Василий Алексеев - Невидимая Россия
Дрожь пробежала по спине Павла: хуже всего, когда чекисты начинают говорить ласково.
— Мне всего двадцать шесть лет, товарищ начальник, я не видел женщин около пяти лет.
Чекист снисходительно улыбнулся.
— Я знаю, что вы не воровали и не пьянствовали, — сказал он покровительственно.
В таком месте и такая добродетель! — подумал про себя Павел, и, мгновенно используя создавшееся положение, почти инстинктивно обратился к начальнику с просьбой дать ему рекомендацию для устройства на работу по специальности. Маневр этот был очень опасен потому, что, спасаясь от подозрения в контрреволюционной деятельности, Павел мог создать впечатление моральной капитуляции и готовности работать осведомителем. Эта мысль пришла ему в тот момент, когда он кончал излагать просьбу. — Нет, начальник слишком играет в вельможу: вербовка такого ничтожества, как я, в осведомители для него чересчур мелкое дело, — решил Павел.
Чекист, видимо, удивился смелости Павла и ответил в том же снисходительном тоне после краткого раздумья, что в случае необходимости Павел может на него сослаться.
— Еще одно сражение выиграно, — думал Павел, выходя из кабинета.
Глава двенадцатая
КУЗЬМИЧ
Лука Кузьмич Курбатов — Кузьмич, как его обыкновенно называли крестьяне, уехав еще в 1930 году в Сибирь, переменил фамилию и сделался шофером. Специальность эта очень помогала скрываться. Кузьмич постоянно был в движении, а при перемене работы легко устраивался заново. Сложнее было с семьей. Переменив несколько раз место жительства, жена Кузьмича, наконец, устроилась в совхозе, но видеться с ней Кузьмичу попрежнему было опасно. Кузьмич измучился и окончательно озлобился на советскую власть. Он знал, что жена болеет и работает через силу, а ребятишки отбились от рук без отцовского присмотра. Сам Кузьмич устал от постоянного страха ареста и кочевого образа жизни. Он постоянно вспоминал про Бориса и Григория, но связь с ними прервалась. — Эти ребята могут кое-что сделать, только почему они так против террора? — Кузьмичу хотелось мстить за себя и за загнанный в колхозы и концлагеря народ.
Однажды, приехав на одну новостройку, он вдруг увидел Бориса.
— Борис Петрович! — вырвалось у Кузьмича, — не чаял встретить…
Вечером Кузьмич сидел в маленькой комнатке Бориса. Между ним и Борисом возвышался литр и стояла закуска.
— Переезжаю в Москву, — говорил Борис, — непременно пиши, вот адрес, ты можешь нам очень понадобиться.
— Эх, Борис Петрович, — говорил разочарованно Кузьмич, — зря ты против террора: надо их, сволочей, бить, где можно.
— Террором ничего не добьешься, — возражал Борис, — до крупных коммунистов не достанешь, а уничтожать мелочь нет смысла. Самое главное, за одного своего они десять наших уничтожат.
— Пусть уничтожают, — озлобился Кузьмич. — Пусть дураки сопротивляются! Если все начнут коммунистов бить, власть долго не продержится.
— Для того, чтобы все сразу начали, нужен подходящий момент, — ответил Борис. — Подожди, война начнется, тогда другое дело.
— Ну, прощай, — сказал Кузьмич, исподлобья глядя на Бориса, — война-то будет или нет, а пока они нас без войны всех уничтожат.
— Всех не уничтожат, за нами целый народ, — ответил Борис уверенно.
Расстались Кузьмич и Борис суше, чем встретились.
* * *Стосковавшись по семье, Кузьмич решил рискнуть и устроился трактористом в тот совхоз, где работала жена, но после месяца работы почувствовал слежку и, от греха подальше, перешел на расположенную около железной дороги машинно-тракторную станцию. Сделал он это, как всегда, быстро и решительно, заметя следы. Через три дня Кузьмича неожиданно вызвал директор.
— Автомобилем править можешь? — спросил он.
— Могу, — ответил Кузьмич, сразу заметив, что директор пьян.
— Надо отвести срочно НКВД в совхоз… — Заплетающийся язык назвал совхоз, где жила семья Кузьмича.
— Много? — спросил Кузьмич, настороживаясь.
— Троих, — ответил тот икая. — Только помни, за это дело отвечаешь головой. Смотри, чтобы всё было в порядке!
Кузьмич вышел, как в тумане. — Что это — ловушка или глупость врага? — размышлял он. — Они едут, конечно, кого-то арестовывать, конечно, они не сказали директору кого. Наверно, это донос на моих или на меня самого, но почему он поручает это мне? Наверно, так пьян, что ничего не может сообразить, — решил Кузьмич.
Постепенно возбуждение стало переходить в дикую злобу. Кузьмич скрипнул зубами, заправляя в темноте трехтонку. Не дают жизни, сволочи… ну, постойте!
Заправив автомобиль, он зашел в общежитие, взял чемодан с вещами так, что этого никто не заметил, вынес и спрятал в автомобиле под брезентом, вернулся, достал из бумажника адрес Бориса, несколько раз внимательно прочитал его, запомнил и разорвал.
— Куда это ты собираешься? — спросил сосед по койке.
— Какое-то начальство велят отвести в совхоз, — буркнул Кузьмич и вышел.
— Скорее, скорее! — бросился к Кузьмичу директор.
На крыльце канцелярии уже стояли три фигуры в военной форме. Двое кряхтя и ругаясь, полезли в кузов, один сел с Кузьмичом в кабину.
— Куда ехать? — спросил Кузьмич, выезжая за ворота.
— А тебе разве не сказали?
Сидевший рядом чекист повернул к Кузьмичу длинное лицо с большим курносым носом.
— Говорили в совхоз, а в какой, не сказали. Я думаю, что в Первомайский. — Кузьмич нарочно назвал другой совхоз. Чекист посмотрел пристально на Кузьмича и заговорил злым, раздраженным голосом.
— Поедешь в совхоз имени Калинина и чтобы потом ни с кем не трепаться.
— Знаю, — ответил Кузьмич спокойно, — не первый раз. Я в Новосибирске работал одно время шофером у уполномоченного.
Ложь попала в цель — чекист поверил. Он еще раз подозрительно посмотрел на Кузьмича и спросил:
— А в этом совхозе ты уже бывал?
— Бывал, — кивнул Кузьмич.
— А что, там семейные рабочие живут в общежитии или отдельно?
— Там три дома, — ответил Кузьмич, — в одном правление, в другом холостые и две или три семьи, в третьем только семейные.
Чекист задумался.
— А знакомые у тебя там есть?
Сердце Кузьмича забилось.
— Я, когда зимой туда приезжал, ночевал у трактористов, — ответил он небрежно.
— А после зимы не был? — впился в него глазами чекист.
Автомобиль медленно, прыгая на ухабах, ехал по грязной дороге.
— Был месяца два назад, — Кузьмич уже чувствовал себя уверенно.
— А есть там новые трактористы?
Чувствовалось, что чекист хочет и боится расспрашивать дальше.
— Кажется, был кто-то новый, только, когда я приезжал, трактора работали в поле. А живут трактористы все в одном доме, — добавил он понимающим тоном.
— В каком?
— С холостыми вместе.
— Дом знаешь хорошо?
— Знаю.
— Подвезешь прямо к нему.
Кузьмичу теперь было ясно, что дело идет о его семье и о нем самом. — Пока донос дошел до центра, — соображал он, — пока сверились по картотеке… во-время я оттуда убрался!
Фары освещали однообразную черную ленту дороги, забрызганные грязью кусты по бокам и отсвечивали в лужах. Плохо, что один в кабинке и двое в кузове, — думал Кузьмич, — надо как-нибудь сразу всех… Что он будет действовать, Кузьмич даже не решал — это было неизбежно, как судьба; всё его существо автоматически, без колебаний, готовилось к борьбе. Что будет дальше, об этом Кузьмич будет думать потом, теперь хватит того, чтобы сообразить как разделаться с чекистами. Кузьмич знал, что в кузове лежит лом. Револьвера у него уже не было — пришлось спрятать в хорошем месте, слишком опасно было возить оружие с собой. Лом тоже штука хорошая. От сидевшего рядом чекиста пахло водкой, но пьян он не был. Те, в кузове, может напьются дорогой для храбрости? Нет, едут арестовывать, напьются потом, — соображал Кузьмич. Наконец, удачная мысль мелькнула в его голове, он крепче сжал руль и даже повеселел. Чекист посмотрел на часы.
— Долго еще ехать? — спросил он.
— Два часа.
— Нельзя скорее?
— Постараюсь.
Кузьмич дал газу и автомобиль рванулся в темноту, подскакивая на ухабах. Сидевшие в кузове заругались и стали стучать в окно. Кузьмич немного уменьшил ход. Впереди разверзлась выемка глубокого оврага, дорога пошла круто вниз. Из-под колес полетели брызги и куски грязи; на дне оврага было много больших, подернутых грязной пленкой луж. Теперь автомобиль полз по грязи, буксуя и переваливаясь с боку на бок, медленнее… медленнее и, наконец, застрял, попав правым колесом в глубокую выбоину, полную воды и липкой грязи. Кузьмич выругался и выскочил из кабинки. Небо было темное, мутное, тяжелым пологом навалившееся на землю. Кузьмич зажег фонарь «летучую мышь» и осмотрел колесо: автомобиль застрял ровно настолько, насколько он хотел.
