуж выйдет. Нашла себе человека, хотят жить вместе. Она замуж, а ты опять один?
— Дочь скоро вернется.
— Тоже выйдет замуж,— усмехнулась Екатерина.
— Видно, ни всем в этой жизни суждено быть счастливыми.
— Тебе никто не виноват. Свое ты погубил сам, теперь винить некого.
— Я был счастлив, Катя! Не с тобою, с другой женщиной, но не ценил. Казалось, что жил правильно, не изменял, старался для семьи, но мало тепла было от меня. Когда спохватился, уже поздно: она уехала к другому. И я понял, почему она бросила меня. Я сам виноват. Тамару упрекнуть не в чем. Я снова наказан одиночеством.
Егор сидел на валуне, стылом как сиротство. На душе горечь от безысходности, никаких надежд на будущее.
Вот она сидит рядом как подбитый воробей. Когда- то в юности увлекся ею, но страсть оказалась короткой. Не успев разгореться, погасла, рассыпалась в пепел. Не нашел Егор в Кате шарма, магнита, который держал бы за душу. Одной внешности оказалось мало, может, потому и не вспоминал, что не запала в душу и не запомнилась.
Не сложилась у нее судьба. И не потому, что имела ребенка. Других баб с оравой ребятишек в жены брали. Катьку обходили, не задерживаясь. Конечно, мужиков имела. Даже немало, но все ненадолго, как транзитные пассажиры, уходили они от бабы без оглядки и сожалений. Оттого и Роман растерялся средь мужиков, которых приводила в отчимы. Их было так много, но ни одного из тех, кто решился или захотел бы стать отцом мальчишке.
Ромка много раз слышал, что кричали вслед матери женщины, как ругала ее родня последними площадными словами. Их истинного смысла не понимал по малолетству. Когда объяснили, возненавидел мать. Он злился на нее за омраченное детство, за оскорбления и затрещины от чужих мужиков. На это не скупились пьяные хахали, но мать ни разу не вступилась за сына, не защитила, не вытащила из-под койки ревущим. Сколько тогда было малышу? Не больше трех лет. Там, под койкой он спал до восьми. Туда его загоняли ногами, подзатыльниками и оплеухами как заблудившегося щенка. Если он начинал хныкать, бросали под койку кусок хлеба, иногда и хвост селедки. На том заканчивалось его воспитание.
Катя редко вспоминала о сыне. Все хотела выйти замуж. Но мужики у нее подолгу не задерживались. Самый терпеливый прожил с нею год, а потом ушел ранним утром, прихватив с собою Катькины украшения. Та заподозрила в воровстве сына. Выволокла из- под койки и свирепо избила.
Ромка вскоре стал давать ей сдачи, и однажды так вломил матери, что она еле продышала. Когда пришла в себя, увидела, что сын сидит напротив и держит в руках ремень:
— Ну, что, мамашка, доигралась? Запомни, еще раз напьешься, повешу! И скажу, что сама вздернулась. Люди мне только спасибо скажут, а для твоих козлов вот это буду применять,— указал на набор ножей.— Ни одного кобеля в доме! Слышишь? И сама станешь дышать как баба, а не как блядь. Иначе уходи! Сам буду жить!
Вскоре Екатерина устроилась на работу, а Ромка, подрастая, входил в силу, отбирал у матери деньги, пил, бил Екатерину в отместку за детство.
Мирились лишь в суде. Там друг у друга просили прощения.
Они так и не сумели стать родными, одной семьей. Все продолжали оставаться родственниками.
Материнское чувство у Кати проснулось слишком поздно, на последнем суде. Где Ромку приговорили к пожизненному заключению. Тут, прямо в зале суда у нее началась жестокая истерика. Баба вдруг поняла, что теряет сына навсегда, кляла судью, заседателей, свидетелей так, что ее вытолкали на улицу. Она долго приходила в себя, а потом подумала, что нет безвыходных ситуаций, надо лишь хорошо пошевелить мозгами, завести нужные знакомства. И вот тут вспомнила Егора.
«Ишь, как повезло! Совсем рядом с Ромиком!» — обрадовалась совпадению, узнав, что Егор работает в зоне, неподалеку от Ромкиной.
Баба была уверена, что Платонов поможет с Ромкой, вытащит на волю любыми судьбами, найдет выход. Ведь как ни говори, кто ж еще поможет сыну?
Роману она часто говорила об Егоре. Даже фотографию отца показывала. Тот долго рассматривал, находил сходство, но никогда не думал, что доведется встретится в зоне, без тепла и надежд...
— Кать, не дури себе голову! Возвращайся домой, попытайся устроить личную жизнь без расчетов на Ромку. Постарайся себя держать в руках и не лезь в аферы. Не рискуй своей свободой. Сыну ты ничем не поможешь. Это говорю тебе я, его отец. Если он сам попытается сбежать, охрана пристрелит. С Атоса еще никто не ушел на волю живым, если не отбыл свой срок.
— Ладно, Егорушка! Не повезло нам с тобой в молодости. Ну, это еще можно пережить, но больше всех не повезло сыну! Что ж поделаешь? Может, найдутся люди добрее и сердечнее тебя. Я — мать. Уж какая есть, хорошая или плохая. Живу, пока рядом живет мой ребенок. Мне он всегда дорог! И очень нужен живым и свободным. Ты не можешь или не хочешь помочь, найду других, кто поймет и поможет, не осудив. И не бери на испуг, я пережила приговор, который вынесли Ромику. Не знаю, зачем и как тогда выжила? Но если дышу, вырву его из клетки, потому что не смогу как ты жить, сиротой имея ребенка. Неужели не боишься, что старость придет и к тебе?