София Ларич - Черно-белая радуга
Когда принесли напитки, за соседним столом громко зазвонил телефон – Миша вздрогнул – и владелец телефона отозвался столь же громким «алло».
– Хамство какое! – воскликнул Миша, впитывая салфеткой капельки джин-тоника с брюк. – Устроили тут переговорный пункт, блин!
– Да, громковато для ресторана, – согласилась Маша.
Анна отпила вина и, неловко кашлянув, решила поддержать тему:
– А я на днях читала статью про мобильные телефоны для ортодоксальных евреев, которые не звонят и не принимают звонки по субботам…
– Везет им! – отозвался Миша. – У них хотя бы по субботам тихо.
Маша улыбнулась.
– А некоторые себе еще такие звонки восхитительные ставят… Я была на днях на встрече, и у одного из клиентов, солидного такого дядечки под пятьдесят, с брюшком, лысинкой, телефон песенкой Барби пел. – Она напела, кукольно качая головой: – I'm a Barbie girl in a Barbie world, _ – и рассмеялась, вспомнив, видимо, как это выглядело на встрече.
– И ты будешь работать с таким идиотом? – прищурился Миша. – Ты представляешь, какие дизайны он может тебе заказать?
– Да какая разница, – отмахнулась она. – Мне к дурновкусию не привыкать. Лишь бы платил.
Миша в сомнении покачал головой.
– Ну, а что у тебя с Кристофом-то случилось?
– Ничего особенного. Он сам не знает, чего хочет. То замуж приглашает, то вдруг собирается все бросить и поехать работать в Лондон.
– Он зовет тебя замуж, а ты сидишь здесь и рассказываешь мне, что он не знает, чего хочет?!
– Ну, он как-то неубедительно зовет. И потом, Мишк, ну что я буду делать в том Париже?
– Жить, дурында! Это здесь делать нечего. Посмотри хотя бы на эту погоду!
Маша пожала плечами, глянула в окно, на которое ветер кидал мокрый снег: «Ну, здесь есть ты, например».
– Я бы к тебе приехал, козочка моя! Сказала бы своему Кристофу, что я твой давно потерянный и недавно найденный брат. Или вы могли бы усыновить меня.
– Ты же час назад к Полу Смиту хотел усыновляться, – заметила Анна. – Когда шарф увидел, помнишь? Вернее, его цену.
– Ну, здесь более реальная возможность! И потом, в Париже полсмитовая одежда подешевле будет. Смогу себе позволить. Машка, у вас же сейчас, кстати, распродажи! Чего ты сорвалась?
– Хочу Новый год здесь встретить.
– Да! Офигительно важный праздник! Ох, девочки, все-то у вас с ног на голову! Мужика нет – страдаете, мужик есть – страдаете еще больше.
Маша не ответила, повернула голову к приближающейся к их столу официантке с тарелками в руках. Анна тоже повернулась и, увидев свой заказ, выпрямилась в кресле, принялась расчищать перед собой место для тарелки. Ей хотелось услышать причину приезда Маши, но не больше, чем хотелось есть.
– Я встретила в Париже своего бывшего однокурсника, – объявила, наконец, Маша, нехотя поворошив вилкой салат. – Так обрадовалась почему-то, что даже напилась с ним и пошла в отель. А потом одно за другим… В общем, я сказала Кристофу, что лечу в Москву повидаться с родителями.
– А в Москве выяснилось, что у твоего однокурсника жена и десять детей, – уверенно продолжил Миша.
– Примерно так.
– Так возвращайся к Кристофу, пока не поздно! Хотя… Зная тебя… Ты ему сказала, что все кончено навсегда, да? Как ты умеешь?
Маша наклонила голову, мазнула подбородком плечо. Ее молчание красноречиво подтверждало только что прозвучавшее предположение.
Тут до их столика долетел приветственный возглас, на который Миша живо повернулся и расплылся в улыбке: «О, это же Иванна!».
– Мишка, привет! Все таскаешься по модным ресторанам?
Миша встал, пожал руку невысокому парню с кудрявыми волосами, потом поприветствовал таким же образом приблизившихся двух других, одетых в не по сезону легкие и слишком итальянские, на вкус Анны, рубашки.
– Это Иван, – сказал Миша, повернувшись к столу.
– Анна.
– Очень приятно.
Маша протянула ладонь: «Привет, Ваня. Как дела?».
Затем Миша представил остальных, и те же слова были произнесены еще несколько раз. Анне процедура показалась нелепой калькой с голливудских эпизодов. Зачем нужны эти реверансы, если они даже разговаривать друг с другом не будут? В подтверждение ее мысли Миша отошел с парнями к бару, бросив: «Я на минутку».
– Он всегда такой учтивый? – поинтересовалась Анна, возвращаясь к еде.
– Да, правила хорошего тона соблюдает, – кивнула Маша. – Иванна его бывший близкий друг, а других я не помню. А Мишку знаешь, кстати, как называют? Микаэлла. Они когда-то всей своей компании имена такие придумали… Потом разругались, разошлись, а имена остались…
Звякнув льдом о стенки стакана, она отпила джин-тоника, и замолчала – вероятно, вернувшись к своим размышлениям.
Анне же молчание показалось слишком тяжелым, и она попыталась продолжить беседу: «А ты долго в Париже прожила?».
– Чуть больше года.
– Интересный город?
– Даже не знаю. Я как-то услышала, что привыкание к новому месту проходит по трем стадиям – в первый год тебе все нравится, полный восторг… Во второй ты все ненавидишь, а в третий начинаешь вести себя так же, как местные. Я вот на второй стадии увидела все по-новому – грязно, бюрократия страшнейшая, кругом одни арабы да туристы…
– Да, наверное, туристы Парижу этот романтичный флер и придумали, – предположила Анна. – За неделю в городе недостатков же не разглядишь. А тут такой язык еще. Кажется, что они только нежности говорят, ну или рассказывают что-то ужасно интересное.
Маша кивнула.
– Мне тоже так сначала казалось. А потом стала хорошо понимать, и вся романтика развеялась. Помню, я пошла как-то в магазин за едой, и там в проходе стояла очень красивая женщина, говорила по телефону. Она и одета была очень интересно. Платье, каблуки. Не вот тебе майка с джинсами, как большинство там ходит. А говорила она всего лишь о подсолнечном масле! Какая проза жизни…
Она опять замолчала, повернулась в задумчивости к окну.
От второй неловкой паузы Анну избавил вернувшийся к столу Миша – веселый и с бокалом коньяка в руке.
– Кому коньяк? Угостили, а я его ужасно не люблю.
– Давай мне, – вяло отозвалась Маша.
Миша уселся на свое место, наколол несколько салатных листьев на вилку и, едва прожевав, воскликнул:
– А поехали в «Мистери»?
– А что это? – спросила Анна.
– Голубой клуб. Я уже сто лет никуда не выбирался, надо бы взбодриться.
Маша покачала головой: «Я пас. Не сегодня, Мишка, извини. Да и вход там…».
– Анька, а ты?
– А сколько вход?
– Четыреста для девочек.
Анна недоверчиво качнула головой: «Однако».
– Поехали! Я за тебя заплачу! – взмолился Миша. – Хотя сначала, конечно, попытаемся выдать тебя за мальчика.
– Ну… давай, – нерешительно согласилась Анна.
У клуба – железной двери с нарисованным на ней флажком из шестицветной радуги – было людно и шумно. Мужчины и юноши, многие из которых выглядели оригинально даже в зимней одежде, переговаривались между собой и по телефонам и возбужденно приветствовали друг друга, касаясь щеками щек. Миша повернулся к Анне, критически оглядел ее.
– Грудь у тебя плоская. Хорошо, – удовлетворительно кивнул он.
Анна усмехнулась: «Да, грудью я в отца».
– Факт. Все равно, ссутулься чуток… Ага, отлично. Волосы немного растрепать, вот так… Челку на лоб… Тебе на покраску уже пора, дорогая… Корни слишком темные.
– Миш, я думала, ты пошутил, когда предложил выдать меня за мальчика. Я же не мужеподобная… Может, грудь у меня и плоская, но скулы-то женские. И серьги.
– Это все неважно. Мы же не за мачо хотим тебя выдать, а за хабалку.
– И у меня есть потенциал, да? Я польщена, – возмутилась Анна. – Может, лучше заплатить?
– Я вспомнил, что сегодня биологических женщин не пускают. Не разговаривай, у тебя интонации неправильные.
Анна, всегда робевшая, когда речь шла о нарушении писаных правил, сгорбилась еще больше и замедлила шаг, но отступать было поздно – охранник уже распахнул перед Мишей дверь. Он мельком глянул на них и указал подбородком вниз, на плохо освещенную лестницу, у подножия которой виднелась конторка с кассой. Миша спустился первым, потом, ловко приобняв Анну, протолкнул ее вперед, подальше от кассы, и попросил блондина-кассира: «Один нормальный, один студенческий, пожалуйста».
– Четыреста писят рублей, – безразлично протянул блонд.
После раздевалки – где Анна прикрывала грудь сложенными руками – она ухватила Мишу за локоть и зашипела: «Ну ты, Миша, плут! Мало того, что провел женщину, так еще и выдал ее за студента!».
– С чего это ты взяла, что я тебя выдавал за студента? – хмыкнул он. Ударение в его фразе пришлось на «тебя».
Анна возмущенно задохнулась, но ответа придумать не успела: откинув бархатные шторы, Миша жестом пригласил ее в бухающий музыкой зал, в одном конце которого высилась сцена, в другом – бар, а в середине было не протолкнуться.
