Эльмира Нетесова - Тонкий лед
— Послушай, Кать, не суши мне мозги! Уж лучше я сдохну один. Чем встречу старость с таким, как Ромка! С этим сыном своей смертью не умрешь. А ты поступай как хочешь. Мы всегда были и останемся чужими. Не мудро, что понять друг друга нам не дано.
Егор проводил Катю в гостиницу.
Женщина не сказала ему, что намерена предпринять, с кем встретиться и кого просить о сыне. Она шла, держась бок о бок с Егором. Тихая, задумчивая, она словно забыла о существовании Платонова. Держалась за его локоть, будто за поручень, и смотрела лишь под ноги.
На ступеньках гостиницы Егор остановился, потрепал Катю по плечу, сказав:
— Держись! Бери себя в руки, ты на это способна. Не унижайся ни перед кем, не проси о нереальном. Помни, если б была хоть какая-то возможность избавиться от Ромки, я из эгоизма сам за это взялся бы. Ведь он достал всех. Поверь, мне за такое еще коньяк поставили б!
— Эх-х, Егорушка! Нет сердца у тебя, потому не нашел спасения для Ромика. Ты говоришь о нем, как о чужом человеке, поэтому никогда ему не поможешь. А ведь в нем и твоя кровь... И как знать, что подкинет нам судьба за сына? Не пошлет ли новые, более страшные испытания? Мы оба виноваты перед сыном, даром такое не пройдет!
— Терпеть не могу предсказательниц. Они как гадалки: набрешут ворох, а правды — ни капли. Спроси с них потом, зачем в душу гадили? Моральные убийцы! Пороть их надо на площадях за вранье! — открыл перед Катей входную дверь.
Женщина, глянув на Платонова, улыбнулась и сказала тихо:
— Дурак ты, Егорка! Оказывается, я счастливая, что не осталась с тобой! — скрылась за дверью, не оглянувшись.
Платонов, вернувшись домой, застал Марию Тарасовну на кухне. Она что-то стряпала, хлопотала у плиты и не заметила, как вошел Егор. Он не стал звонить, сам открыл дверь. Думая, что теща спит. Наткнувшись на него, баба вскрикнула от неожиданности.
— Не ждала? — спросил, улыбаясь.
— Как это так? Еще как ждала! Нынче посылку получила от наших. Еле приперла. Уж чего только не напихали две егозы! Поздравили тебя с днем рождения! Там подарков куча, гостинцы тоже впихнули.
— А письмо есть?
— То как же! Еще какое! Толстое, не один день писаное. Обеими лахудрами! Ишь, спохватились нынче! А ить упреждала, так не схотели тогда слушать. Ждали, покуда жареный петух родную жопу исклюет! И дождались! Теперь сопли до коленок распустили. Так их и надо проучивать! — открыла духовку, достала пирог.— Вот тебе к чаю! — поставила не без гордости на стол перед Егором.
А тот и не глянул, читал письмо, дрожали руки, глаза чесались, а по лицу бродила дурацкая улыбка. Рот от уха до уха растянулся.
Нет! Зря назвала его Катька холодным, бездушным и бессердечным. Вон как проняло письмо, даже с головы пот льет градом. Об ужине вовсе забыл.
«Дорогой наш Егорушка, родной скворушка! Поздравляем тебя, лапушка, с днем рождения! Здоровья и тепла, счастья и радостей твоей судьбе! Пусть сбудутся все твои желания и мечты. Пусть ни одна беда не ступит на твой порог. Пусть солнце всегда светит над головой и очагом. Желаем полный дом друзей и веселья! — узнал почерк жены.— Егорушка. Прошло много лет с тех пор, как я уехала, но с тобою так и не рассталась. Ты всегда и везде со мною! С утра и до ночи стоишь перед глазами, живешь в моем сердце. Иногда мне кажется, что мы с тобой и теперь вместе. Ведь стоит закрыть глаза хоть ненадолго, и ты рядом. Я даже чувствую твой запах, руки, губы. Ты улыбаешься, говоришь со мною, советуешь, иногда хмуришься, но никогда не ругаешь и не упрекаешь. Какое счастье, что ты есть у меня! Я ни на час не забыла своего мальчишку, озорного и дерзкого, самого нежного и ласкового! Помнишь, как первый раз поцеловал в кинотеатре? Поначалу мне стало стыдно, старухи оглядывались с осуждением, а ты сказал, что любви не надо бояться. Она в дар от небес дается не каждому. Одна на всю жизнь, и второй не будет... Ты оказался прав! Меня измучили сравнения. И они, как назло, всегда в твою пользу. Милый, родной, ну почему так глупы люди? Когда жила с тобой, многое не ценила, даже завидовала подругам. Зато теперь поняла все! Я мерила счастье благополучием, роскошью. Короче, деньгами, а оно совсем иначе ценится. Оно было у меня, только мое, но я не удержала его и потеряла по пути легкомыслия. Теперь уже не сыскать! А очень жаль. Счастье стало для меня сродни детской сказке. Хорошо помню, знаю назубок, но серый волк увез меня далеко от принца, к Кащею Бессмертному. И нет мне пути назад!»
Егор отложил письмо. Сухие рыдания разрывали грудь. Где-то далеко-далеко, за тридевять земель его очень любят и помнят. Как же это нужно и дорого человеку!
Он гладит письмо дрожащей рукой, ведь здесь о нем столько хороших слов, что все предыдущие неприятности кажутся мелкими и смешными.
«Дочитаю! Нет, нужно оставить на утро, чтоб начать день в хорошем настроении»,— решает Платонов, но так и не смог отложить письмо.
«...Егор, а наша Оля все больше становится похожей на тебя. Может, потому с нею дружим и понимаем друг друга с полуслова. Она как и я скучает по тебе и бабульке. Только пойми правильно, здесь нас никто не обижает. Мы прекрасно обеспечены, но не все измеряется деньгами. Из-за своего легкомыслия мы потеряли несоизмеримо больше, но жизнь, как говорят, что пустыня: по весне — тюльпаны, а потом — колючки. Не злись на меня, мой Скворушка. Не ругай! Я и так наказана! Прости меня по возможности. Мне приносит большие страдания моя вина. Если сможешь. Черкни пару слов. Я буду очень ждать весточки от тебя, мой северянин! Целуем тебя и очень любим! Тамара».
Егор положил ее письмо в нагрудный карман. Хотел прочесть письмо дочери, но оно оказалось в руках тещи.
Платонов вошел в зал, увидел на столе вскрытую посылку. Возле нее стояла бутылка дорогого коньяка, пакет московских конфет. Рядом на стуле висел импортный костюм для Егора, несколько ярких футболок, изящные туфли и пара модных рубашек, а также кофта для тещи и пуховый платок, о котором она мечтала много лет.
— Вот это угадала! Все как на меня сшито,— примерил обновы Егор.
— А че удивляться? Ты никогда в теле не менялся. Каким женился на Томке, такой и нынче. Ни схудал, ни распух. Слава Богу, человек ты степенный, не пьющий, не дебошир, скандалов не терпишь. Руки вперед мозгов, не спросивши, не отпускаешь. От того тебе все впрок и в пользу,— улыбалась Мария Тарасовна.
— Мам, а что-то я не вижу Ивана Степановича. Куда он подевался? — спросил Егор.
Теща спрятала улыбку в кулак. Глянула на зятя озорно и сказала кокетливо:
— На селедку побег старый черт! На эту, ну, как ее? Во, вспомнила! На путину пошел. На судно его взяли,— подсела поближе к зятю и спросила,— сама не ведаю, что мне с ним утворить?
— А что случилось?
— Понимаешь, записаться мы собрались с ним. Сдали заявления и паспорта, а за Ваней ночью прибег старпом весь в мыле и хрипит: «Степаныч, давай с нами на путину! На селедку! В Бристоль. Завтра в восемь вечера уходим. Мы тебя в список уже внесли. Собраться успеешь? Ты не опаздывай. Только заскочи к регистру порта, чтоб печати поставил в документах. Ну, собирайся. До встречи на судне!» И убежал. Даже не присел, его внизу машина ждала. Мой дед глянул и сказал: «Все заметано! И я с путины на таких же колесах ворочусь. В ЗАГС на ей поедем с тобой, как люди!» И стал бегом сбираться. Не укладывая. Как надо, а комом. Я его отогнала, сама все собрала и спросила Ваньку: «Ждать ли мне тебя?» Батюшки! Степаныч аж присел, позеленевши. Думала, в портки налудит. Эким злым змеем на меня вытаращился, да как рявкнет: «Пошто, курья голова, сумлеваешься? Иль я повод к тому дал?! Я — рыбак, а не фуфло! Видала, как за мной прибегли? И кто! Ни на «жучке», на корабле работать буду, на рыболовном сейнере! Так-то. Туда шушеру не гребут! Только элиту! Лучших, самых опытных! Потому надо торопиться. Людей подводить не могу. Ждать меня станут». «Когда ж воротишься, голубок»,— спрашиваю. «Как только путина закончится. Дня не промедлю!» — поклялся Степаныч. Утром он забрал свой паспорт из ЗАГСа, что-то сказал работникам и помчался в свой порт. Оттуда ему уже с десяток раз звонили. Хотела я проводить Ванечку в море, он не дозволил: «Не хочу, чтоб выла по мне. Живым ухожу, живым ворочусь! Вот встречать меня приходи, а провожать не надо. Не люблю мокроту! Жди меня!» И сиганул в двери с чемоданчиком. Только я его и видела! Был мужик и нет его. Ну, да что теперь! В городе, считай, половина баб рыбачки. Все своих ждут. Авось и мой воротится. Этого змея ничто не возьмет. Им даже шторм подавится,— рассмеялась Мария Тарасовна.
