Ксения Велембовская - Дама с биографией
— Выйдет!
— Ну, не знаю…
Обратно шли быстро и молча, почти не замечая, как оранжевый солнечный шар опускается над озером все ниже и ниже, отчего озерная вода превращается в золото. Сосредоточенный, время от времени похмыкивающий Марк, по-видимому, обдумывал детали своего гениального плана. Усилившийся северный ветер, предвещавший скорый конец второго, короткого бабьего лета, еще не остудил его дурную башку.
Надо было остановить его резко и сразу! — тем временем злилась Люся, уже достаточно проветрившаяся, чтобы понять, в какую грязную аферу втягивает ее Марк. Ведь речь шла о коварном обмане, в сущности, близких ей людей. Конечно, Зинаида была с гигантским приветом, но долгая совместная дачная жизнь показала, что ни на подлость, ни на низость, ни на предательство сватья не способна. Словом, тетка она была по сути своей порядочная, поэтому Люся и терпела все ее закидоны. Из тех же соображений она прощала и зятя. Прощала до тех пор, пока безделье, пьянство, заимствование денег из ее письменного стола не стали для него образом жизни. Но и тогда она продолжала помалкивать: память упрямо не желала расставаться с другим Ростиславом — белобрысым застенчивым парнем, до полоумия влюбленным в Ляльку, судя по всему, первую женщину в его двадцать семь…
В первое же лето Лялькиного замужества у тещи с зятем сложились очень неплохие, можно сказать, дружеские отношения. Пока юная артистка, еще студентка, где-то скакала, истово зарабатывая деньги, неприкаянному молодожену приходилось проводить время преимущественно в компании тещи. Вернувшийся под вечер или вообще не ездивший в город в библиотечные дни, он тосковал по Ляльке так отчаянно, что не мог ни читать, ни писать и, забросив работу над кандидатской диссертацией, грустно слонялся по саду, по дому. Не находя себе места, заглядывал на кухню, помогал провернуть жилистое мясо через тупую Зинаидину мясорубку, неумело, но с большим энтузиазмом чистил картошку, а бывало, вместе с Нюшей, напевавшей: «Ой, рябина кудрявая, сердцу подскажи…» — лепил пирожки. И вечно голодный, как любой нормальный парень его возраста, первым — на пробу — получал от Нюши котлету, пирожок или оладью прямо здесь же, на кухне.
После ужина теща с зятем отправлялись поливать теплой водой из бочки насаженный между соснами хилый огородишко. А общее дело, как известно, очень способствует взаимопониманию. Когда старшее поколение укладывалось спать, Люся, чувствуя, что парню совсем кисло, звала его в сад, погонять чайку за шатким, подгнившим столом и потрепаться на научно-философские темы. Говорун из него был никудышный, мешала застенчивость, доходящая до косноязычия, но раз от разу он понемногу раскрепощался и даже сумел толково объяснить, чем его так зацепил старик Кант.
— Как ты сказал, называется тема твоей диссертации?.. «Долг правдивости и право на ложь»?.. Впечатляет! Ну-ка просвети…
Часов с одиннадцати бедняга начинал нервничать, то и дело смотрел на часы и в конце концов, покрывшись густым румянцем и многократно извинившись, несся на станцию встречать свою Лялечку.
В тишине было слышно, как тормозят и вновь с гудением набирают скорость редкие поздние электрички, а далекие, безобидные перекаты грома, приближаясь, набирают мощь. Оторвавшись от верстки, Люся закрывала хлопнувшее окно на террасе, снова усаживалась за стол под линялым абажуром, но слова не складывались в предложения: перед глазами маячил несчастный зять в тоненькой рубашке, который второй час топтался на пустынной станции, освещаемой вспышками молнии.
В те годы она его очень жалела, часто выговаривала Ляльке: «Так нельзя, ты совершенно забросила мужика!» Так почему же не пожалела теперь? Будто тигрица, ринулась на защиту интересов дочери, не раздумывая заняла ее сторону, хотя виновата в случившемся была прежде всего Лялька. Это она, цинично компенсируя деньгами свое равнодушие, превратила приличного парня в бездельника, альфонса, в часть декорации, антуража, необходимого медийной персоне. Однако он, по-видимому, не совсем потерял совесть, поэтому-то и начал прикладываться к бутылке, подался за утешением сначала в церковь, потом к полудеревенской девчонке, которая, пусть и пишет корову через «ять», зато любит его. Лялька никогда его не любила. Секс был, да. Такой крутой, что ветхая в то время дача ходила ходуном, а на террасу, где Люся за полночь сидела над корректурой, с выпученными глазами влетала разбуженная грохотом и треском Зинаида.
— Людмила Сергеевна, что, что случилось?!! Нас бомбят чеченцы?! Землетрясение?!
— Нет, это любовь, — невозмутимо отвечала Люся, уткнувшись в рукопись, а когда за согбенной в страшном смущении фигурой в белой рубахе закрывалась дверь, долго фыркала от смеха…
Скосив глаза на споткнувшегося о камешек Марка, она поразилась его неожиданно усталой косолапой походке и одутловато-бледному профилю с уныло опущенным носом.
Ага, понятненько! Срежиссировав и отыграв спектакль, маэстро выдохся, перегорел. Впрочем, охлаждение к «замыслу» характеризовало его скорее хорошо, чем плохо.
Возле железных ворот с амбарным замком и тяжелой цепью, преграждавших путь в сосновое царство «счастливчиков» тем, кому в этой жизни повезло значительно меньше, Марк в нерешительности остановился.
— Погоди, Лю… Видишь ли, у меня совершенно вылетело из головы, что завтра кровь из носу я должен быть в Петербурге. Давай отложим реализацию нашего проекта хотя бы на недельку? Сначала следует проконсультироваться с опытным юристом. Я постараюсь сделать это в ближайшие три-четыре дня. Посмотрим, что он скажет, и в зависимости от этого будем действовать дальше. Так что не грузи Лялечку сегодня… Как-нибудь при случае. А лучше вообще пока ничего не говори ей, не расстраивай девочку раньше времени. На мой взгляд, не стоит пороть горячку.
— Что ж, не будем пороть горячку, — кивнула Люся, посмеиваясь про себя: ох и трус!
Мгновенно повеселевший, Марк галантно распахнул перед ней калитку, а за калиткой подхватил под руку не как папа маму, а как интересный мужчина интересную женщину.
— Жаль, что наше свидание омрачил столь неприятный сюжет. Разреши, дорогая, напоследок я хотя бы почитаю тебе стихи. Скажем, моего любимого Бродского…
Я люблю родные поля, лощины, реки, озера, холмов морщины. Все хорошо. Но дерьмо мужчины: в теле, а духом слабы…
Лицедей расхохотался, высоко запрокинув голову, и не добавил ничего больше. Вот и пойми, кого он имел в виду! Себя, струхнувшего перед возможной семейной разборкой? Или Ростислава, который никогда не решится круто изменить свою жизнь? Оба были в теле.
Она, слава богу, была не в теле, но силой духа тоже особо не отличалась. Предложение отложить на три-четыре дня, до консультации с юристом, разговор с Лялей, при одной мысли о котором начинали трястись поджилки, сразу же вернуло вкус к жизни. Ведь в отличие от Марка Лялька вытрясет всю душу, пока не выяснит, откуда конкретно получена информация о шашнях Ростислава, а когда узнает, что мать за ее спиной тоже крутит любовь с каким-то мужиком, разорется как резаная. Спустит всех собак, это точно.
Глава третья
Шумная встреча — с комплиментами по поводу загара и новой юбки, с вручением сувениров, охов, ахов и, как положено, преувеличенных изъявлений благодарности — не затянулась: припрятав пакетики с подарками, Алина с Элеонорой опять с головой ушли в корректуру, чтобы закруглиться с работой к появлению курьера из типографии.
За окном косил темный дождь. Усевшись за свой персональный стол, Люся достала из верхнего ящика круглое зеркало на ручке и от нечего делать принялась чистить перышки.
Два дня со шваброй, кастрюлями и утюгом, две ночи с версткой вместо любимого мужчины — и итальянская свежесть уступила место привычной московской тусклости. Или это лампы дневного света так постарались?.. Розовая диоровская помада несколько улучшила отражение. Не, ничего! Вполне себе пикантная дамочка.
На мобильнике был звонок от Кости, который она не расслышала в метро, и четыре звонка от Нонки, последний — вчера в одиннадцать вечера. Сегодня Заболоцкая не звонила. Небось обиделась, что ее горячее желание пообщаться не находит должного отклика. Бездельнице, как всегда, невдомек, что у других может быть дел по горло.
Тепло и тишина в корректорской убаюкивали. Прямо рай земной после трехчасового путешествия из Счастливого в Москву на электричке, метро и троллейбусе, да еще с увесистой сумкой, груженной пятисотстраничным оригиналом и версткой романа о мальтийских рыцарях, презентами из Флоренции для товарок и бутиковыми подарками из Милано-Мариттима для Заболоцкой. Скинув под столом туфли, Люся вытянула ноги в сторону красных палочек жаркого калорифера советского производства, в межсезонье контрабандно включаемого в укромном углу, вопреки всем правилам пожарной безопасности. Будь ее воля, она соснула бы здесь часок, положив усталую голову на усталые руки, убаюканная «бу-бу-бу» Элеоноры Петровны, по сей день верной политиздатовскому правилу, с пальцем считывая текст, шепотом по слогам проговаривать слова. В «Политиздате», согласно теплым ностальгическим воспоминаниям напуганной на всю жизнь Элеоноры, за пропущенные опечатки в сочинениях классиков марксизма-ленинизма, генсеков и членов политбюро ЦК КПСС запросто можно было вылететь с работы, а при Ёське вообще загреметь по этапу. Вместе с наборщиком, который по ошибке взял не ту литеру и превратил звучный революционный псевдоним отца народов в Сралин или Ссалин.
