Лев Сокольников - Саркофаг
Вывод: в сильном теле никогда не бывает большого ума, в теле всегда присутствует что-то одно из двух упомянутых даров.
Раскаяний от совершённого преступления он не испытывал. Непонятно такое: какая "высокая государственная" тупость выпустила его из зоны!? И какая, теперь уже другая, или всё та же, "высокоуровневая" глупость призвала наркомана "служить отечеству в рядах вооружённых сил"!?
* * *
Тайга, красавица архангельская тайга зимой!
Посадкой деревьев в архангельской области (губернии) я не занимался, но к противоположному и посильному деянию "руку приложил": вырубал её. Вопрос к прошлому:
"куда уходила древесина из архангельской тайги? Да и не только из архангельской"? — путь сегодняшней таёжной древесины меня не волнует.
Заокеанская держава назвала часть своей территории "парком" и мигом лишила её красоты: парк — он и есть всего лишь "парк". Парк — место ограниченное, парк — он для прогулок, в парке царят "Правила поведения", кои требуется неукоснительно соблюдать. В заокеанских парках сказка отсутствует полностью…
Пребывая первую зиму в архангельской тайге, поразился природному явлению: в тайге сорок минусов Цельсия при абсолютной неподвижности воздуха не чувствуются так, как половина точно таких же минусов с ветром в казахской степи.
Три года "службы в рядах вооружённых сил" были для меня отличной "школой выживания". Может, и не совсем "школой выживания", скорее это было что-то очень похожее на "колонию-поселение", но не настоящую. От настоящей колонии "Бог миловал"
Тогда кое-что понял: малое число изолированных людей становятся необыкновенно дружными. Как одна семья. Никто и никому не мешает, нет споров и распрей, никто и ничего не делит. На все желудки пропитание из одного котла, а если хочешь как-то разнообразить прокорм — думай как. Тайга поможет. Она на первый взгляд суровая и мрачная, а когда к ней приглядишься — что мать родная! Русским людям нужно проживать "малыми порциями" и как можно реже общаться. Редкие "свидании" — самый надёжный способ излечения от многовекового нашего самоедства. Всего три позиции необходимы нам для дружбы и взаимной любви: "свиделись-поговорили-разошлись" Всё остальное для нас — "от лукавого". Только в тайге понял, что от тесноты мы становимся злые и нетерпимые…
Глава 39. Друзья-товарищи.
Думаю, что не было, и впредь такое не случится, чтобы в группах военнослужащих не появлялась дружба. Или товарищество…на "худой конец" "хорошие отношения". Но это в прошлом. В настоящее время… о "настоящем армейском времени" не могу ничего говорить: я в нём не был. У меня всего лишь стройбат, лесоповал в архангельской тайге, где я, в составе батальона, сочетая "полезное с приятным" очищал от тайги место, где ныне находится известная "стартовая площадка".
О "друге", что "исцелил" меня от бронхита — рассказал. Пора помянуть других людей, кои были не так "дружественны" ко мне:
Николай, ты здоров? "Язва ты уральская", как поживаешь? Потерял редкостный и светлый юмор? Избавился от свойства видеть мир не таким, каким его пытаются нам показать умные прохиндеи? Привет тебе и поклон, "китаец"! Хочу видеть тебя живым. О здоровье речь не веду.
Павел! Добрейшей души человек! Кроткий и бескорыстный! Жив? Позволишь рассказать о твоей кротости и незлобивости? Тогда я не спрашивал, а сейчас — прошу разрешения.
На какие только шутки мы не шли! Какие споры не затевали! И ставкой всегда был сахар. Два маленьких, жалких армейских нормированных кусочка сахара! На них и спорили:
— Спорим на вечерний сахар, что нассу тебе в карман без смеха! — в наше время это было самая весёлая тема спора. Разумеется, никто и никому не мочился в карман, но "споры" затевались.
— Не получится! Заржёшь! Спорим! — в тёплый летний день мы шли на мелкую и крошечную таёжную речонку с отвратной жидкостью вместо воды. Но жидкость в берегах изо мха всё же была водой и годилась для "технических нужд": стирать спецовку. За этим и шли. Почему бы не поспорить на тему о мочеиспускании в чужой карман!? Всё равно одежду стирать, так почему бы не помочиться другу в карман!?
— Давай! Ссы! — Пашка оттопырил карман…
Процесс мочеиспускания начался нормально, как и всегда и серьёзно: хотелось выиграть два кусочка сахара. Павел молчал и смотрел в архангельское небо. Когда "сенсоры" мочевого пузыря готовы были доложить:
— Хозяин, два кусочка сахара твои! — я посмотрел, как по брюкам друга расползается пятно от моей мочи и мысль "взрослый человек, чем ты занимаешься!?" разорвала грудь хохотом!!
— Проигрыш! За такое ржание с тебя стоило бы заломить четыре кусочка! — Павел улыбался во весь рот!
Спасибо тебе, друг! Тысячи и тысячи людей тогда пользовались словами "нассать в карман без смеха", но, пожалуй, только мы с тобой проверили такое на практике!
Мой Ангел-хранитель может сказать о тебе всё, но сознанием я хочу видеть тебя живым и здоровым. О мёртвых писать просто: они не возразят и не поправят, если я вдруг "заеду не туда"…
Товарищи, от которых тайн не было. Остальные были просто "сослуживцы", кои безропотно "несли все тяготы армейской службы" и не озлоблялись на соседей.
Последним помяну Петра. Он не был товарищем, за всё время службы мы не "перекинулись" и десятком слов, но он стОит упоминания. Шоферюга на "гражданке" лишённый водительских прав за какое-то нарушение. С первого дня службы от его способностей водить автомобиль командование батальона не отказалось: кто в тайге проверять будет, есть у водителя удостоверение "на право управления транспортным средством", или таковое отсутствует? У Петьки характер был такой, что если бы какими-то фантазиями обычный инспектор ГАИ вздумал тогда спросить его "права", то мало бы что осталось от такого инспектора!
"Ссылка" угнетала не тем, что я потерял место "старшего кинора…", а тем, что был разлучён с товарищами, к которым привык за мало время "несения тягот армейской службы".
Глава 40."…во глубине сибирских руд…"
Повторюсь: я служил в "сапёрном" батальоне из четырёх сот военнослужащих. "Сапёрным" батальон числился в бумагах Генерального штаба, а в действительности он был "стройбатом"
Какое количество работников в месте "ссылки" занималось заготовкой древесины, какое количество солдатских рук занималось погрузкой добытой древесины в "центре" — для меня это было "военной" тайной. Но всякая "тайна" до тех пор таковая, пока ею не занимаются "вплотную". "Тайна о количестве военнослужащих" в месте, куда я был сослан отбывать "каторгу", не была тайной: что-то около сотни рабочих. Рота. Вальщики, сучкорубы, трелёвщики, разделочники леса на эстакаде.
Те, кто работал в "центре", могли называть себя "изолированным обществом", но та рота, что заготавливала лес за двадцать километров от них — вообще могли считать себя "ссыльными".
Место проживания "ссыльных", казарма, совсем недавно именовалась "бараком". Плюс столовая и что-то ещё. Название жилища менялось от её "начинки": "зеки" именовали его "бараком", "военнослужащие" — "казармой".
Повторяюсь: бараки, где жили военнослужащие, совсем недавно служили людям с другими "параметрами". Постороннему зрителю хватило бы одного взгляда, чтобы уверенно заявить:
— Да-а-а, "зековский" лагерь! — но полного сходства не было: бараки не имели "горожи" из колючей проволоки и не было сторожевых вышек числом четыре по углам периметра. Отсутствовали и "главные ворота".
Какими словами рассказать о том, что испытал в первый раз, когда в октябрьскую чёрную ночь волки подошли, чуть ли не к самому порогу казармы? И когда всего только у одного "военнослужащего", Ивана, настоящего таёжного охотника возрастом за тридцать, есть одностволка шестнадцатого калибра? И он палит из неё во мрак на волчий вой?
Ерунда, волки в казарму проникнуть не могут, это понял быстро, но как военнослужащий ухитрился пронести одноствольное охотничье оружие в воинскую часть — такое и до сего дня остаётся для меня загадкой. С другой стороны: почему и не иметь старенькую одностволку? Жили мы вольно, свободно: какие могут быть дополнительные требования и спросы "соблюдения воинского устава", если воины "славным трудом укрепляют обороноспособность страны" всего лишь за одно пропитание!?
Днём, на делянке, над нами надзирал "взводный" сержант. Надзор был номинальным, поэтому призывы-приказы "хватит перекуривать, приступайте к работе!" очень часто "военнослужащими первого года службы" молча, без возражений, игнорировались. Даже я, пожалуй, самый молодой из всех, ничего удивительного в явном непослушании не видел: в основной массе "призванные" были старше сержанта, да работа на лесосеке для них была не в диковинку.
Мною, "технарём низшего разряда", управляли двое: ротный, непосредственный командир и майор, "технарь", ответственный за всю технику в батальоне. За всё время работы в роли наблюдающего за пилами, видел майора всего пару раз:
