Салчак Тока - Слово арата
Седип-оол в тот же день уехал от нас. Перед тем втроем сходили к ямщику, рассчитались.
Мы с Шагдыром стали ждать, когда нас вызовут. День прошел, другой — никто не появлялся.
Тогда я сам пошел в ЦК, но не застал ни Пюльчуна, ни Шагдыржапа. Походил-походил по коридору, наткнулся на лысого толстяка — не поймешь: ввысь или вширь он растет. Казалось, под халатом у него целый тюк шерсти. Он меня послал в Чурмет-оолу.
— А где Чурмет-оол? В какой комнате?
Толстяк поклонился, вытянул руки, как на молитве.
— Место, где работает тарга Чурмет-оол, будет вон там-с.
Я подошел к двери, на которую мне указали, и постучал. Никто не ответил. Постучал громче. Ни звука. Дернул за ручку. За письменным столом, положив голову на руки, спал человек.
Я громко кашлянул и хлопнул дверью. Только тогда человек за столом вздрогнул, очнулся и вскочил. Вид у него был испуганный. Но, смекнув, что перед ним всего-навсего какой-то мальчишка, которого нечего опасаться, он опять важно опустился в кресло и нехотя ответил на приветствие.
Я молча топтался возле двери, не зная с чего начать. На мое счастье, зашел Шагдыр. Его, должно быть, направил сюда тот же толстяк.
Не дождавшись от Чурмет-оола ни слова, мы сами заговорили с ним. Сказали, кто мы такие.
Недовольно позевывая, словно изнемогая от усталости, тарга ответил:
— Идите к тем людям, с которыми говорили… А то сначала с кем-то встречаются, договариваются, а потом ходят и просят неизвестно чего…
Меня подмывало сказать ему что-нибудь злое, но я сдержался: как-никак секретарь… Спросил только:
— Значит, ничем не поможете нам?
— Ишь какие! — рявкнул Чурмет-оол. — Ходят тут всякие. А ну, вон отсюда!
Мы вышли в коридор пораженные.
Шагдыр так расстроился, что ушел домой. А я решил еще раз заглянуть в Пюльчуну. Он оказался у себя.
— Заходи, заходи, Тока. Как раз собирался посылать за вами. Где Шагдыр?
— Сейчас догоню.
— Ладно, пришлешь после. Мы решили временно назначить тебя секретарем государственной плановой комиссии. Что ты на это скажешь? Согласен?
— Раз Центральный Комитет посылает, значит, так надо.
— Верно сказал: надо. Ну, а сам-то как?
— Я готов.
— Тогда получай удостоверение. — Пюльчун протянул мне тонкую, тоньше папиросной, бумажку с красными линейками. На ней сверху вниз черной тушью было что-то написано по-монгольски. Прочитать я, понятно, не мог, поэтому сунул бумажку в карман. Спросил, где находится плановая комиссия, кто ее начальник.
— Рядом, в новом доме. Начальник — председатель комиссии — Данчай-оол. Знаешь?
Имя мне было знакомо.
— Тарга Пюльчун, а что я должен буду делать?
Секретарь развел руками:
— Понимаешь — не знаю! Учреждение только что создано…
«Ну и дела! — подумал я, — Открыли учреждение и сами не знают — для чего».
— Ты иди, иди к Данчай-оолу. Он тебе все скажет, — добродушно посоветовал Пюльчун. Он видел мое смятение и хотел как-то подбодрить меня. — Эта комиссия существует совсем недавно. А ты знаешь, сколько у нас старых учреждений, в которых люди еще не знают, чем заниматься? Да чего там! Просто ничего не хотят делать. Ступай. А там разберешься, сам все поймешь.
Пюльчуна я знал еще с того времени, когда была создана Народно-революционная армия. Хорошо запомнился он и в дни нашего путешествия по Улуг-Хему. Он один из всей правительственной делегации был близок с нами, будущими студентами, И теперь он держал себя, как равный с равным.
Я не утерпел и рассказал ему, что произошло с нами у Чурмет-оола. Лицо Пюльчуна покрылось красными пятнами:
— Вот тебе мой совет: пока нигде об этом не распространяйся. Знай про себя… — Пюльчун нервно заходил по комнате, вернулся к столу, закурил. Барабаня пальцами, он говорил будто сам с собой: — Ведь это сын бедного арата из восточного хошуна. Откуда у него этот чиновничий нрав?.. Да-а… Ну, ты иди, иди, куда я тебе сказал. И помалкивай.
В новом — «коричневом» доме, у Данчай-оола меня ждал не очень теплый прием.
— О, старый знакомый! Откуда приехал, куда собираешься?
Я коротко рассказал о себе, объяснил, что получил назначение ЦК, протянул удостоверение. Лицо Данчай-оола вспыхнуло, тут же побледнело и, наконец, стало совсем серым. Должно быть, он решил, что меня прислали на его место. Прочитав мою бумажку, он пронзительно свистнул и захохотал.
— Значит, вместе будем работать, парень? Превосходно! А как у тебя с грамотой?
— По-русски читать и писать умею.
— Русская грамота — вещь хорошая… — Он нахмурился. — Но дела-то у нас ведутся на монгольском языке. Как же с тобой быть?
— Научусь, Надеюсь, вы мне поможете.
— Так-то так, — промямлил мой новый начальник, и лицо у него стало непроницаемым, точно у каменной бабы. — Но я просил в Центральном Комитете умелого работника, а мне послали неграмотного ученика…
Я пошутил:
— Вы знаете монгольскую грамоту, — я русскую. Что же тут плохого? А по-тувински мы оба неграмотные.
— Ладно, нечего спорить. Послали и послали. Пойдем, покажу, где будешь работать.
Он провел меня в комнату, перегороженную тонкими неоструганными досками. В ней стояли стол и две табуретки.
— Это и будет твой кабинет.
— С чего же мне начинать?
— Ээ, с работой не торопись. Нашу комиссию учредили шесть месяцев назад, а никто еще не указывал, что делать. — Данчай-оол подмигнул и неожиданно запел:
К чертям дела-делишки -Спокойней дни пройдут.А денежки-харчишкиОт нас не убегут.
Глава 7
В родном аале
А делать было решительно нечего.
Видя это, я отпросился на несколько дней и верхом на коне отправился по уртелям — ямским перегонам, на которых можно было менять лошадей, — к родным, в Терзиг и Мерген.
У Хан-Бажи переправился на пароме через Каа-Хем, в устье Бурена сменил коня. Отсюда той же дорогой, по которой в 1921 году пешком шел за наукой, тихой рысью направился вверх правым берегом реки.
По обе стороны дороги хлеба дошли, как у нас говорят, до спелости белого сыра, и кое-где араты уже орудовали серпами. Я жадно всматривался в очертания Кундустуга, Копту-Аксы, Сарыг-Сепа…
Внешне аалы и селения в долине Каа-Хема выглядели точно такими же, как и прежде. Но стоило присмотреться пристальнее, поговорить со встречными людьми, как обнаруживались разительные перемены в жизни аратов и оседлых крестьян. Все поля и пастбища Чолдак-Степана, Мелегина, Маслова и других богатеев перешли в руки их бывших батраков, объединившихся в товарищества по совместной обработке земли. Из-за Саян им привезли косилки, жнейки, сноповязалки. Не добравшись до моей Мерген, я свернул к тозовцам. Елизаров, Спрыгин и другие бывшие партизаны, завидев меня, оставили работу, сошлись у дороги.
— Оо, земляк! Откуда взялся! Когда объявился? Вырос ты, брат, не узнать.
Я сбивчиво рассказал. Земляки были ненасытны в расспросах. Наконец удалось и мне спросить их о жизни.
— Видишь, — ответил Елизаров, — вместе работаем.
— Начинаем жить по учению Ленина, — подхватил Спрыгни.
Он хлопнул меня по плечу и, слегка заикаясь сказал:
— Вот кончил ты учиться, приехал. А не лучше ли тебе, паря, остаться у нас? А? Вступай в ТОЗ!
— Чего уж лучше! Если ЦК разрешит, я готов к вам приехать. А примете?
— Кого ж тогда еще принимать? — усмехнулся Елизаров. — Помним, поди, как мальчишкой работал. Сам-то не забыл крестьянскую работу?
Я схватил грабли и вместе со всеми зашагал на скошенную полосу. Работалось легко.
— Подавай заявление. Возьмем, — твердо сказал Елизаров, когда позвали на обед.
На стане собралось много знакомых. Все узнавали меня.
— Точенька приехал!
— Насовсем? Насовсем вернулся-то?
Я уверенно отвечал:
— Насовсем. Буду работать в Туве.
За обедом я снова рассказывал об учебе в Москве. На душе было радостно. Не хотелось расставаться со старыми друзьями, но пора было в путь.
Вскоре я был в Усть-Терзиге.
Привязав коня к изгороди Вериного дома, я зашел во двор и поднялся на крыльцо. В комнате сидели Наталья Васильевна и совсем взрослая девушка, в которой я с трудом узнал ее младшую дочь Настю.
— Здравствуйте, Наталья Васильевна! Здравствуй, Настя!
— Здравствуй… Чей будешь?
— Да вы что, Наталья Васильевна? Как старый Севастьян, не узнаете своего друга-крестьянина! — припомнил я ее любимое присловье.
Нет, не узнавала.
Я назвал себя.
— И точно ты! Подойди-ка поближе.
Она схватила мою голову и несколько раз поцеловала в лоб. Краем платка утерла глаза, села.
— Как живете? Как здоровье, Наталья Васильевна?
