Константин Шеметов - Ослик Иисуса Христа

IV. Ослик Иисуса Христа

Самая тяжёлая ложь та, где замешана какая-нибудь правда.

Счастье? Счастливые люди вызывают недоверие. Так и хочется порасспросить их о том о сём. Когда же спросишь – они не знают, что и ответить: общие фразы. В лучшем случае – шутка, причём, шутка довольно глупая. Слушать глупости скучно, испытываешь неловкость, а там и вовсе начинаешь бояться счастья. Впрочем, не страшно. По словам того же Уэльбека, бояться счастья не надо – его нет (Мишель Уэльбек, «Оставаться живым»).

Это, что касается «всеобщей теории счастья».

В целом же, эссе Наташи Лобачёвой про «ослика Иисуса Христа» было ничуть не оптимистичней творчества Уэльбека, и Ослик язвительно называл его «жизнеутверждающим эссе».

По сюжету – некто тётя Маша и её сынок-даун Петя («Щедрик-Петрик» – Россохина как чувствовала) приходят в отделение банка «Хоум Кредит» и устраивают там сцену – они отказываются платить по кредиту из-за отсутствия средств.

Перед тем эта тётя и её сынок всё размышляли про ослицу с молодым осликом из Евангелия от Матфея. В соответствии с Писанием Иисус Христос, сын Божий, решил покататься на ослице с осликом, унизив тем самым робкую тварь. А теперь и «Хоум Кредит» туда же.

Туда же? «А куда ещё?» – вопрошает Лобачёва и приводит ряд аргументов. Весьма убедительных аргументов, например: год-два назад стоимость кредита была существенно ниже (тётя воспользовалась тогда возможностью – взяла деньги, но сынка так и не вылечила, денег не хватило); взяв нынешний кредит, она подписалась на один процент, а он вдруг вырос; она досрочно погасила часть взятой суммы (спасибо, напобиралась то там, то сям), но дела лишь ухудшились – ей вновь пересчитали ставку, и она стала платить ещё больше. Короче, история повторялась: тётя Маша была ослицей, а её сынок-даун – осликом Иисуса Христа.

Помимо «Хоум Кредита» той же наёбкой в РФ занимались кто ни попадя: «Мосгортранс» (троллейбусы едва ходили), скорая помощь (люди часами ждали помощи и, не дождавшись, умирали), полицейские, избивавшие мирных граждан и заискивавшие с преступниками, магазин «Азбука вкуса» с баннером «Я ЛЮБЛЮ МОСКВУ» (а за что её любить такую?), не говоря уже о суде с его выборочным правоприменением.

Вот «ослица» и решила посмотреть, что было бы – не позволь она кататься на ней Иисусу Христу. «Самозванец из Назарета», – то и дело твердила женщина, направляясь в «Хоум Кредит» и надеясь на здравый смысл.

Ближайшее отделение банка располагалось у метро Медведково. Сынок-даун плёлся метрах в пяти от «ослицы» и улыбался, что-то там бормоча и радуясь погожему дню. Стояла осень. Тротуар был усыпан жёлтыми листьями, светило солнце, а небо над дауном было безоблачным и синим, как его трусы из магазина «Белорусский трикотаж» (ул. Павла Корчагина, 8).

«Надежда на здравый смысл – едва ли не последняя надежда униженных», – пишет Лобачёва. В пути «ослица» строит планы, размышляет о будущем и утешает себя возможностью добиться человеческого к себе отношения. Возможностей, впрочем, у неё немного – она подаёт в суд и проигрывает его. К стоимости кредита добавляется стоимость судебных издержек.

Вот и все возможности.

«Ослица» и её сынок (по-прежнему больной, его состояние ухудшилось) продают квартиру в Янтарном проезде и живут теперь под мостом. Большой Устьинский мост – неподалёку от Солянки. Слева Persona Lab (если смотреть в сторону Павелецкой), справа – Coffee Point, университет дизайна и технологии и клуб Fabrique (в просторечье – «Фабрика»). У этой «Фабрики» собственно и разворачиваются дальнейшие события.

Лобачёва по сути строит параллельную реальность, отталкиваясь от предположения, что Матфей ошибся и Иисус Христос на самом деле был вполне себе ничего – скромный, воспитанный человек. Он не считал себя царём, не устраивал дебошей по храмам и не катался на ослице с молодым осликом.

«Как следствие, – предполагает Наташа, – не было бы Стены плача в Иерусалиме, инквизиции, крестовых походов, кровавых войн и революций. Не было бы французской гильотины, Октябрьского переворота в России и марксизма-ленинизма. Не было бы красного террора, сталинских репрессий, нацизма, Гитлера и Освенцима с Дахау. Не было бы Восточного блока, Берлинской стены, 11 сентября в Нью-Йорке, путинского режима и его страшных последствий. Не сидели бы по тюрьмам политзаключённые, Генри Ослик не „лечился“ бы в психушке, Лобачёва не попала бы в колонию, а тётя Маша с её сынком-дауном не оказалась бы под мостом у клуба Fabrique».

Наташа приводит также свою версию Нагорной проповеди (не противься злу, подставь другую щёку и т. д.), уточнённый список святых и новое (другое) состояние общественной мысли по странам и континентам. В её представлении, не будь казуса с ослицей и молодым осликом – и Проповедь была бы достойнее, и «святых» поубавилось бы и диктаторских режимов. Африка не была бы столь дремучей, не было бы воинствующего Ислама. В Шри-Ланке не воевали бы дети, Китай был бы – как Китай (а не коммунистическая КНР), да и Россия уже не строила бы из себя «великую державу» (не «топорщилась» бы, образно говоря), а жила бы в согласии со всем миром.

Довольно идиллическая реальность, заметим.

Казалось, Лобачёва намеренно упрощала суть, надеясь усилить эффект, и в принципе своего достигла – Ослик остался доволен. К тому же, текст пестрил цитатами, содержал множество познавательных ссылок и в целом был выдержан в ироничном ключе.

Концовка и вовсе вышла необычной.

В финале Наташа привела фрагмент из стихотворения Тараса Шевченко «Сон». В этом стихотворении украинский поэт размышляет о непростой доле униженного человека и переносит нас в сон одной женщины, мечтающей о счастливом будущем для своего малолетнего сына. Сына зовут Иван. Женщина – крепостная, её положение бесправно, она работает на хозяина (да и сынок подрастёт – тоже будет на него работать).

И вот однажды, занятая уборкой пшеницы (усталая, но теперь не до отдыха), она решила покормить своего Ваню, а покормив, неожиданно задремала и увидела сон. Ей приснился уже взрослый Иван – красивый, свободный и богатый. Он женат на свободной девушке, у него своё дело (вероятно, он фермер) и добрые дети (в конце сна они заботливо несут родителям обед).

I сниться ïй той син IванI уродливий, i багатий,Не одинокий, а жонатийНа вольній, бачиться, бо й самУже не панський, а на волі;Та на своїм веселім поліСвою-таки пшеницю жнуть,А діточки обід несуть.

Во сне женщина наконец-то улыбнулась (вряд ли ей было до веселья в реальности), но когда проснулась, её ждало разочарование (ясное дело): ничего нет. «Нема нічого…» – в этом месте Лобачёва делает две-три ремарки насчёт проекта «Счастливый сон» Джони Фарагута, проводит параллели между этим проектом и «улыбкой во сне», а также указывает на дату и место, где Шевченко сочинил своё стихотворение (13.07.1858, Санкт– Петербург). Несмотря на Крестьянскую реформу 1861 года, несмотря на «советские достижения» и «демократические» преобразования в России последних десятилетий, рабское положение человека – если и смягчилось, то совсем не на много.

Короче, проснувшись, бедная женщина с грустью взглянула на сына и заторопилась. Впереди у неё – бесконечная череда унижений. Вряд ли ей кто-то поможет, но она и не рассчитывает ни на чью помощь. «Разве что Иисус Христос? – Ослик обнаружил эту приписку на полях в самом конце эссе Лобачёвой (Наташа не сдавалась). – Впрочем, едва ли, – тут же одёргивает она себя. – Церковь давно уже слилась с властью и ни за что не допустит прозрения „ослицы“ (и её молодого ослика)».

I усміхнулася небога,Проснулася – нема нічого…На сина глянула, взялаЙого тихенько сповилаТа, щоб дожать до ланового,Ще копу дожинать пішла.

«Сон» как нельзя лучше воссоздавал драму человеческого смирения, и Ослик в очередной раз убедился, что выходов здесь немного. В контексте же его рукописи эссе Лобачёвой и стихотворение Тараса Григорьевича выглядели и впрямь не лишённой смысла метафорой: будь Иисус Христос поприличней, всё могло бы быть куда лучше.

Кроме того, Ослик явственно ощущал некую безысходность – что сделано, то сделано, и ничего теперь не изменишь. Наташа будто посылала ему некое сообщение. И даже не сообщение. По сути, она кричала Ослику (что есть мочи): «Стой!» В голове у эмигранта так и отдавался её пронзительный крик: «Остановись, Генри! Никакого крокодила нет! Нет и не будет! И крокодил, и (твой) аллигатор давно уже умерли. Умерли вслед за динозаврами – лишь только взглянув на них и оказавшись моментально стёртыми взрывной волной от падения метеорита размером с Австралию 65 миллионов лет назад».