Дмитрий Каралис - В поисках утраченных предков (сборник)
— Кирилл, ты как самый трезвый следи за снастью, а мы с твоим батькой пока вмажем под соляночку.
Я тягал раков через каждые пять-десять минут и, осторожно собрав их в темной траве, бежал с ведром к костру, чтобы похвастаться уловом. Отец с дядей Жорой хохотали, как мальчишки, и сожалели, что прихватили мало укропа и прочих специй, — если дело пойдет такими темпами, то часть раков придется варить по-простому, в соленой воде. Когда их набилось целое ведро, дядя Жора высыпал шуршащих раков в полиэтиленовую скатерть, завязал морским узлом и положил за палатку, чтобы свет костра не будоражил озерных жителей и они лежали бы тихо в ожидании пахучего укропного кипятка.
На всякий случай я срезал палочку с рогатинкой на конце и ходил с ней как со стеком, постукивая по голенищу кирзового сапога.
— Горе только рака и красит, — проворачивая палкой в ведре, в котором из пены торчали огненные усы и хвосты, сказал дядя Жора и позвал нас снимать пробу.
Раки были классные! Сваренные с солью, перцем, лавровым листом, укропом — они и в самом деле были крупны, их хотелось есть и есть, отламывая мощные хвосты, высасывая из колючих острых клешней ароматный рассол.
Я проснулся от боли в пальце — словно защемил его в двери, тряхнул рукой, с ужасом ощущая, как от нее отлетело что-то живое и холодное и плюхнулось о брезент.
— Змея! — хрипло завопил я, встряхивая горящей рукой и пытаясь другой нащупать молнию на палатке, чтобы всем гуртом быстрее выскочить наружу к еще тлеющему ровным желтым светом костру. — Не шевелитесь, я сейчас открою, она может укусить! Меня уже укусила!
Вжикнула молния, и я выкатился к костру. Следом за мною вылетел вмиг проснувшийся отец. За ним по-пластунски выполз со спальным мешком на ногах дядя Жора.
— Покажи руку, — спокойно сказал отец. — Ах ты, черт, фонарик в палатке! Давай-ка к костру…
Дядя Жора, избавившись от мешка, откинул полог и осторожно шевелил палкой вещи: «Дайте огня, сейчас я ее грохну! Кажется, в углу вьется!»
Я поднес руку к самым угольям и различил на указательном пальце вздувшийся багровый рубец, словно я и впрямь защемил кожу. Отец стоял рядом на четвереньках и, сощурив глаза, разглядывал мою рану. Дядя Жора продолжал просить огня и сотрясал брезент ударами палки: «Отойдите подальше, сейчас она сама выползет! Ну, выходи, подлая!»
— На укус змеи не похоже.
Отец внимательно оглядел мой палец и поднялся с колен.
— Может быть, рак заполз? Георгий, ты клал раков за палатку. Они не могли расползтись?
— Как они могли расползтись, если я завязал их в скатерть морским узлом! — дядя Жора опустил занесенную за плечо палку. — Разводите огонь до неба, проведем ревизию палатки!
Он оглядел при свете вспыхнувшей бересты мой палец и поставил диагноз: если и змея, то неизвестной в наших краях породы. Лучше для профилактики вскрыть рану ножом и промыть джином.
— Это, наверное, рак. — Я пошевелил больным пальцем и стал подбрасывать в костер хворост. — Дядя Жора, смотрите внимательнее… — Мне хотелось быстрее убедиться, что в палатке была не змея, и тогда не придется взрезать ножом рану.
Отец откинул полог и вытянул к костру скомканное одеяло.
— Да вот же он, паразит, — ласково сказал отец. — Конечно, рак. — Он осторожно взял членистоногого кусаку за панцирь и швырнул в озеро. Булькнуло. — Как ты себя чувствуешь? — спросил отец. — Не знобит? — Он еще раз осмотрел мой палец.
— Нет, — помотал я головой, — все в порядке.
— Меня знобит, — сказал дядя Жора, пересматривая вынесенные из палатки рюкзаки. — Думаю, надо выпить для профилактики.
Костер уже весело трещал, освещая оранжевым светом палатку, стволы сосен, спуск к воде и истертый киль перевернутой лодки.
— Четыре часа, — сказал отец. — Так рано я в своей жизни еще никогда не выпивал.
— Завидую, — сказал дядя Жора. — А у меня из сюрпризов, разве что смерть впереди.
— Типун тебе на язык! — плюнул отец.
— Не типун, а давай наливай! Если бы твой сын не разбудил меня воплями: «Змеи! Змеи!», я бы спал до пяти как огурец. — Дядя Жора упорно не хотел признаваться, что рак выполз из скатерти, завязанной морским узлом.
Братья разом крякнули и опрокинули по стопочке. Отец принялся закусывать, дядя Жора внимательно наблюдал, как он управляется с бутербродом и хрустит луком.
— Все-таки ты больше похож на меня, чем я на тебя, — сказал дядя Жора, не притрагиваясь к закуске.
Отец замер, постигая мысль. Дядя Жора глянул на часы:
— Уж на что я люблю пожрать, но ты мастер! Начало пятого, а он уже ест!
— Я жакушываю, — сказал отец и прожевал. — Это две большие разницы.
— У тебя на все есть оправдания. — Дядя Жора потянулся к вареному яйцу. — Это я прост, как ребенок: виноват, так виноват. Каюсь. Хочется выпить в четыре утра, я искренне говорю: хочется выпить!
Незнакомому человеку, окажись он за столом с моим дядькой, могло показаться, что он имеет дело с горьким пьяницей, которого к концу посиделок придется вытаскивать из-под стола и волочить до кровати. Но как самая веселая девушка в компании далеко не всегда оказывается самой доступной, так и дядя Жора со своими подначками обогнать Америку по количеству спиртного на душу населения никак не тянул при ближайшем рассмотрении даже на звание простенького выпивохи.
Стоило приглядеться, и его секрет легко раскрывался. Первые две стопки дядя Жора принимал как радующую необходимость. После третьей, когда пружина застолья начинала стремительно разжиматься и близкий восторг в душах заставлял сидящих за столом говорить громче, а глаза смотреть веселее, дядька начинал половинить стопки, а то и пропускать вовсе. При этом, как фокусник, отвлекающий внимание от правой руки, он принимался усиленно жестикулировать левой. Или бросался усердно предлагать сидящему напротив огурчики, грибочки, протягивал блюдце с зубками маринованного чеснока. Его собственная не выпитая стопка оказывалась надежно замаскированной в гуще посуды и зелени, прикрыта дымовой завесой шуточек и свободного трепа: «Наливаем по четвертой! Четвертая по постановлению Совета Министров не закусывается!» После пятой и шестой дядька мог идти в соседнюю комнату, ложиться на диван и смотреть телевизор — компания плыла вполне самостоятельно, и потребность в капитане-тамаде возникала, лишь когда кончалась выпивка или закуска. Дядька появлялся так же неожиданно, как исчезал, и поддерживал любой разговор, словно он его и начал.
Вот и теперь, подначив отца выпить, он быстро улизнул от костра и стал готовить снасти для вылова щук.
Когда заметно рассвело и отец пропустил три стопочки, мы перевернули лодку в исходное положение и, послушавшись команды капитана: «Вперед, на рыбные заготовки!», дружно ударили веслами по холодной воде. Дядя Жора совершенно трезвый сидел на корме в спортивной шапочке и короткими репликами направлял нашу текущую посудину к известному лишь ему месту лова. В ногах у него лежали: рюкзак с едой, выпивкой и набором блесен, топор для оглушения крупных щук, котелок для вычерпывания воды, две удочки, спиннинг и садок на длинной ручке — чтобы подцепить рыбину еще в воде, когда она, подведенная на леске к борту лодки, чаще всего срывается.
Туман желтыми клочьями цеплялся за камыши, лежал сизыми слоями по курсу лодки, скрипели уключины, всплескивала вода под веслами, и плыть было интересно и жутковато. Едва мы отплыли, берег с оставленным лагерем затянуло туманом, но дядя Жора уверил, что наше место он найдет вслепую, с завязанными глазами, ночью — такова мощь его внутреннего чутья, а уж позднее, когда рассеется туман, мы и сами увидим наш холм с палаткой.
Отец только хмыкнул, сдвинул на затылок старую фетровую шляпу и поинтересовался, всю ли выпивку брат сложил в рюкзак.
— Стоп! — приказал дядя Жора, когда мы вошли в такой густой туман, что его можно было разгонять ладошкой. — Кажется, здесь. Точно, здесь.
Он велел нам равномерно рассесться по лодке и ловить на червя лещей, окуней и крупных ершей, придающих ухе неповторимый аромат, а сам потрещал катушкой спиннинга, прицепил желтую извивистую блесну размером с хорошего карася и ловким движением закинул ее далеко в туман. Мы слышали, как она вкусно чмокнула воду.
— Осенняя щука лучше всего, — не спеша наматывая катушку, предвкушал дядя Жора. — Жирная, ядреная, крупная.
Мы с отцом нацепили червяков и забросили удочки рядом с бортом, чтобы видеть поплавки. Мой почти сразу ушел под воду, и я, качнув лодку, вытянул окушка размером с ладонь. Он затрепыхался в лужице на дне лодки, и отец помог снять его с крючка. Тут же клюнуло у отца, но сорвалось. Он сменил наживку и вытащил увесистую серебристую плотвичку.
— Брать? — спросил отец.
— Кинь в лодку, пусть валяется, — равнодушно сказал брат. — Мелковата, но на живца может сгодиться…
