Ирина Левитес - Аня
— Делать нечего, — пренебрежительно произнесла Лаврова, первая школьная красавица. — Я на иняз собираюсь. Сейчас перспектива есть только у языка.
— У тех, кто знает язык, — машинально поправила Аня.
— Ой, не умничай! И так понятно. Буду знать английский в совершенстве — поеду за границу. Там платят нормально. Валютой, а не деревянными. И замуж можно выйти за американца.
— Да! Да! — с энтузиазмом подхватила Лариска. — У мамы на работе есть одна тетка, так у нее дочке повезло выйти за американца. Она такие фотки прислала — закачаешься! Дом вообще классный. И машина суперская. Она даже сама научилась водить и катается по магазинам. Ой, а в магазинах — и шмотки, и косметика, и вообще все!
— Это точно, — поддержала Ларискины восторги Лаврова. — Тут ловить нечего. Надо за бугор линять и жизнь устраивать.
Аня вздохнула. Нет, она не сравнится с умными и талантливыми одноклассниками — ей ни за что не осилить вступительные экзамены в престижное учебное заведение. Поэтому и мечтать нечего. Тем более мама не может ее поддержать ни деньгами, ни связями. Сама без работы осталась: кому в наше время нужны инженеры-строители? Хорошо хоть пристроилась по знакомству в комок. В кооперативный ларек то есть. Платят немного. И от отца помощи никакой — он в своей Москве тоже без работы сидит. А на шее новая семья: жена и пятилетний Андрюша.
Тем временем очередь дрогнула и подалась вперед, в распахнутую половинку магазинных дверей. Навстречу напору покупателей выбирались первые счастливчики. Их немедленно обступали неотоваренные очередники. Аня тоже протолкалась посмотреть. Сапожки были ничего — белые, из кожзаменителя, на низком резиновом ходу, с пушистым искусственным мехом внутри. Не такие, конечно, как в мечтах рисовались, но вполне приличные. Жаль, до зимы еще далеко, а то можно было бы пофорсить. Она засмеялась: воображение услужливо подсунуло картину — на выпускном балу все девочки и учительницы танцуют вальс в одинаковых вареных синих куртках и белых полуспортивных сапогах.
Толпа волновалась, подогреваемая слухами: на всех не хватит, остались только большие размеры, до обеденного перерыва обслужить не успеют. Анина очередь подошла за пятнадцать минут до обеда. Удачно получилось, она уже и не рассчитывала успеть. Притиснутая к прилавку, неожиданно для себя попросила обувь на два размера меньше. Усталая продавщица отработанным движением нацепила талон на острый металлический стержень, укрепленный на деревянной подставочке, бросила деньги в коробку из‑под обуви, сунула сапоги и куртку. Спрессованная толпа, напирая, вытолкнула Аню на улицу.
Она летела домой как на крыльях. Здорово, что ее в последний миг осенило взять сапожки тридцать шестого размера! Теперь у мамы будет обновка! Ей надо хорошо выглядеть, потому что, кажется, все-таки собралась замуж за Петю. А сама она перебьется.
Глава пятая
Москва
— Здравствуй, Анечка! — добросовестно растянула губы в улыбке тетя Таня, новая жена отца.
Ее колючие глаза настороженно вглядывались в гостью. Совершенно некстати эти родственные визиты. Виктор изображает из себя нового русского на Черкизовском рынке, но видимого дохода пока не ожидается. Почему именно она должна взвалить на себя еще одну обузу? У нее и так свой крест есть, довольно увесистый. По имени Марина Николаевна. По статусу — мачеха. По возрасту — выжившая из ума маразматичка.
И о чем только отец думал, когда опрометчиво женился на немолодой женщине? Самому-то уже седьмой десяток тогда пошел, а Марина Николаевна его старше на пару лет. Предположим, ему нужен был уход, общение, какое-то человеческое тепло. После маминой смерти он тосковал, сильно сдал. Видимо, поэтому и к Марине Николаевне прислонился. Непонятно лишь одно: к чему было официально регистрировать отношения и прописывать ее? Татьяна хоть и жила на Дальнем Востоке, всегда знала, что в Москве у нее есть квартира, куда она может в любой день вернуться. А не спешила с переездом потому, что с отцом под одной крышей жить было невозможно — его крутой властный характер, с возрастом усугубившийся старческим брюзжанием и акцентированием на бессмысленных мелочах, не давал надежды на относительно сносное существование.
Когда они с Виктором приехали, оказалось, что в родительском двухкомнатном кооперативе на законных основаниях живет непрошеная квартирантка, заполонив пространство древним хламом. Бороться с кипами старых пожелтевших газет, увязанными для порядка бечевками крест-накрест, пустыми конфетными коробками, жестяными баночками из-под кофе и чая, пыльными открытками и засохшей геранью Татьяна поначалу пыталась, но вскоре сдалась, побежденная не столько настойчивостью Марины Николаевны, сколько неожиданно рассыпавшимся привычным сонным покоем в стране.
Татьяна внесла свою лепту в склад бессмысленных вещей. Пытаясь спасти стремительно обесценивавшиеся деньги, судорожно металась по магазинам и хватала все, что давали, обменивая бесполезные бумажки на потенциально нужные товары в раблезианских количествах. Покупала хозяйственное мыло коробками, стиральный порошок ящиками, сахар и гречку мешками, ситец рулонами. Иногда удавалось приобрести предметы роскоши: набор ножей, вилок и ложек всех разновидностей — столовых, десертных и чайных, накрепко притянутых резиночками к бархатному чреву нарядной подарочной коробки, или кофейный сервиз на шесть персон с такими микроскопическими чашечками, что никто из них не пил, довольствуясь обыденными кухонными чашками.
Но впопыхах приобретенные бакалея и мануфактура особой радости не принесли: сахар спрессовался внутри мешка в твердую глыбу, от которой приходилось откалывать куски с помощью кухонного топорика, предназначенного для рубки мяса. Гречка слежалась и приобрела затхлый запах, став прибежищем для безнаказанно размножающихся на вольных хлебах жучков. Мыло пошло трещинами, как сухая почва в пустыне, и крошилось, а «Лотос» пропитал едким ароматом воздух, вызывая аллергический насморк и слезотечение. В итоге в квартире царила сложная композиция запахов скобяной лавки, старой рухляди, мастики для натирания паркета и покупных пельменей из картонной коробки, слипшимся комом булькающих на плите.
Не выдержав затянувшейся паузы, пельмени призывно зашипели, вытесняя воду из кастрюли.
— Ой, убежало! — воскликнула Татьяна и бросилась спасать обед. — Давай проходи. Сама разберешься? Ты к нам надолго?
Аня пристроила в углу под вешалкой чемодан. Подумав, сняла туфли: ноги ныли невыносимо. В ванной она с любопытством огляделась. Ее нисколько не удивили ни старая пожелтевшая ванна с отбитой эмалью, ни груда разнокалиберных тазов, ни потрескавшийся и во многих местах отставший от стен блекло-голубой кафель, ни хлипкий погнутый кран — так было у всех. Странным показалось обилие предметов неясного назначения — какие-то ветхие тряпочки, обрывочки, веревочки, нанизанные поперек основной веревки, натянутой по диагонали — от пузатой газовой колонки до ржавой трубы. От созерцания оторвал возглас Татьяны:
— Да где ты там? Иди, а то все остынет!
На кухонном столе дымилась в тарелках клейкая масса, скупо обмазанная поверху сливочным маслом.
— Иду… — из коридора послышалось старческое глухое бормотание, сопровождающееся шарканьем войлочных тапочек.
Цепляясь за стены сморщенной рукой в пигментных пятнах, с трудом переставляя ноги, в кухню вползла старуха и тяжело опустилась на табуретку.
— А это кто же будет? — увидела она Аню сквозь очки. — Что-то не признаю никак. Вы Марьи Антоновны внучка? Давно к нам не заходили.
— Господи, при чем тут Марья Антоновна со своей внучкой? Марья Антоновна уже сто лет как померла, а внучка ее уже своих внуков нянчит! — завелась Татьяна.
— Извини, Танечка. Эти очки такие мутные стали, — принялась смущенно оправдываться Марина Николаевна. — Чья ж это барышня?
— Да какое вам дело, в конце концов! Вот все вам надо знать. Ну ни одно мероприятие без вас не обойдется. Вот вам не все равно? — раздраженно продолжила Татьяна, швырнув пустую кастрюлю в раковину. Кастрюля жалобно дзинькнула и притихла.
— Я Аня… — поспешила предотвратить надвигающийся скандал девушка, но Татьяна торопливо закончила за нее:
— Это Аня, родственница Виктора. Поживет у нас пару дней.
— Я не пару… — начала было Аня, но осеклась под красноречивым взглядом Татьяны.
— Но, деточка, почему так мало? — недоуменно возразила старуха. — В Москву надо приезжать надолго. Старый город посмотреть спокойно, не торопясь. Он созерцания требует, вдумчивости. В музеи походить. На одну Третьяковку месяца мало. А театры? Я помню, в «Большом» давали «Лебединое озеро» с Плисецкой…
— Марина Николаевна! «Большой» сейчас на гастролях! Кажется. Нам только балетов не хватает. У нас и так сплошной театр. Даже цирк. И вообще — идите в свою комнату.