Лев Сокольников - Саркофаг
— Попробуешь? — и гость показал глазами на шприц.
— Нет! — вспомнились уколы в вену в госпитале. Доктор польского католического госпиталя! Да пребудет большая, добрая медицинская душа твоя в вечном покое! Ты делал необходимые, безболезненные уколы в мою вену, но это были всё же уколы. Память о них, добрый поляк, удержала меня через десять лет от "посадки на иглу" "нашей" уголовной сволочи!
Делаю открытие: очень многие люди не становятся наркоманами всего лишь потому, что боятся уколов!
И совсем не к месту: ныне торговцев "белой смертью" прячут на различные сроки отсидки и правильно делают. Кое-где в мире идут дальше и вообще таких ликвидируют. Но почему нет закона, по которому того, кто "сажает на иглу" так же нужно изолировать от общества? Не подлее он торговца "белой смертью"?
И всё же я "пал"! Нет, не перед предложением укола в вену неизвестной гадости, а перед двумя таблетками с названием "дианин", кою "друг" дал мне для избавления от навалившегося бронхита со страшным кашлем! Автором появившегося кашля была моя природная "дохлость", неустойчивость и махорка "Прилуцкой табачной фабрики".
До службы "в рядах вооружённых сил" я не курил и не испытывал интереса к процессу поглощения дыма. Запах сжигаемого табака другими был мне неприятен.
Только один раз задал вопрос "другу":
— Как ты всё это добываешь? — и показал глазами на медицинскую "аппаратуру"
— В медсанчасти. Прихожу и жалуюсь на бессонницу. Мне и дают… — врал, пожалуй!
А, может, и "нет": это были "чистые" времена, когда о наркоманах никто и ничего не знал. Если ампула с морфием в медсанчасти и хранилась в медицинском шкафу под литерой "А", то добыть её для такого пройдохи, как "друг", думаю, ничего не стоило. Это были такие времена, когда определение "колется" было редкостью и приравнивалось к званию "сумасшедший".
Нужно сказать, что "друг" меня всё же испортил: приучил курить махорку "Моршанской табачной фабрики". Простуда и махорка в итоге устроили в бронхах такой кашель, что временами казалось: грудь вот-вот разорвётся от кашля, и я стану плеваться лёгкими! Почему бы тогда не прекратить курение? — задуматься об этом у меня на тот момент не хватило ума. Обращаться в санчасть за медпомощью не хотелось по извечной нашей уверенности: "пройдёт"! Но кашель не проходил и меня "выручил" "друг"
— Заглоти, пройдёт! — и дал две маленькие, несерьёзные таблетки.
Это ж надо быть таким дураком, чтобы глотать неизвестные таблетки в таком количестве!? Понятно: у меня был страх перед шприцем и его содержанием, а чего таблеток было бояться? Бес страха и сомнений я их и проглотил: мне их давал друг! Очень скоро наступил результат: в полном безразличии к своим действиям, с трудом переставляя ноги, добрался до казармы, забрался на верхний ярус деревянных нар и провалился в глубочайший сон! Такой сон я бы сегодня назвал "безразличным". Ранее со сном у меня было так: засыпая, мог ещё о чём-то думать, что-то меня трогало, а вот после "дружеских" таблеток мир стал безразличен.
Спал трое суток. Единственное, что мог делать — так это "отправлять естественные потребности". Но только "малые", для отправление "больших" во мне ничего не было. Делал так: с трудом сползал с нар, добирался в полусознательном состоянии до туалета, с не совсем открытыми глазами мочился, ковылял в казарму и вновь падал на матрац. Без подушки и одеяла.
Майор, естественно, меня искал: ну, как же! Почему "два утрА радио молчит"!? Что с радиомехаником приключилось"? — обитатели казармы показали майору моё неподвижное тело, кое всё же имело признаки жизни. Ход мыслей у майора был простой: "нажрался!", но от тела не разило извечным мужским "ароматом", поэтому обвинения в пьянстве отпали. Тогда что?
"Пробуждение" было…. написать "ужасным"? Не совсем так: "ужасным" в советской армии на то время был только "дисциплинарный батальон". Гауптвахта наша была "раем": там провинившиеся отдыхали от работы. Высыпались. Но военнослужащий, проспавший трое суток по непонятным причинам, скорее заслуживал помещения в медсанчасть, чем наказания дисбатом. Чёрт его знает, может, у солдата летаргия началась!? Может, его в медсанчасть помещать надо!? — замполит поместил меня в середину…
Глава 38. "Опала"
Что главное в работе по "уничтожению лёгких планеты"? Две позиции:
а) свалить дерево, именуемое в дальнейшем "кубометрами древесины",
б) сваленные кубометры вывезти туда, где в них нуждаются.
Могут быть и другие позиции, но о них ничего не знаю.
Место в Архангельской губернии, где произошёл мой "взлёт", сегодня самое важное в запусках ракет. Если не считать такую же площадку в дружественной нам стране по соседству, то она у нас на сегодня — единственная.
Можно ли от соседей, в случае нужды, запустить что-либо серьёзное — вопрос, но со своей площадки мы вольны запускать в Космос всё, на что у нас хватит средств.
В двадцати километрах от основного "базового лагеря", где находился наш батальон, в тайге, стояло пять бараков без ограждения и вышек. Или ограждение и вышки были убраны после пятьдесят третьего года, или они там никогда и не сооружались — выяснить такое на сегодня "не представляется возможным"
Между основным лагерем и пятью бараками пролегала лежнёвая дорога длиною в упомянутые двадцать километров.
Что такое "лежнёвка"? это настил из досок, "сапёрное" творчество. Лежнёвки прокладывались там, где иначе проехать было невозможно. Хотя бы по песку. Да, двадцать километров отличного архангельского песка между основным лагерем и бараками лесорубов. Никакая машина не могла пройти по песку, а старые, битые, изношенные ЗИС-5, оставшиеся "дослуживать" от войны, да ещё гружёные сырым лесом — тем паче. Вот и стелили доски под колёса.
И я, "спящий киномеханик", "за нарушение воинской дисциплины", был лишён "всех благ и привилегий" и отправлен в ссылку. Пилить лес. Как те двести человек, что проживали в бараках.
Была зима со снегом в пояс, была двуручная пила и напарник-азербайджанец, маленький и хилый. Он не хотел отходить от костра, и когда сержант задавал глупый вопрос "почему не работаете!?" напарник отвечал:
— Ми савсем бальной! — за ним прятался и я.
Работа ручными пилами на лесоповале в зиму 55 года "большому" воинскому начальству центра показалась глупостью. Удивительное явление: простые таёжные мужики, были такие, открыто говорили, что "двуручной пилой много не свалишь", но столичным погонам с золотым шитьём такое понять было не дано: "не их профиль" х профиль"
Ничего не могу сказать, через какое время появились электропилы и дело пошло веселее! Я на повал не рвался, хватало звания "сучкоруба". В занятии сучкоруба очень скоро ощутил пользу: укрепляются мышцы рук, появляется глазомер, вырабатывается понимание того, какой сучок и с какой силой нужно рубануть. Тихое, незаметное счастье, кое продлится у меня не менее трёх лет!
Да!? Размечтался!
Был в части и другой майор, "технарь". Главный специалист над всеми механизмами в батальоне. "Военного" в нём, по моим соображениям, ничего не было, Это был всего лишь очень грамотный инженер на военной службе.
Майор! Мудрый ты мужик, смелый человек, я бы с удовольствием помянул твоё имя в записях, но не стану упоминать фамилию потому, что правило у меня такое: не поминать имён и фамилий. Буду рассказывать о твоих "деяниях и речениях", а если ты встретишься с моими словами — узнаешь себя. Если забыл свои слова обо мне — ничего, я помню:
— Что творится!? Человек прилично знает электротехнику, а его в сучкорубах держат! Что, совсем там ё…..лись! — так майор высказал свои соображения в сторону здания с названием "штаб".
На другое утро я был послан осваивать станцию с "электрической" стороны. Моторную часть, привод, обслуживал другой человек. Сегодня думаю, что и командира батальона по кличке "Сухостой" майор-технарь не признавал: комбат — всего лишь — "общее руководство, поставщик людей, а отвечать за технику — майору. Лес из тайги вывозят старые машины, с военного времени ЗИСы, развалины. За их "жизнеспособность" спрашивают с него, но не с командира батальона! Комбат всего лишь военный, но далеко не "технарь".
— Им что — продолжал майор, явно и смело понижая авторитет руководства — они дальше "шагом — марш" не уходят! — майор, я очень поразился твоей смелости! Ты был первым "военным диссидентом", коего я имел удовольствие видеть собственными глазами и служить под твоим руководством! С удовольствием служить! Иметь такую смелость тогда — для этого нужно быть большим человеком!
— Дальше тайги не сошлют! — господин майор, дорогой технарь, брат по духу, настоящий ты русский человек, твоё смелое выступление помню и до сего дня!
С опозданием в пятьдесят лет думаю: "почему так было в отечестве нашем? Замполит, абсолютная ненужность в батальоне — в звании "майор", человек, на котором вся жизнь батальона держалась — тоже "майор"! "Первый" майор: беспросветный косноязычный, недалёкий и ненужный — "величина". Второй: на нём держится вся техника в батальоне, но он вроде бы ниже стоит. Армейский "кошт" у них одинаков. Как иначе? Прокорм в армии от звания зависел.
