Маргарет Этвуд - Слепой убийца

Вовсю отплясывали и в двух прилегающих цветущих беседках; джаз-оркестры в залах играли «стройно-звучные напевы». Мы не слышали никаких «голосов предков, предвещающих войну» — все было в сладостной гармонии, благодаря твердому руководству ответственной за проведение бала миссис Уинифред Гриффен Прайор, появившейся на празднике в алом с золотом наряде раджастанской принцессы. В организационный комитет входили также миссис Ричард Чейз Гриффен в зеленом с серебром костюме Абиссинской девы, миссис Оливер МакДоннелл в красно-оранжевом костюме и миссис Хью Н. Хиллерт в пурпурном наряде султанши.

Теперь он уже в другом месте; комната, которую он снимает, поблизости от железнодорожного узла. Прямо над скобяной лавкой. В витрине разложены гаечные ключи и дверные петли. Дела идут неважно; здесь все так идет. В воздухе песок; на земле скомканная бумага; на тротуарах предательский лед — утоптанный снег никто не убирает.

Неподалеку поезда, рыдая, отходят на запасные пути, гудки уносятся прочь. Всегда — прощай; никогда — здравствуй. Можно вскочить на поезд, только опасно: их иногда охраняют, и неизвестно, какие именно. Но будем смотреть правде в глаза: он тут как пришитый из-за неё, хотя она, подобно поездам, вечно опаздывает и всегда его покидает.

До его комнаты два пролета по черной лестнице, ступеньки покрыты резиной — местами протертой, но зато отдельный вход. Еще молодая пара с ребенком — они живут за стеной. Пользуются той же лестницей, но их почти не видать: рано встают. Правда, он часто слышит их по ночам, когда пытается работать: они так этим занимаются, словно завтра конец света — кровать скрипит, как сумасшедшая. Это сводит его с ума. Казалось бы, вопящий надоеда должен их утихомирить, но нет, все галопируют. К счастью, недолго.

Иногда он прикладывает ухо к стене, прислушивается. В шторм сойдет любой иллюминатор, думает он. В темноте все коровы — коровы.

Он пару раз сталкивался с соседкой — пухлой женщиной в платочке, будто русская старушка, со множеством свертков и с детской коляской. Супруги оставляют коляску на нижней площадке, где она таится иноземной трясиной, зияя черной пастью. Однажды он помог занести коляску в подъезд, тогда женщина украдкой улыбнулась: мелкие зубы по краям голубоваты, будто снятое молоко. Я не мешаю вам по ночам, когда печатаю? — отважился он, намекая, что не спит ночами и все слышит. Нет, нисколько. Пустой взгляд, глупа, как пробка. Темные круги под глазами, от носа к уголкам рта тянутся морщинки. Вряд ли ночные игрища — её идея. Во-первых, слишком короткие: парень по-быстрому туда-сюда, словно банковский Грабитель. А на жене стоит клеймо: рабочая лошадь — наверное, смотрит в потолок, раздумывая насчет мытья полов.

Большую комнату перегородили и сделали две, поэтому стена, отделяющая его от соседей, такая хлипкая. Здесь тесно и холодно: из окна дует, батарея подтекает и звякает, но тепла не дает. В одном зябком углу туалет; моча и ржавчина постепенно окрасили унитаз в ядовито-рыжий цвет; рядом душевая установка из цинка с почерневшей от старости резиновой занавеской. На стене черный шланг с круглым металлическим распылителем — это душ. Ледяные капли. Раскладушка кривая — выпрямлять приходится ударом кулака; фанерная конторка, сбитая гвоздями, когда-то желтая. Одноконфорочная плитка. Все словно пропитано копотью.

По сравнению с тем, куда он может угодить, это дворец.

Он порвал с дружками. Сбежал, не оставив адреса. На изготовление паспорта или двух, как он требовал, не нужно столько времени. Он чувствовал, что его на всякий случай придерживают: если кого поважнее схватят, он станет разменной монетой. Может, они вообще собирались его сдать. Отличный козел отпущения: ценности не представляет, не отвечает их требованиям. Попутчик, что не идет достаточно далеко или быстро. Им не нравилась эта его эрудиция, его скептицизм, который они принимали за легкомыслие. Из того, что Смит не прав, вовсе не следует, что прав Джонс, как-то сказал он. Возможно, это записали, чтобы потом припомнить. У них есть свои досье.

Может, им требовался мученик, Сакко и Ванцетти в одном лице. Его повесят, в газетах напечатают его лицо «красного» бандита, тут они и представят доказательства его невиновности — ещё несколько очков произволу. Только посмотрите, что вытворяет система! Неприкрытое убийство! Никакой справедливости! Вот такие приемы у этих товарищей. Словно шахматная партия. И он — сданная пешка.

Он подходит к окну, выглядывает наружу. За стеклом висят побуревшие бивни сосулек — краска течет с кровли. Он вспоминает её имя — оно в электрической ауре, точно в голубом неоне сексуальной вибрации. Где она? На такси не приедет — во всяком случае, не прямо сюда, слишком умна. Он вглядывается в трамвай, заклиная её появиться. Сойти с трамвая, сверкнув ногой в сапоге на высоком каблуке — полный шик. Дырка на ходулях. Почему он так о ней думает? Попробуй другой мужчина так говорить, поколотил бы ублюдка.

На ней будет шубка. Он будет презирать её за это, попросит шубку не снимать. Все время оставаться в шубке.

В последний раз он заметил у неё на бедре синяк. Он предпочел бы оставить его сам. Что это? Об дверь стукнулась. Он всегда понимает, если она лжет. Или думает, что понимает. Мысли могут заманить в ловушку. Еще в университете профессор ему сказал, что у него интеллект тверд, как алмаз. Тогда ему это польстило. Теперь же он задумался о природе алмазов. Несмотря на блеск, остроту и умение резать стекло, они сияют только отраженным светом. И в темноте ни на что не годятся.

Почему она всё приходит? Может, ведет какую-то свою игру — может, в этом дело? Он не позволяет ей ни за что платить — он не продается. Она хочет от него любовного романа, все девушки этого хотят — во всяком случае, такие, как она, которые ещё чего-то от жизни ждут. Но должна быть и другая сторона. Жажда мести, жажда наказания. У женщин странные способы причинять боль. Они причиняют боль себе или все так поворачивают, что мужчина лишь спустя какое-то время понимает, что ему сделали больно. Выясняет это. И член у него скукоживается. Иногда, несмотря на эти глаза, на чистую линию шеи, он улавливает в ней отблеск чего-то сложного и грязного.

Лучше не придумывать её в одиночестве. Дождаться её. И все придумать, пока она идет по улице.

У него есть старинный столик для бриджа — купил на блошином рынке, — и складной стул. Он садится за пишущую машинку, дышит на пальцы, вставляет лист.

Где-то в Швейцарских Альпах (или лучше в Скалистых горах, или, ещё лучше, в Гренландии) ученые обнаружили в глетчере вмерзший межпланетный корабль. По форме похож на небольшой дирижабль, с концов заостренный, точно плод окры. Он зловеще сияет, светится подо льдом. Каким цветом? Пусть будет зеленым с желтоватым оттенком, вроде абсента.

Ученые растапливают лед — чем? Случайно оказавшейся у них паяльной лампой? Или разводят огромный костер, порубив окрестные деревья? Тогда лучше обратно в Скалистые горы. В Гренландии деревьев нет. А может, огромный кристалл, усиливающий солнечные лучи. Бойскауты — он недолго был одним из них, — умели таким образом разводить костры. Потихоньку от начальника отряда, общительного унылого розовощекого человека, любившего топоры и пение хором, они направляли лучи от увеличительных стекол на голые руки — соревновались, кто дольше выдержит. Таким же образом поджигали сосновую хвою и обрывки туалетной бумаги.

Нет, огромный кристалл — слишком невероятно.

Лед постепенно тает. X, суровый шотландец, советует коллегам не впутываться: ничего хорошего не выйдет, но Y, английский ученый, говорит, что необходимо внести лепту в копилку человеческих знаний, a Z, американец, уверен, что они заработают на этом миллионы. Б, девушка с белокурыми волосами и пухлым, чувственным ртом, говорит, что все это чрезвычайно захватывающе. Она русская и, по общему мнению, верит в свободную любовь. X, Y и Z на практике не проверяли, но каждый хотел бы: Y — подсознательно, X — виновато и Z — грубо.

Он всегда поначалу обозначает героев буквами, а имена дает после — иногда берет их из телефонной книги, иногда с надгробий. Женщина всегда Б — то есть Бесподобная, Безмозглая или Большегрудая Бабенка — в зависимости от настроения. Ну или, конечно, Беззаботная Блондинка.

Б спит в отдельной палатке, у неё привычка повсюду забывать варежки и бродить ночами, хотя это строго запрещено. Она восхищается луной и находит мелодичным вой волков; она дружна с ездовыми собаками, сюсюкает с ними по-русски и заявляет (несмотря на научный материализм), что у них есть душа. Будет неприятно, если кончатся запасы продовольствия и придется одну съесть, констатирует X с типично шотландским пессимизмом.