Игорь Черницкий - Ай эм эн экта!
— Ты бы хоть сценарий дала прочитать.
— Да где он, сценарий-то? На русском языке один экземпляр где-то там в дирекции. Да на фиг он тебе надо?! Я тебе и так расскажу. Концлагерь, конец войны, итальяшек освобождают наши…
— А где съемки?
— Под Ивано-Франковском, там декорацию строят. В сентябре где-то начнут снимать. — Зина с досадой оглянулась по сторонам, постукивая по сигарете ярко наманикюренным пальчиком. — Вот олух царя небесного! А я-то, дура, думала, будем вместе в экспедиции… Короче, ГЗМ надо покупать.
— Чего?
— Губозакаточный механизм.
— А-а-а… Да подумаешь, три дня каких-то. — я резко выплюнул в сторону дым. — И сто долларов тоже не деньги.
— Знаешь что?! — возмутилась Зина. — Во-первых, там, где три дня, — там и месяц, и там, где сто баксов, — там и больше может быть. Ты что, первый раз замужем, что ли, не знаешь, как к режиссеру подкатить? А вообще-то на фиг ты мне надо, такой красивый? Ты что думаешь, я ради себя, что ли?..
— Зин, да успокойся.
Но она все продолжала атаковать, мне показалось, у нее даже слезы на глазах выступили.
— Тебе же надо, тебе, козлу! Сейчас ведь время какое, пропадешь ведь. Ты же актерище! Тебе на Запад надо прорываться.
— Ну вот и надо было показать ему мои работы, я уже, слава Богу, кое-что в кино успел сделать.
— Да не нужны Джакомо наши киноопупеи! Скажи спасибо, что я ему твою фотку подкинула.
Я насторожился:
— Как, ты говоришь, режиссера зовут?
— Джакомо Доницетти, — сказала Зина и, натянув верхнюю губу и закатив глаза, аккуратно провела средним пальчиком под глазами, вытирая чуть размазавшуюся от пота тушь.
Наступила пауза, пока я соображал, не веря услышанному.
— Джакомо Доницетти? Так это же, можно сказать, живой классик. Он что, еще снимает?
— Как видишь, — равнодушно ответила Зина. — И прекрасно себя чувствует. Ладно, пошла я…
— Да подожди ты. — меня начинала одолевать какая-то мелкая дрожь. — А вот та, что снимала меня, кто такая? Больно сердитая.
— Франческа, дочь, его правая рука. Нет, она баба классная, юморная. У меня с ней все чики-чики. Ей как раз ты вроде понравился.
Я тщательно втоптал в траву окурок, и вдруг меня осенило:
— Вспомнил, Зинуля, вспомнил! Слушай! «Гды ктощь в жычу зрани, а в сэрцу позостанье близна, паментай, же вьенцей черпяла Полъска — тфоя Ойчызна!» А? Ну как? Конечно, может, неточно, но вообще — как?
Зина прибалдела. Зеленые глаза ее нацелились, как у кошки перед броском.
События дальше развивались стремительно. Она потащила меня к Айболиту, который оказался самим Джакомо Доницетти, легендарным персонажем киноэнциклопедии, я выдал ему на псевдопольском когда-то услышанную мною, заученную и теперь неожиданно всплывшую в памяти патриотическую цитату, и Джакомо замахал руками и закричал: «Мо бэнэ!» Судьба моя и участь столь важного для итальянского мэтра эпизода в его новом полотне была решена. Оказывается, перед тем, как мы с Зиной ввалились в комнату, киноклассика добивала его дочь, которой я, несмотря на весь ее непроницаемый вид, что называется, упал в глаза. Почему сомневался мэтр? А мне потом объяснила вездесущая Зина, для которой нет такого слова — «секрет». Его, видишь ли, не устраивали мои синие глаза, и вообще я напоминал ему молодого Делона, в то время как голливудский актер, утвержденный на главную роль, очевидно, напоминал черта лысого. Но что поделаешь, во-первых, он по сюжету из концлагеря освобождался, а во-вторых, финансирование-то проекта итальянского киноклассика из Штатов шло, а кто ее ужинает, как говорится, тот ее и танцует. От американца не избавишься. Зато за меня сражались целых две «кавалерист-девицы»: жгучая Франческа — как впоследствии выяснилось, волчица с мертвой хваткой, — и Зина, которая не то что коня, табун на скаку остановит. Разве мог какой-то там плешивенький Джакомо устоять? Он сломался, несмотря на всю очевидность проигрыша рядом со мной восходящей бледной голливудской звезды.
И пошел я со студии, солнцем палимый, то есть в том смысле, что действительно жара была жуткая, но меня она не томила, ибо, окрыленный, я не плелся по размякшему асфальту, а летел высоко-высоко в волшебной лазурной прохладе среди ласковых барашков облаков. Парил! Кружил! Милый-милый ясноглазый пастушок. Кто не знает актерской профессии, ни разу не сталкивался с актером в его повседневной кудлатой жизни, тот меня не поймет. Не поймет, что это значит — получить новую роль. Это, быть может, сродни самой первой безумной влюбленности, когда чудится, что весь мир только для тебя так ловко скроен, этакий сад эдемский, и вон там, под развесистой яблонькой, ждет тебя уже трепещущая от вожделения Ева, и перед тобой перспекти-и-ивы… О-о! Только бы не выгнали.
Я даже тогда наивную песенку сочинил, достойную группы продленного дня для первоклашек средней общеобразовательной школы. Кстати, в детстве мне часто приходилось в такой группе коротать время: родители вечно на работе. Надо же, из той глюпой-глюпой песенки про облака кое-что еще вспоминается:
На земле там гром грохочет,ливень, градв облаках лежишь, хохочешь:солнцу рад.Лишь луна тревожит все жепо ночамоблачком плаксивым тожестанешь сам.Мне бы только над родноюкрышей плыть,над родною стороноюпогрустить.Скрою Землю от жестокогоогняпусть беда таращит окона меня…
Все-таки верно говорят: от счастья человек дуреет. Видимо, беды и даны человеку для того, чтобы он хоть как-то развивался. Горе наделяет его способностью мыслить, душевные потрясения открывают мудрые истины и обогащают опытом. И все же только счастье поднимает человека над толпой, делает его по-настоящему красивым, свободным, дарит ему невесомый полет. Впрочем, что есть счастье, и можно ли вообще называть кого-либо из живущих счастливым? Это все равно что сражающегося воина величать победителем, в то время как он еще не закончил своего решающего поединка. Счастья нет, а есть извечное томление, и есть люди, которым до бесстыдства везет, вот везет — и все тут. Он, может, дурак дураком, а вот поди ж ты. Так что же он счастлив? Справедливее сказать, удачлив. Вот и мне, грешному, удача улыбнулась, и я воспарил.
Потом Зина несколько раз была у меня, и я щедро ее отблагодарил. Что еще нужно одинокой женщине? Все они только этого и ждут. Ну, ты меня понял, друг «Самсунг»: видеозаписями любовных утех ты напичкан до отказа. Скажу только без ложной скромности: герой-любовник — это мое амплуа. Тут у меня все данные, и любое твое эротическое шоу — ночной абордаж незатейливых видеопиратов — детский лепет на лужайке по сравнению с моим благоприобретенным опытом. У меня даже однажды, в период особенно крутого финансового пике, от отчаяния родилась мысль продать этот свой супердар, нормально реализовать его в условиях современного всепроникающего рынка. Представь себе, я позвонил в одну пикантную фирму, печатавшую краткий призыв в общегосударственном информационно-рекламном еженедельнике. Благо, в наше постсоветское времечко свободы слова и разгула средств массовой информации дешевый еженедельник этот доставляется в каждый почтовый ящик Киева абсолютно бесплатно. В противном случае в моих дырявых карманах не нашлось бы мелочи даже на подобную газетенку.
«Сказочный отдых для элитных господ! Досуг с мужчинами», — липко обещала фирма. Печатался телефон, и в скобках значилось: «Круглосуточно». Я позвонил. Честно признаюсь, как только поднял трубку, испытал какое-то непонятное волнение, и это меня удивило и разозлило: ведь мне казалось, я абсолютно раскованный и уверенный мэн. В конце концов набрал номер из чисто профессионального азарта, так сказать, роль на преодоление. Разговор привожу почти дословно: так он мне врезался.
— Алло, добрый день.
— Добрый, — констатировал голос в трубке. Низкий, нагловатый, но, как я сразу отметил, исключительно настороженный.
— Скажите, пожалуйста, что входит в ваш сервис?
— Все входит. А вас, собственно, что интересует?
— Ну… Наилучшим образом отдохнуть.
— Пожалуйста! У нас мужчины для женщин, мужчины — для мужчин. Аллё! Куда вы пропали?
— Да нет, я думаю…
— А-а, понятно. Ну, так что? Вам какого, с признаками интеллекта или главное, чтобы мускулатура была впечатляющая?
— А гарантия? — спросил я, сам не понимая о чем, растерявшись от такого напора секс-диспетчера.
Его тон приобретал все более деловые нотки:
— Вы имеете в виду ВИЧ-инфицированных?
— М-да.
— Ну, у нас очень чистоплотные ребята. Все свои, все друг друга знают.
— А возраст?
— Не моложе восемнадцати.
— Дорого?
— Пятьдесят долларов за два часа.
Наступила короткая пауза. Я почувствовал, что волнение уходит и мною овладевает какое-то кошачье любопытство.
