Ион Агырбичану - «Архангелы»
— Прошу! — настаивал студент. — Я плачу! И ты, Спиридон, не добрый отец. Тебе человека не жалко. Получи деньги и уходи!
Спиридон оставил бумажку на столе и вышел.
* * *Время уже шло к пяти, когда вновь стали собираться участники проводов. На Оленьей поляне давно уже пылал костер. Приятели сошлись в трактире Спиридона и, к своему великому удивлению, нашли там молодого Прункула, сидевшего перед кружкой пива. Кто-то пощелкал по бочонку, бочонок отозвался гулким звоном. Его перевернули — ни капли! Но Прункула тоже нельзя было сдвинуть с места. Он сидел, откинувшись на спинку стула и оперевшись локтем о стол. Ноги его, казалось, были воткнуты в пол, и сам он выглядел как человек, окаменевший от смертельной усталости. С тупым равнодушием, словно никого не узнавая, смотрел он на столпившихся вокруг него людей. Время от времени студент тяжело вздыхал и слегка покачивал головой. Приятели, собравшиеся вокруг, шумели, окликали его по имени, подталкивали, кое-кто пытался даже трясти за плечи. На сильные толчки Прункул отзывался глухим бормотанием, которое, казалось, выходило откуда-то из нутряных глубин.
— Придется его тащить до самой поляны, — выразил недовольство Иосиф Родян.
— Надо же — выпил целый бочонок пива. Удивляюсь, как его не разорвало! — заметил доктор Принцу, наклоняясь над студентом и ощупывая его.
Прункул что-то забормотал, зашевелился, и словно с того света донеслось:
— Свиньи!
— Ого! Он еще нам преподносит уроки морали! — рассмеялся адвокат Паску.
Прункул заерзал на стуле, попытался встать, но не смог. Снова откинулся на спинку стула и повторил:
— Свиньи! Все свиньи!
Тут в трактире появился младший Унгурян. Раздвинув толпу, он подошел к своему дружку.
— Привет, коллега! Привет! — радостно прозвучал его голос. — Выпил? Захмелел? Проспался?
— Пришел, увидел, победил! — произнес Прункул и осклабился.
— Да он совсем не пьян! — воскликнул Унгурян, вот уже много лет по системе вопросов и ответов определявший степень опьянения Прункула.
— Пойдешь с нами, дорогой? — спросил он его. Прункул, словно бы не слыша, безучастно бормотал:
— Все свиньи.
— Коньяк есть, Спиридон? — Унгурян выглядел озабоченным.
— Есть, домнул адвокат.
— Скорей коньяку и рюмку! Сразу проснется!
Кое-кто вопросительно поглядел на доктора Принцу.
— Весьма возможно, — отвечал тот. — Опьянение от пива похоже на густой туман, но оно не тяжелое. Пивной хмель не давит с такой силой на мозг, как винный хмель или ракия. Опьянение от пива не такое глубокое. Оно размягчает все тело и чрезвычайно отягчает живот.
Проглотив одну за другой несколько рюмок коньяку, Прункул стал покачивать головой, подергивать руками и ногами. Потом с помощью Унгуряна, бледный, как мертвец, встал.
— А теперь скорее на улицу, на воздух! — скомандовал Унгурян.
— Уже идти пора. Пока доберемся до поляны, он проветрится, — заметил старик Унгурян.
— Колоссально! — воскликнул младший Унгурян. — А ты не боишься простыть? Хотя на тебе столько жиру, что и шубы не надо.
Миновав проулок, все свернули на тропинку и перешли распадок по узкому мостику, на котором Унгурян особенно заботливо поддерживал Прункула. Прогулка на свежем воздухе и коньяк сделали свое дело — молодой человек протрезвел. Когда стали подниматься к Оленьей поляне, он выдернул руку, за которую его поддерживал Унгурян.
— Хватит меня держать!
— Наконец-то! — облегченно вздохнул Унгурян. — Какого черта ты нализался пива, когда знал, что после обеда сможешь надраться рислингом или мускатом?
— Со мной ничего бы не было, не пей я на голодный желудок, — признался Прункул.
— Так ты сегодня не обедал?
— С вечера ничего не ел!
— Да что ты говоришь? Ну, коли так, то ты здоровее быка, братец! А с чего ты решил поститься? Или с утра тоже приложился?
Прункул молчал. Подъем был крутой, он задыхался.
— У меня конфликт со стариком, — наконец ответил он.
— Подумаешь, конфликт! Отцы и дети! И ты из-за этого дурака валяешь?
— Не лезь ко мне, Унгурян! Иди к черту! — в голосе Прункула звучало отчаяние. — Не конфликт даже, а ультиматум.
— Ультиматум? — удивился Унгурян, не понимая, о чем может идти речь.
— Еще год он будет давать мне деньги. А я за год должен получить диплом, — еле выдавил из себя Прункул. Ему было стыдно признаться, какую ежемесячную сумму положил ему отец.
Унгурян так и покатился со смеху. Но тут же перестал смеяться — только потому, что, смеясь, трудно было подыматься в гору. Тропинка по луговому склону, хотя и вилась спиралью, однако была достаточно крутой. Остальная компания давно их опередила.
— Да что ты, право? Малый ребенок, что ли? Сколько нам предъявляли таких ультиматумов? — беспечно воскликнул Унгурян.
— Мой старик не шутит. Это я сразу понят. Мой отец — человек суровый, — горестно промолвил Прункул. — Сказал, что новая галерея на прииске поглотила уже целое состояние.
— А ты проглотил второе, — добавил Унгурян.
— А я второе, и теперь у него нет денег. — В голосе Прункула звучала безнадежность.
Оба замолчали. Поднимаясь вверх, приходилось сильно наклоняться вперед. Под ботинками похрустывали камешки. Теми же камешками была усеяна и поляна. Дожди в этих местах смыли почву, оставив после себя галечник.
— Раз так, о чем тогда говорить? — промолвил, помолчав, Унгурян.
— То-то и оно, — обронил Прункул. — Судьба! — Фатализм показался ему самой мудрой философией в мире.
— Греки и римляне не были дураками, дорогой. Недаром античность зовут классической.
— Кусок жареного поросенка примирил бы меня с судьбой! — заявил Прункул, ощутивший, что голоден как волк. Испарявшийся постепенно хмель уступал место голоду.
— Жаль, что ты не Ион, но говоришь все равно как Златоуст, — отозвался Унгурян, тоже изрядно проголодавшийся, из-за выпитого с утра пива за обедом он почти ничего не ел.
— Лучше зови меня Иоанн Волчья Пасть, — ухмыльнувшись, предложил Прункул.
Когда студенты добрались до костра, вся компания уже разлеглась на траве. Успев пропустить по паре стаканчиков, ждали жаркого. Курили, смеялись, переговаривались. «Ого-го-го-го!» — оглушительно выкрикивал вдруг кто-нибудь, и истошный вопль катился вниз, в долину.
Прункула встретили радостно. Доктор Принцу пощупал его запястье и заявил, что пульс почти в норме.
— Печеной луковицы не стоит твоя наука, доктор. Мой уважаемый коллега, адвокат Прункул, голоден. Он со вчерашнего дня ничего не ел! — с видом превосходства заявил Унгурян.
Над огромной грудой полыхающих углей жарились на вертеле два тупорылых поросенка. Кожица на них уже подрумянилась, порозовела, тоненькие завитки хвостов затвердели. Пухлые поросячьи тельца безостановочно поворачивались на вертелах, и двое мальчиков поливали растопленным салом то поросячью спинку, то живот, то бока. Сало капало в угли, слышался треск, и по поляне разносился запах, раздражавший всю компанию, развалившуюся на траве. Казалось, что поросята становятся все тоньше, вернее сказать, выравниваются, потому что все труднее было понять, где живот, где спина. Поросячья кожица в некоторых местах лопнула, и сквозь еле видимые трещинки проступал розовый сок. Аромат шел такой, что животики подводило.
— Хватит, Филипп! — крикнул управляющий и, подхватив вертел с поросенком, победно вернулся к алчущим.
— Право первого куска отшельнику, постившемуся целый день! — провозгласил он, увидев, что над поросенком засверкало множество ножей. Молодой Прункул отрезал кусок поросенка и, выскользнув из толпы, жадно принялся жевать. Ломтем хлеба он запасся заранее.
Филипп, один из мальчиков, готовивших жаркое, вскоре принес и второго поросенка. Все принялись за еду, не торопясь, со смаком.
Ели, запивали вином, снова ели. После молодой свинины всех охватила неуемная жажда. Разговор становился все громче, стаканы осушались одним глотком. Ни у кого не хватало терпения держать в руке стакан: вино немедленно опрокидывалось в глотку. Хорошее вино, выдержанное. Настойка на базилике в подвале Спиридона кончилась, и он угощал рислингом. Пили много, но хмеля не чувствовали, хорошо закусив на свежем воздухе. Тени удлинились. Еловый лес вокруг поляны помрачнел. А воздух был такой свежий, что казалось — он и мертвого поднимет. Гуляки были недовольны. Для настоящего веселья нужно было хоть немножечко захмелеть, а в этом рислинге будто и хмеля не было. Болтали, смеялись, пытались петь, но всем будто чего-то недоставало. И хозяевам, и гостям мало было чуть развязавшихся языков, они были знатоками по части иного, более оживленного веселья. Вино лилось рекой, и мальчишки, жарившие поросят, едва успевали наполнять стаканы.
