Александра Маринина - Оборванные нити. Том 3
— Ну да, — кивнул Лаврик, — я и смотрю, что ты не пытаешься переключить на себя финансовые потоки. Раньше, при вашем прежнем начальнике Бюро, все было иначе, он лапу в ритуальный карман так глубоко запустил, что еле выдернули, чуть вместе со всей рукой не оторвали. И когда меня сделали директором, я, честно, говоря, побаивался, что все начнется сначала. Вашего Двояка нелегко было с плеч скинуть, справились только потому, что он все мозги пропил, а вот если бы ты за дело взялся, то мне бы уже было не отвертеться, у тебя хватка бульдожья.
— Расслабься, — сказал Сергей, — у меня хватка только в отношении моей профессии, а в бизнесе я полный лох.
— Не знаю, не знаю, — Лаврик хитро посмотрел на него, — про тебя слухи-то интересные ходят, якобы ты там целую коррупционную схему разработал и большие дела проворачиваешь, так что не прибедняйся.
Саблин грустно рассмеялся.
— Вот ведь парадокс, Витя: те, кто обвиняет меня в коррупции, потому и ополчились, что я этим не занимаюсь. Да они спят и видят, как бы в Бюро начали деньги зарабатывать, тогда бы и им перепало. А так меня считают полным лохом, который по деньгам ходит, а нагнуться и поднять ленится. Вот именно в этом меня и обвиняют теперь. И что самое занятное — у Вихлянцева все получалось потому, что его бабы любят. Красивый, свободный, обаятельный, и весь мой средний медперсонал под его дудку пляшет. У меня врачи-то в основном мужики, в танатологии вообще только одна заведующая — дама, в гистологии одна дама и еще одна — биолог, ну, ту, которая в декрете, я не считаю, она в этих играх пока не участвует. А вот лаборанты у меня все женского пола, и медрегистраторы тоже. Вот всей этой жаждущей мужского внимания массой Вихлянцев и управляет, причем весьма ловко. Они ему в рот смотрят, а меня тихо ненавидят. И под его диктовку или с его подачи строчат на меня бесконечные жалобы и в прокуратуру, и в областное Бюро.
— Ну? — приподнял брови Лаврик. — И на что жалуются? На то, что ты на них не женишься?
— Если бы! Жалуются, что я груб, невежлив, ругаюсь матом на рабочем месте, кричу на подчиненных, оскорбляю их, необоснованно лишаю премиальных и все такое. Еще пишут, что я вор и взяточник. И ты знаешь, что мне кажется?
— Что?
— Вихлянцев все это делает специально, чтобы меня спровоцировать. Он ведь не рассчитывает на то, что по этим жалобам ко мне будут приняты меры дисциплинарного воздействия. Придет проверка, посмотрят, убедятся, что все неправда, и жалобу отправят в архив. Реального вреда для меня никакого. Но этим он меня может здорово достать. Да, собственно говоря, уже достал. Потому что проверки отнимают у меня время и выматывают. И рано или поздно я потеряю контроль над собой, найду эту гниду и набью ему морду. И вот тогда все получится так, как он хочет: меня снимают с должности, а может быть, и уголовное дело заводят. А его назначают. Уж об этом-то наш зампрокурора непременно позаботится.
Виктор Павлович задумчиво рассматривал остатки салата в тарелке, словно решая, имеет смысл его доедать или нет.
— Слушай, Сергей, не нравится мне все это, — наконец проговорил он. — Пока ты руководишь Бюро, у нас хоть какое-то равновесие. Все обо всем договорились, все поделили, все успокоилось, и можно работать нормально. Как только твой Вихлянцев придет к власти в Бюро и начнет раскачивать лодку, пытаясь отгрызть у меня «Ритуал», начнутся проблемы. Ты же понимаешь, что дело у меня отнимать будет Журенко, и действовать он станет своими привычными методами, насылая на меня проверки и вынимая из меня и моих сотрудников душу. В общем, схема на тебе опробована, осталось только применить ее на мне. Ты говоришь — Вихлянцева бабы любят?
— Обожают, — подтвердил Сергей.
— А часть твоих девушек подрабатывает у меня. И твой милый Юрий Альбертович именно их и настроит, чтобы они начали на меня кляузы строчить. И тогда мне не выжить. Журенко тип гнилой, но сильный. Мне с ним не справиться. Хорошо, если жив останусь и ноги унесу, а то, может, и похуже все обернется.
Голос Лаврика становился все тише и тише. Саблину в какой-то момент даже не по себе сделалось, как-то неуютно и знобко.
— И… что ты предлагаешь? — осторожно спросил он. — Ты видишь какой-нибудь выход из положения?
— Выход? — Виктор Павлович поднял глаза на Саблина и тонко улыбнулся. Было в этой улыбке что-то зловещее и мрачное. — Выход есть всегда. Уж тебе ли не знать. Ты же в морге работаешь.
Он залпом допил пиво из высокого тонкостенного бокала и со стуком поставил его на стол.
— Спасибо тебе, Сергей, что предупредил. И парню своему, криминалисту, тоже от меня спасибо передай. Скажи: если что — обслужу бесплатно и по высшему разряду.
* * *Когда я впервые увидел меню спортбара на Пролетарской, меня оторопь взяла: нельзя претендовать на серьезность заведения при таком убогом выборе блюд. Но очень быстро я понял, что дело не в еде. Дело в мирах, которые здесь, в этом самом месте, сконцентрированы в наибольшей степени. Множество мужчин, как молодых, так и зрелых, активных, чем-то занятых, имеющих семьи, друзей, женщин, работу, родителей… Каждого из них с жизнью связывает огромное количество нитей, которые в момент смерти рвутся, как струны, издавая прекрасные звуки, складывающиеся в мелодию прощания. Эти звуки — самое большое наслаждение, которое я могу испытывать.
Сейчас все эти мужчины живы, веселы, некоторые слегка пьяны, отдельные личности уже набрались под завязку, но все равно здесь царит атмосфера жизни, яркой, наполненной, бьющей через край. А я в любой момент могу вырвать своими руками любой кусок из этой симфонии жизненных сил, из этого живописного полотна. Вырвать и послушать, как затихают последние звуки, издаваемые порванными нитями-струнами.
В этом месте все кричит о жизни, бурной, щедрой, сильной. И цвет стен, и цвет потолка, и цвет столешниц, и форма подставок для пивных бокалов, и оформление окон. Подобрать цвет и форму так, чтобы они передавали смысл, чувство, настроение, — это ведь целое искусство.
В морге все совсем иначе. Кто придумал эти чудовищные цвета, которыми выкрашены стены в последнем приюте умершего? Они тупы и бессмысленны, они не передают ничего — ни чувства, ни смысла, ни настроения. В морге невозможно понять, что такое смерть и чем она отличается от жизни. Смерть — это великое таинство, о котором никто ничего достоверно не знает, а все неизвестное требует уважения к себе и отношения трепетного и внимательного. Разве морг с его унылой однообразной цветовой гаммой может передать всю сложность и тонкость отношений между человеком и смертью? Нет, не может.
А это неправильно.
И взаимоотношения человека с жизнью — тоже материя непростая, понять ее не каждому дано. Но в баре на Пролетарской открывается истина. А в морге никакой истины не открывается…
Странно, что Саблин этого не понимает. Он ведь так интересуется смертью… Наверное, ему не хватает душевной тонкости, чтобы почувствовать всю сложность вопроса так, как чувствую ее я.
* * *Татьяна Геннадьевна Каширина достала из сумочки зеркало, бегло осмотрела лицо и прическу — все в идеальном порядке, можно появляться на людях. А ведь еще пятнадцать минут назад она пребывала в таком состоянии, в каком не то что на людях — родному сыну не покажешься. Злые холодные слезы градом текли из глаз, нанося непоправимый ущерб умело наложенной косметике, руки тряслись, в груди сжималась ржавая тугая пружина, грозящая вот-вот распрямиться и выстрелить истошным надрывным визгом ненависти. Таких приступов неконтролируемой ярости не было уже очень давно. И вот теперь они снова вернулись.
Вернулись совсем недавно, в тот день, когда Глеб рассказал ей о подслушанном в фитнес-клубе разговоре.
«Повезло тебе с бабой…»
«С Танькой-то? Это точно, повезло».
Как он посмел? Как мог допустить, чтобы об их связи узнали посторонние? Много лет о ее романе с Юрой Вихлянцевым, который был моложе Кашириной на 16 лет, знал только сын, Глеб. И все эти годы им удавалось сохранять свои отношения в полной тайне от окружающих. Никто, ни один человек не догадался и ничего не заподозрил, ни в областном центре, где они когда-то познакомились, ни здесь, в Северогорске. И вдруг выясняется, что он все разболтал, да не кому-нибудь, а Валерке Журенко, который неизвестно какими кривыми путями пролез на должность зампрокурора города. Она его терпеть не может, это безграмотный невежественный человек, который даже права не имеет называться юристом, потому что ни буквы закона не знает, ни духа его не чувствует. Валера Журенко — из тех, кто рвется к должности не потому, что ему нужна власть, а исключительно ради денег. Он выбирает профессию и работу не по интересу и склонности, а руководствуясь только одним соображением: есть ли в этой профессии полномочия, которыми можно выгодно торговать. А на должности заместителя прокурора города по надзору за деятельностью органов предварительного следствия таких полномочий — пруд пруди. Люди вроде Журенко вызывали у Кашириной брезгливое отвращение.
