Ольга Карпович - Семейная тайна
– Ивка! Камка! Шеи сломаете! – запоздало за-кричала вслед Вероника и, не дождавшись ответа, вздохнула: – Вот придурки!
Уже в лифте она наконец спросила у Максима:
– Ну, что там? Мама не звонила?
– Звонила, – кивнул Макс. – Все по-прежнему. В себя не приходил.
– Господи, бедный папа! – всхлипнула Вероника и по-детски вытерла нос тыльной стороной ладони.
И Асе почему-то показалось, что это – единственное откровенное проявление чувств, которое ее родня продемонстрировала за весь этот суматошный день.
Отец же, покосившись на сестру, хмыкнул:
– Бога ради, Никыч, не разводи сырость! Поехали! Разберемся на месте.
2
В комнате на первом этаже, где поместили Алексея Михайловича, чтобы не поднимать его на второй, в родительскую спальню, стоял тяжелый больничный запах, смешивавшийся с тянувшимся из окна приторным благоуханием пионов.
Александра тихо сидела на табурете, придвинутом к постели.
В изголовье кровати мигали какие-то датчики, на специальной стойке подвешена капельница. Матери удалось переоборудовать бывшую гостевую спальню в настоящую больничную палату. Александра не очень понимала – зачем это было нужно. Почему было не оставить отца в больнице, где ему обеспечили бы уход? Но мать уверенно утверждала: «Здесь, с нами, ему будет лучше. Мы соберемся все вместе, и отец скорее придет в себя».
У Александры же мелькала непочтительная мысль, что тут, дома, матери просто легче будет продемонстрировать всем свой тихий подвиг преданной долготерпеливой заботливой жены.
Глаза отца были закрыты, седая голова казалась на подушке до странности маленькой. Отец всегда производил впечатление крупного, могучего человека, а сейчас, лежа в постели без сознания, выглядел каким-то миниатюрным и хрупким.
«Неужели представление о человеке складывается не столько из его физических данных, сколько из некой внутренней силы и энергии, которую он в себе заключает? – думала Александра. – Отец без сознания – и все это внутреннее сейчас ушло, не прочитывается, а потому и само тело кажется каким-то усохшим, слабым и хрупким?»
Особенно странным казалось видеть отца в этой комнате, отделанной по материнскому вкусу. На стенах – обои с цветочным рисунком, выполненным в мягких пастельных тонах, на изголовье кровати – резьба, какие-то листочки и завитушки. Постельное белье в васильках…
Все это совершенно не сочеталось с отцом, всегда предпочитавшим стерильную бело-стальную простоту и функциональность – как в операционной.
Медсестра из санатория, делавшая отцу уколы и отслеживавшая его состояние, недавно ушла, и в комнате было тихо.
Только из-за окна временами доносились вопли Вероникиных мальчишек, пользовавшихся растерянностью взрослых и под шумок крушивших сад Лидии Сергеевны.
Александра протянула руку и дотронулась до пальцев отца. Ладонь была холодной и бледной…
Она зажмурилась, на мгновение представив себе, что вот сейчас отец отдернет руку и гаркнет, как обычно, своим властным раскатистым голосом:
– Александра, отставить панику! Что вы все тут собрались? Заняться нечем? Хоронить меня приехали? Как же, не дождетесь!
Но ничего не произошло.
Отец все так же не шевелился, не открывал глаз…
Дверь за спиной тихо скрипнула.
Александра не обернулась. Но по напрягшимся вдруг плечам, по мурашкам, побежавшим по ее шее, вниз, вдоль позвоночника, сразу поняла, кто вошел в комнату.
Андрей Новиков.
Сын бывшей однокурсницы Алексея Михайловича. Его ставленник и правая рука.
В свое время, убедившись, что никто из его троих отпрысков так и не выбрал медицину в качестве призвания, Воронцов перенес все чаяния и надежды на Андрея, увидев в нем некоего духовного наследника всех его идей и начинаний. Макс до сих пор бесится, что отец, при живом-то единокровном сыне, выбрал в ставленники этого постороннего человека.
Зачем он здесь сейчас? Ах да, он же теперь главврач санатория. Значит, и своего босса наверняка лечит тоже он…
Андрей коротко посмотрел на Александру, кивнул ей и сразу направился к Алексею Михайловичу. Склонился над ним, оттянул веко, проверяя реакцию зрачков. Пролистнул оставленные на столе медсестрой записи.
Александра молча следила за его отточенными, выверенными, профессиональными движениями.
Он изменился с тех пор, как она видела его в последний раз.
Постарел, конечно. Волосы коротко острижены, в когда-то пшеничных прядях щедро рассыпалась седина. Раньше, тысячу лет назад, его светлый чуб так и норовил свеситься на лоб – Андрей смешно морщился и раздраженно откидывал его назад резким движением. А руки у него по-прежнему крепкие, умелые – чуткие пальцы врача. Чувствовать их на собственной коже – было…
Впрочем, нет, этого она не помнит. И к лучшему.
Все эти годы во время кратких визитов к родителям она старалась по возможности избегать Андрея. Конечно, совсем не пересекаться с ним было невозможно – все-таки он был правой рукой отца, а тот не отвлекался от работы ни на миг, даже дома, даже в редкие наезды старшей дочери. Но Александре удавалось ограничить их общение дежурными: «Привет. Хорошо выглядишь. Ты тоже в порядке. Как жизнь? Отлично. Ну и превосходно».
Двадцать лет бессмысленных «как дела?» от человека, когда-то сломавшего ее пополам, выпотрошившего до основания…
Господи, о чем это она? Неужели впадает в мелодраматизм, поддавшись тяжелой домашней атмосфере?
Все нормально. Все в порядке.
Что-то когда-то было – в незапамятные времена, которые никто уже и не вспомнит. Они взрослые люди. Все хорошо.
– Ну, как он? – наконец спросила она.
Андрей обернулся к ней.
Спокойное, ничем особенно не примечательное лицо. Широкие светлые брови, прямой нос, тонкие губы. Только глаза удивительно синие, чистые. Так сразу и не подумаешь, что…
Впрочем, ладно.
Он коротко качнул головой, сжав губы.
И Александра поняла, что ничего обнадеживающего о состоянии Алексея Михайловича Андрей сказать не может. Господи, неужели отец умрет? Неужели он может умереть в любую минуту?!
– Ты давно приехала? – вполголоса спросил Новиков.
– Сегодня, – ответила она, кашлянув, чтобы прочистить пересохшее вдруг горло.
– Надолго?
– Нет, – резко качнула головой она. – У меня очень много работы. Я едва вырвалась. Приехала только потому, что отец…
– Да, – кивнул он. – Ясно. Конечно…
Андрей потупился, а потом снова поднял на нее взгляд.
До чего же все-таки синие у него глаза! Из уголков едва заметными лучиками расходились мелкие морщинки.
Из-под накинутого белого халата виднелась рубашка в мелкую серо-голубую клетку. Он казался таким надежным, открытым и искренним, добрый доктор Новиков. Как жаль, что у Александры остались о нем несколько иные воспоминания.
– Может быть… – нерешительно начал Андрей, – ты хочешь наведаться в санаторий? Я мог бы тебе показать, как все изменилось за последние годы. В любое время, если захочешь… Я сейчас живу на территории санатория, в корпусе для персонала. Мне там выделили квартиру…
– А что же стало с той квартирой… кажется, на Остоженке, да? Где ты жил раньше?
– Я оставил ее жене после развода, – коротко объяснил Андрей.
– Оу, развод…
Внутри как-то странно кольнуло. Некое мстительное удовлетворение – гляди-ка, и у тебя с семейной жизнью не сложилось.
Или что-то иное? Более смутное и глубокое?
– Я не знала, извини…
– Все нормально, – пожал плечами он. – Откуда ты могла знать? Так как насчет экскурсии по санаторию?
Александра поняла, что ей слишком хочется согласиться.
После всех этих лет, когда ей удавалось избегать Андрея, практически не вспоминать о нем, именно сейчас, когда отец лежал при смерти, а мать беспомощно причитала, очень хотелось укрыться от всего этого и от собственного муторного страха в тепле его синих глаз…
Именно поэтому Александра резко встала с табурета, бросила:
– Извини, у меня назначено на восемь совещание по скайпу.
И вышла из комнаты.
В гостиной собралась вся семья.
На светлых, обшитых деревянными панелями стенах комнаты были развешаны многочисленные фотографии в рамках – от старинных, черно-белых, с пожелтевшими краями и полустершимися, едва различимыми лицами, – до современных, распечатанных с компьютера, бивших в глаза неестественно яркими цветами. Вот отец Лидии Сергеевны, профессор Микулин, в полотняном костюме и соломенной шляпе, по моде тридцатых годов, стоит на пороге только что открытого санатория, где он назначен директором. За его спиной высятся белые колонны – когда-то в этом здании располагалась дворянская усадьба, а теперь в нем будут восстанавливаться после травм рабочие и крестьяне. Вид у профессора довольный и гордый – еще бы: очередное завоевание советской науки, направленной на улучшение качества жизни трудящихся! На другой фотографии жена профессора сидит на крыльце только что выстроенного деревянного дома, держа на коленях белокурую девочку – будущую хозяйку этого дома, Лидию Сергеевну Воронцову. Чуть ниже посматривает из полированной рамки молодой Алексей Михайлович, студент мединститута, в карикатурно клешенных брюках и с лохматыми бакенбардами. А рядом с ним, трогательно прислонившись к плечу жениха, нежно улыбается Лидия Сергеевна, похожая на юную Брижит Бардо. Противоположная стена отдана под новейшую историю: маленький Макс с игрушечным металлическим грузовиком, девятнадцатилетняя Вероника – профессиональный снимок периода недолгой модельной карьеры Ники. Александра нашла глазами и себя – высокую худую девочку в коричневом форменном платье с излишне строгими, даже хмурыми глазами. Задержав взгляд на снимке, она едва заметно пожала плечами: надо же, выходит, не такой уж страшненькой она была в школьные годы. Вполне миловидная девочка, стоило ли так комплексовать?..
