Андрей Войновский - Врачеватель. Олигархическая сказка
– Помяни, Господи, и нас, смиренных и грешных и недостойных раб твоих, и просвети наш ум светом разума Твоего, и настави нас на стезю заповедей Твоих, молитвами Пречистыя Владычицы нашея Богородицы и Присно-девы Марии и всех Твоих святых: яко благославен еси во веки веков. Аминь… А-а-а! Что?! Сережа?! – лишившись чувств, Лариса Дмитриевна простерлась на холодном каменном полу монастырской кельи.
– Да ну нет же! Нет! Черт бы вас всех подрал! – как кипятком ошпаренный, я вскочил с прогнившего, лет десять назад поваленного бревна и, сотрясая воздух, орал от отчаяния и беспомощности, размахивая руками и в ожесточении разметая резиновыми сапогами прошлогоднюю листву. – Дрянь твоя история, бабуля! Дрянь! Ну почему же Сережку-то?! Ну почему обязательно должны умирать молодые, чистые душой, красивые люди?! Что, время такое? Или без крови сюжетец будет бледен? Бледен? Да? Без горчинки не обойтись? Не получается? Никак? Эх, не дурна была история. Нравилась, потому что развивалась, но при этом кровь реками не текла. А теперь… Нет, бабуля, дрянь твоя история. Дрянь.
Бесцельно поболтавшись по поляне и окончательно успокоившись, я вернулся к старушке. И что бы вы думали? Правильно: уселся поудобнее рядом с ней на прежнее место. А чего греха таить? Да, эмоции иссякли, но интерес-то остался, и меня снова магнитом потянуло к прогнившему лет десять назад поваленному бревну. Видно, непреодолима в нас эта жажда к неизвестному и до конца не пройденному. Не умеем и не хотим остановиться вовремя. «А стоит ли, – спросите вы меня, – если на все это взглянуть с несколько иного ракурса?» «Да уж, наверное, – отвечу я вам, – до конца, так до конца».
– А история-то действительно скоро закончится. Потерпи. Осталось не долго, – словно угадав мои мысли, бесстрастно сказала старушка, вороша тонким прутиком прошлогоднюю листву. – Да, если честно, куда уж без горчинки, когда такие деньги на кон поставлены? Что в сравнении с ними человеческая жизнь? Власть – она страшная штука. Без крови не обходится. Это, к сожалению, аксиома. Ее притяжение сильнее земного.
В сопровождении охранника Игорь Олегович Скрипченко совершал обязательный, согласно его личному расписанию, променад, обходя вдоль внушительного по высоте и массивности кирпичного забора свои загородные владения.
Дело было вечером, и крепкий морозец изрядно пощипывал лицо прогуливающегося. То и дело снимая перчатки, Игорь Олегович усердно тер свои уши, а иногда и нос. Нахватав легкими солидную дозу свежего воздуха, Скрипченко, не торопясь, направился домой.
Неожиданно охранник, постоянно следовавший за ним на расстоянии трех-четырех метров, остановился и, как подкошенный, упал сперва на колени, затем рухнул лицом в свежий декабрьский снег, уже успевший покрыть в немалом количестве московский регион.
Игорь Олегович даже не успел заметить произошедшего за его спиной события, так как в ту же секунду рядом с ним по обе стороны оказались два плечистых молодца, один из которых ловким профессиональным движением вонзил ему шприц в область шеи, после чего обездвиженное тело чиновника было подхвачено, что называется, под белы рученьки и вынесено через проходную, где находившийся в ней секьюрити, к слову сказать, так же не подавал никаких признаков движения. Скрипченко быстро подтащили к большому черному джипу и погрузили в багажный отсек через заднюю дверь.
Плечистые ребята попрыгали в салон, а джип, взревев своим мощным мотором, уже через мгновение скрылся за поворотом.
Блистательная операция! И здесь, похоже, нам нет равных. А у этих лакированных – между нами, девочками, – так ведь только в кино и бывает.
В зале довольно внушительных размеров, вдоль стен уставленного искусственными венками, на ритуальном постаменте стоял двухкрышечный самшитовый гроб, инкрустированный ценными породами дерева. Стоимостью не менее восьмисот пятидесяти тысяч рублей, такие «произведения искусства» изготавливаются только в США и Канаде, поражая даже посвященных качеством отделки и внутренним убранством.
Обе крышки заоблачного по цене гроба, отделанного, к слову сказать, изнутри светлым велюром, были открыты, и без малейшего сомнения следовало бы констатировать тот факт, что в этом роскошным продолговатом ящике находилось тело, и принадлежало оно не кому иному, как Игорю Олеговичу Скрипченко, еще недавно с таким наслаждением вдыхавшего в себя свежий морозный декабрьский воздух.
При этом его руки и ноги странным образом почему-то были закованы в широкие стальные браслеты, привинченные к внушительным по толщине стенкам изящно инкрустированного «деревянного бушлата», а на уровне грудной клетки, практически вплотную к ней и перпендикулярно самому телу, ввинченная в обе стенки металлическая трубка, при желании, не давала ни малейшей возможности лежавшему производить какого-либо рода телодвижений.
Следует признать, что картина вырисовывалась весьма неординарная: зачем, казалось бы, покойнику нужны такие, с позволения сказать, «хэвиметалловские» прибамбасы? Трудно себе представить, что при жизни, в свободное от государственных забот время, Игорь Олегович был горячим поклонником группы «KISS» или красавчика Мэрлина Мэнсона. Впрочем, сия загадочная ситуация начала моментально проясняться, когда высочайшего ранга чиновник открыл глаза и в ужасе – пусть и не сразу – стал озираться по сторонам.
Вообще, справедливости ради, нельзя не обойти тот факт, что Игорь Олегович был человеком далеко не глупым, иначе бы он просто не смог достичь таких высот в своей непростой политической карьере. Скрипченко очень быстро оценил положение, в котором оказался и с радостью готов был умереть до того, как с ним может случиться то, что в один миг ему нарисовало его же собственное, объятое паникой и диким страхом воображение.
Светлый велюр сильно пропитался влагой, а губы чиновника потрескались до крови. Периодически мелкая дрожь прошибала от головы до пяток все его тело, и он, закатив глаза, бился головой о мягкую подушку, иногда выкрикивая нечто совершенно невразумительное.
– Паша, ты? – его взгляд, казалось, сразу просветлел, когда вплотную к изголовью гроба подошел Остроголов, держа в руке шестигранный ключ.
– Да, Игорь, это я. Ты не обознался, – бесстрастное эхо прокатилось по залу. Тяжелый взгляд Пал Палыча казался нечеловеческим, застывшим, непроницаемым. Это был взгляд каменного гостя. Взгляд, способный раздавить гору.
– Паша, – взмолился Скрипченко, – это не я! Это ошибка, Паша! Я не убивал твоего сына! За то, что ты хочешь сделать со мной, – ты будешь проклят! Проклят на веки! Паша, я не убивал! Паша, ты не судья. Не тебе меня судить!
– К сожалению, больше некому, – столь же бесстрастно ответил Остроголов, захлопнув ножную часть крышки гроба. Вставив в отверстие боковой стенки ключ, повернул его по часовой стрелке. – Ты можешь перед смертью немного облегчить свою душу, и, наверное, там тебе это зачтется. Скажи, Скрипченко, кто вам сообщил тогда, что Сережа поехал в роддом?
– Да ну, что же мне сделать, чтобы ты мне поверил? – Игорь Олегович рыдал, и рыдания его были похожи на плач новорожденного: такой же громкий и беспомощный. – Это не я! Не я это! Говорю тебе, не я! Твои же тебя и взрывали, кретин! И сына твоего они же!
– Кто?
– Да не знаю я, но это не я! Боже, помоги мне!.. Паша, – он был на грани безумия, – ты – убийца! На тебе всегда была кровь, она на тебе и останется! Тебя ждет кара! Кара небесная!..
– А тебя ждет ад, – во взгляде Остроголова ничего не изменилось. Он был по-прежнему непроницаем. – Сейчас тебя опустят вниз, перекинут гроб на монорельсовую дорогу и через десять метров последнего пути за тобой опустится металлическая шторка. А там, Игорь, все очень быстро. Когда температура тысяча градусов, гробы не горят. Они взрываются. Прощай.
Сказав это, он захлопнул вторую часть крышки, хладнокровно закрыв ее ключом, после чего постамент с гробом стал медленно опускаться. Когда его верхняя часть скрылась в нижнем ярусе, створки за ним закрылись. Вот только тишина, подчеркивающая торжественность момента, не наступала. Снизу еще были слышны душераздирающие крики, одновременно молившие о прощении и посылавшие проклятия.
– Коля! – словно вырвавшись из крепких оков оцепенения, что есть мочи заорал Остроголов. – Коля! Останови гроб! Останови, Коля! Наверх его! Наверх!
– Мужики, стоп. Отбой, – не моргнув и глазом, Коля-Николай с нескрываемой досадой передал команду по селектору вниз. – Давайте эту гниду обратно, наверх. А жаль, хозяин.
– Нет, Коля, нет, – сказал Пал Палыч, отдавая ему ключ. – Не наше это право. Не нам судить, Коля. И это только мой грех. Мой и ничей больше. А я вас втянул в это мракобесие. Господи, слышишь, мой грех это, мой!
– Зря ты, Палыч, передумал, – с убийственным спокойствием ответил Николай. – Вот я бы сегодня согрешил с легкой душой. Хотя бы ради будущего своей дочери. Да и твоей тоже. Что нам теперь с ним делать?
