Зоран Живкович - Четвёртый круг
Внезапный бой стенных часов, пробивших шесть, прервал Дойла. Мы оба вдруг посмотрели на большой маятник, гипнотически качавшийся под циферблатом. Думаю, от этого неожиданного звука Дойл вздрогнул чуть сильнее, чем я. Он явно принадлежал к людям, способным погружаться в собственный рассказ. Для него Мориарти сейчас словно был где-то здесь, в этой комнате, притворившийся Бог знает кем — может быть, как раз этими часами, а может быть, и мною…
— Похоже, Мориарти натолкнулся на мысль о существовании другого мира. Другой Земли с другим, иным Лондоном и всем остальным. Это наконец было достойным испытанием, величайшим приключением духа, чего он жаждал и чем ни за какие блага не поделился бы со своим главным соперником, если б не был должен это сделать. Но власти, которой Мориарти располагал, хоть и огромной, было недостаточно, чтобы осуществить то, что напрашивалось как главный вывод из открытия этого параллельного мира — попытаться установить связь с ним.
— Связь… с другим… — прошептал я, забыв об обете.
— Да. Тем более что, как указывает Холмс, на украденных страницах говорилось о том, что попытки войти в контакт постоянно происходят и с другой стороны. Там это по некой причине называется «замыканием круга». Речь идет, очевидно… о метафоре… каким-то образом проникшей в наш мир. Или, быть может, появившейся здесь параллельно… Не знаю. Во всяком случае, это было следом, по которому двинулся Мориарти, скрытым указателем из какой-то старинной книги, фундаментом, на котором он построил впоследствии чудесное здание… Круг…
Я вспомнил в этот момент разговор с Холмсом по поводу круга в письме Мориарти и волнение, которое его тогда охватило. Как он рассердился на меня, когда в послании его главного врага я не увидел ничего, кроме обычной окружности. Никакого скрытого сообщения… метафоры. Но откуда я мог знать? Для меня это был самый обыкновенный круг. Я всегда все понимал буквально…
— Между тем, чтобы связь осуществилась, — продолжил Дойл, — необходимо было освободиться от балласта, который мог помешать этому — прежде всего от собственной телесности, материальности. Ничто материальное не может пройти сквозь барьер, разделяющий два мира. В своей исповеди Холмс подробно объясняет, почему это так, ссылаясь на некие открытия, которые только еще произойдут в будущем, но мои познания в… физике… очень слабы, поэтому я разобрался не до конца. Речь идет, насколько я смог понять, о каких-то очень мелких частицах, вращающихся в противоположных друг другу направлениях и имеющих противоположные заряды, но почему одни не могут находиться рядом с другими — этого я вам не сумею объяснить.
В голосе Дойля появился призвук смущения, почти стыда. Я поспешил его ободрить:
— Вы можете свободно опустить эти технические подробности, мистер Дойл. Я тоже мало что понимаю в физике.
— Итак, чтобы достичь необходимого условия, Мориарти должен был лишиться тела… умереть… по крайней мере в определенном смысле…
— Как это… «в определенном смысле»… возможно умереть? — спросил я. Мой голос не выражал удивления, как этого можно было ожидать. Время удивляться давно прошло в этой беседе.
Дойл пожал плечами.
— Ну, так… что тело будет мертво… а дух, душа… нет… О, я вполне осознаю, что в другом случае это звучало бы как настоящий… бред… религиозный мистицизм… Но не забывайте, что мы сейчас имеем дело с особыми обстоятельствами… весьма особыми…
Напоминание было излишним — как бы я мог это забыть, если б даже захотел?
— Холмс был восхищен подвигом Мориарти, хотя за этим успехом стояла не столько сообразительность, сколько опыт, приобретенный во время пребывания на Востоке, когда тот освоил многие необычные умения тибетских монахов… технику отделения астрального тела, левитацию…
Значит, догадка Холмса оказалась верной. Одно темное место в биографии Мориарти наконец разъяснилось — он добрался до далай-ламы, избежав ловушки превращения в морковку или божью коровку. Как же ему удалось заставить их открыть свои самые драгоценные тайны? Я вспомнил зловещее предупреждение Холмса о том, что этого человека никогда нельзя недооценивать. Даже мертвого, а тем более живого.
— Итак, Мориарти «погиб» в озере, — продолжил Дойл. — Он утонул в результате несчастного случая, после того как его лодка перевернулась (как гласило официальное извещение), и вы действительно идентифицировали его тело. Но лишь тело. Дух его в то время был занят грандиознейшей задачей — попыткой установления связи с Другими. Но первая попытка не удалась. Для того чтобы этого достичь, одного Мориарти было просто-напросто недостаточно. Таким образом, он очутился перед страшным выбором — отказаться от цели, уже подойдя вплотную к ней, или попросить помощи.
Звук открываемой двери на кухню заставил Дойля замолчать. Секундой позже в столовую вошла миссис Симпсон, неся поднос с приготовленной едой. Запах свежей яичницы и жареного лука заполнил комнату.
— Вскоре вы почувствуете себя намного лучше, господин Дойл, — сказала она. — Ничто так благотворно не действует на напряженные нервы, как хорошая еда. Это вам подтвердит и доктор Ватсон. Мы с ним часто беседовали на эту тему, и как раз сегодня я вспоминала одного моего родственника из Кента, который…
Мой укоризненный взгляд прервал ее посреди фразы. Старушка смущенно кашлянула, поставила поднос на стол перед Дойлом и добавила:
— Я приготовила и на вас, доктор Ватсон. Если вы тоже проголодались… А теперь прошу прощения. У меня дела на кухне.
Миссис Симпсон поспешно вышла, и в ее движениях я различил двойственное чувство — радость от того, что она покидает столовую и таким образом не должна выслушивать неприятные вещи, и недовольство тем, что я не дал ей на удачном примере изложить свои медицинские взгляды.
Дойл дождался, когда дверь на кухню закроется, а затем продолжил:
— Затруднение, в котором оказался Мориарти, действительно было страшным: отказаться от всего он просто не мог, но при этом существовал лишь один человек, во всех отношениях способный ему помочь довести дело до конца — его заклятый враг, сильнейший противник Холмс.
Он замолчал ненадолго, посмотрев на еду перед собой; если он и был голоден, то решил подавить этот низкий порыв ради рассказа, которому явно сам сильно сопереживал и который приближался к кульминации. Дойл мягко отодвинул поднос к середине стола, а я подумал: хорошо, что миссис Симпсон как раз вышла.
— С тяжелым сердцем Мориарти в конце концов выбрал второе, а в том, чтобы заполучить Холмса, ему могло помочь одно действие, за которым первоначально стояла лишь злоба. Когда он окончательно решился предпринять величайшую из всех авантюр, то позаботился, чтобы Холмс также пошел по его следам, которые должны были привести к той же цели, но лишь вторым. Мориарти чувствовал, что без этого его триумф по поводу успеха будет неполным.
В это я легко мог поверить, хорошо зная натуру Мориарти. Меня долго изумляло в нем заметное несоответствие между исключительным интеллектом и столь же исключительной низостью характера. Только одно случайное замечание Холмса помогло мне понять, что, собственно, никакого несоответствия здесь нет. «Это обычный предрассудок, — сказал Холмс, — что рука об руку с большим умом должна идти и большая добродетель. Все известные в истории преступники были очень умными людьми. Откровенно говоря, обратные случаи встречаются намного реже…»
— Он устроил так, — продолжил Дойл, — чтобы Холмс после его «смерти» получил письмо на бумаге Муратори с нарисованным кругом. Мориарти был убежден, что для Холмса это станет достаточным побуждением последовать тем же путем, но чтобы быть полностью уверенным, он позаботился о том, чтобы вскоре тот получил в отдельной посылке и ключевые страницы, вырванные из старинных книг.
— Холмс не упоминал об этой второй посылке, — сказал я, понимая, что этими словами я окончательно подтверждаю правдивость рассказа Дойля. Пути к отступлению больше не было. Впрочем, его на самом деле не было уже давно. Игра в жмурки закончилась.
— У него не было возможности. Она пришла после вашего ухода, после того как вы сделали Холмсу инъекцию морфия и оставили его, как вам казалось, выспаться. Ее вручил почтальон прямо в руки Холмсу, как было велено, пока миссис Хад… Симпсон готовила чай.
— «Как мне казалось»? — переспросил я, не понимая.
— Да, как вам казалось. Потому что именно морфий сыграл ключевую роль. Вместо того чтобы усыпить Холмса, как вы рассчитывали, он его разбудил. Взбодрил ум, полностью прогнав усталость. Под его действием, да еще с недостающими страницами, мозаика начала складываться. Пустоты заполнялись, неверные дороги отпадали, заблуждения рассеивались. Охваченный исследовательским энтузиазмом, восторгом, он поспешил по восходящей линии к свету, засиявшему перед ним… к замыканию круга…
