Аксель Сандемусе - Былое — это сон
Во время ужина и потом Бьёрн Люнд вел себя так, словно не замечал присутствия своих молодых родственников, но это никого не смущало, мы уже достаточно выпили. Настроение, несмотря ни на что, было прекрасное. Бьёрн Люнд злился на странную войну, которая не вылилась ни во что, кроме падения Польши. Он жаждал великих дел, надеялся по уши окунуться в золото, а все оказалось блефом!
— После мировой войны — вот это была война, так война! — я думал, что успею состариться до наступления новой и, подобно старой мудрой сове, смогу использовать свой опыт, приобретенный на первой войне. Но вот новая война началась и обманула все наши ожидания. Неужели немцы дураки, неужели они не учли свой прежний опыт? Я, можно сказать, приготовился сосать, а оказалось, и присосаться-то не к чему. Ну, разве не свинство!
— Хе-хе… переживешь как-нибудь, хе-хе! — заметил садовник Люнд.
Бьёрн Люнд обманулся в своих ожиданиях, — оказалось, что ему не к чему присосаться. И он оглядывался в поисках чего-нибудь нового.
Я сидел и крутил приемник, когда вдруг в дверь постучали. Я взглянул на часы, было около одиннадцати.
Йенни и Хартвиг удивленно переглянулись. В такое время, кто же это?
Я еще не раз пожалею, что принял приглашение!
Йенни пошла открывать. Я приподнялся в кресле, мне вспомнился другой вечер в этом доме, тогда здесь тоже были гости и тоже поздно, и вечер закончился убийством. Встретив удивленный взгляд Бьёрна Люнда, я снова сел, сердце у меня бешено застучало.
Мы услыхали удивленный возглас Йенни и несколько быстрых фраз. Мужской голос отвечал ей медленно и негромко.
Йенни вернулась в комнату, она была бледна:
— Что делать? Это Карл.
Но он уже стоял в дверях, щурясь от яркого света:
— Я, кажется, не вовремя?
Никто не ответил, только старый Хартвиг подвинул ему стул. Карл в смятении переводил взгляд с одного на другого.
— Я вижу, у вас гости.
Он замолчал и продолжал стоять. Йенни потянула себя за пальцы.
— Садись, — сказала она наконец.
Она хотела было представить нас, но не решилась.
Я встал. Голос мой звучал напряженно:
— Я твой брат.
Карл неуверенно взглянул на меня:
— Какой еще брат? — буркнул он.
— Да, я твой брат Юханнес. Теперь меня зовут Джон.
Мне бы помочь Карлу, но я не сказал больше ни слова. Карл не спускал с меня глаз. Потом опять оглядел всех, одного за другим. Хартвиг смотрел в пол. Садовник Люнд и его жена уставились в потолок. Они испугались, но их распирало от жгучего любопытства.
Оглядев всех, Карл снова уставился на меня:
— Так ты… ты… в Норвегии?
— Да, как видишь. А ты… тебя помиловали? Когда ты освободился?
— Вчера. В сочельник. Но я был занят. Надо было кое-что уладить. Это не я убил Антона.
Стало очень тихо. Йенни, бледная как смерть, стояла посреди комнаты.
— Вот уж не ждал встретить здесь брата, — проговорил Карл.
— Ну почему же, все-таки в этом доме прошло наше детство.
Супруги Люнд обменялись многозначительным взглядом.
— А-а… да, да, верно, — сказал Карл. — Значит, ты здесь, в Норвегии?
По голосу было слышно, что ему стало легче. Но вот его взгляд снова забегал. Что-то тут было не так, и я понимал, что чувствует Карл: во-первых, его приходу не рады, а во-вторых, он встретил здесь брата.
— Карл, я должна тебе кое-что сказать. Пожалуйста, выйди на минутку со мной, — произнесла Йенни дрожащим голосом.
Он долго не отвечал, пристально глядя на меня.
— Выйти и больше не возвращаться? — неожиданно спросил он.
Это было какое-то безумие, следовало что-то сделать, положение становилось невыносимым. Йенни не хотела говорить Карлу правду, пока он сидел в тюрьме, и вот — она ждет ребенка от брата своего чуть ли не жениха.
Я сунул в рот сигару, встал и спросил, не придет ли Карл завтра ко мне в отель.
Карл долго смотрел мне в глаза. Он был худее меня и выше ростом. Мы были похожи. В линии рта у него появилось что-то жесткое, чего я не помнил в своем лице.
Карл опять обвел всех глазами. Он долго смотрел на старого Хартвига, который упорно не хотел встречаться с ним взглядом, потом перевел глаза на Йенни.
— Я с удовольствием выйду с тобой, Йенни, но только мне кажется… по-моему, нам лучше поговорить здесь. Тогда я узнаю всю правду. Вот уж не ждал от вас… Это не я его убил. Вот уж не ждал от вас, вот уж не ждал. Не я его убил.
Садовник Люнд с женой громко сопели. Старик сидел как неживой. Я был очень возбужден, встревожен и не знал, что делать. Йенни раздраженно смотрела на Карла.
— Меня выставляют за то, что я сидел в тюрьме, да? — продолжал он. — Не я убил Антона. Йенни, неужели ты думаешь, что я?
Бьёрн Люнд внимательно следил за происходящим. Он стряхнул пепел с сигары, снова сунул ее в рот и молчал.
Йенни облизала губы, но говорить не могла. Вдруг Карл заметил ее браслет и внимательно поглядел на него. Я вспомнил, что он разбирается в таких вещах. Слышалось только тиканье часов да тяжелое сопение. Голос Карла прозвучал глухо и хрипло:
— Так это ты его прикончила?
Йенни не ответила, но взгляд, который она мотнула на Карла, был исполнен ненависти.
— Да нет, ясное дело, не ты, а то при чем же здесь тот, который убежал? Кто же тогда убежал?
Теперь он смотрел в пол и бормотал в раздумье, будто, кроме него, в комнате никого не было:
— Ничего не понимаю, никакого револьвера я не покупал, стрелять мне было не из чего, да и Антона-то я увидал, когда он был уже мертв.
Он огляделся, словно за поддержкой.
— Господи, чего я только не передумал! — жалобно промолвил он. — Чего только не передумал. Чертовщина какая-то! Скоро я окончательно спячу. Никто тебе не верит, и сидишь за решеткой, хотя ни в чем не виноват. Те, кто сидели со мной, только смеялись, они-то знали, чем все кончится. А вы…
Он внимательно посмотрел на меня.
— Когда ты приехал в Норвегию?
— Это легко вспомнить. Пароход пришел на другое утро после того, как Антон Странд… ну после этой истории.
— Так давно? И…
Я перебил его:
— Ты сможешь прийти завтра в отель?
Карл ответил очень быстро:
— Значит, ты теперь с Йенни, да?
— Да! — сказала Йенни.
Она как будто сломала ему шею. Мы услыхали тиканье часов на стене. Супруги Люнд сидели, широко расставив ноги, они с трудом ловили ртом воздух.
Я не отрывал глаз от Карла. Все смотрели только на него. Ему было непросто прийти в себя, слишком много неожиданностей навалилось на него сразу, к тому же от него попахивало спиртным. Глаза его сверкали от обилия новостей. Он был не в силах справиться с ними, но и пренебречь ими тоже не мог. В таком же состоянии, в каком был тогда Карл, я видел потом и Гюннера. Господи, до чего ж легко играть с человеком, понесшим неожиданную утрату, с тем, кто нам верил и кого мы обокрали! Он ничего не подозревает, а мы вооружены до зубов, всесильны и непобедимы.
И вот такого, ничего не подозревающего и попавшегося в расставленную ему ловушку, мы скоро увидим на скамье подсудимых, обвиняемого в злоупотреблении силой или в убийстве. Он пришел, ни о чем не подозревая, и началась игра в кошки-мышки, у него не было ни одного шанса, даже намека на шанс. Его карты были известны всем. А он даже не знал, что с ним кто-то собирается играть. Нам ничего не стоит спровадить человека в тюрьму, полиция и правосудие с нетерпением ждут, когда мы это сделаем.
— Но ведь он же брат, брат! — заикаясь проговорил наконец Карл.
Все молчали, он сделал шаг вперед.
— Ну и брат!
Сжатые кулаки приподнялись.
— Скотина! — хрипло сказал он.
Если бы Карл затеял сейчас драку, то лишь потому, что чувствовал себя униженным. По его лицу было видно, как он испуган и раздавлен, для него не было спасения от смертной муки. Ведь он стоял перед своим легендарным братом из Америки, врагом, которого так неожиданно преподнесла ему судьба. В этом-то и был весь позор, тот, которого не прощаешь даже себе, — мне вдруг открылось, что я за человек: мало того что я недобрый, я просто непорядочный. Может, я и не стал бы таким, если б в юности мне больше везло. Тяжелая юность редко делает человека хорошим, он становится уязвимым, мстительным, изломанным, нелюдимым или таким, как Гитлер. Когда люди растут, им нужны солнце и свет, иначе их либо скручивает, либо они чересчур вытягиваются, подобно березе, тянущейся к свету и воздуху среди старых елей или изгибающейся, чтобы выглянуть из-под нависшей над ней скалы. Яснее чем когда-либо я понял, благодаря чему сделался состоятельным, — не только благодаря способностям и неутомимому труду, но и чему-то холодному, бесчеловечному, что было противно моей натуре, но от чего я, однако, не отказался. Я воздвиг укрепление против всех, даже против брата, взять это укрепление могли только через мой труп. Стоя лицом к лицу с братом, я понял, почему у меня нет друзей. Я отомстил за свою одинокую юность и сделался непоправимо бесплодным. Прав я или нет, для меня это уже не имеет значения. Я прекрасно отношусь ко всем, пока к моему укреплению не приближаются. Я живу по принципу: Ты этого хотел, ты это и получил.
