Рышард Клысь - «Какаду»
— Где-то я слышала это или, может, читала. Не помню…
— Это стихотворение Словацкого.
— Да. Это Словацкий. Верно.
— Это стихотворение все время не выходит у меня из головы. Ты знаешь, вот уже долгое время я не могу ни о чем другом думать. Это ужасно…
— Что?
— Когда была война и оккупация, все казалось простым. Я считал, главное — чтобы была Польша…
— Не думай сейчас об этом. И не говори так много, тебе это вредно.
— Я не могу об этом не думать!
— Попробуй немножко вздремнуть.
— Не хочу.
— Ты, наверно, очень устал?
— Да. Ужасно устал.
— Постарайся заснуть. Сон пойдет тебе на пользу.
Юноша внимательно всматривается в лицо девушки. В его глазах — выражение необыкновенной сосредоточенности.
— Я сегодня умру, — говорит он.
— Глупости.
— Точно.
— Ты не должен так говорить.
Девушка берет мокрое полотенце, выкручивает его над тазом с водой и осторожно вытирает пот на его лице, шее и открытой груди.
— Ты милая, — говорит Кордиан, — и очень добрая. Я, наверно, мог бы в тебя влюбиться.
Девушка улыбается.
— Глупышка, — произносит она с легким замешательством.
— Ты считаешь, такое невозможно?
— А ты любил когда-нибудь?
Кордиан закрывает глаза. Говорит мечтательно:
— Мне тогда было тринадцать лет. А ей — двенадцать. Мы ходили в один класс. Я всегда носил ее книги до дому, а иногда мы встречались в парке, не уговариваясь, и долго гуляли молча, держась за руки.
Кордиан замолкает. Открывает глаза и смотрит на Марту.
— И что же дальше? — спрашивает девушка.
— Ничего, — говорит он со смущенной улыбкой. — Я так и не сказал ей, что люблю. Даже ни разу не поцеловал за эти три года. Потом уехал, и все кончилось. Глупо, правда?..
— Нет. Зря ты так об этом думаешь…
Кордиан задумывается над чем-то. Потом доверительно признается:
— Знаешь, я хотел бы, чтобы мне опять было тринадцать лет…
— Это из-за той девочки?
— Нет. Хорошо бы оказаться снова маленьким мальчиком. Жизнь намного терпимее, когда меньше понимаешь…
Неожиданно, от сильного толчка, с сухим треском открывается дверь. На пороге появляется запыхавшийся от быстрого бега доктор.
— Здесь Грозный?
— Нет, — отвечает Марта. — Его здесь давно нет…
Доктор пододвигает к себе стул. Тяжело опускаясь на стул и не глядя на них, говорит удрученно:
— Его люди убили маленького Войтека…
— Войтека? — изумленно и недоверчиво переспрашивает девушка. — За что?
— Вроде пытался убежать из деревни…
— Он умер? — спрашивает она тихо. — Вы уверены?
— Да, — подтверждает доктор. — Я только что видел его в ризнице. Туда его ксендз принес…
Ксендз, преклонив колена перед большим, почерневшим от старости крестом, сосредоточенно молится, уткнув лицо в сложенные ладони, а неподалеку от скамеечки с пюпитром, на каменных плитах, лежит тело Войтека; из-под прикрывающего его одеяла торчат босые ноги.
В ризницу входит Грозный. Поколебавшись мгновение, подходит к ксендзу, касается рукой его плеча и говорит:
— Мне надо поговорить с вами…
Ксендз, перекрестившись, встает с колен.
— Выйдем отсюда.
У входа в ризницу стоит Рен, а несколько дальше, в глубине дворика, небольшими группами люди из его взвода.
— В чем дело? — спокойно спрашивает ксендз.
Грозный улыбается. Вытаскивает из кармана сигареты. Угощает Рена, предлагает ксендзу, но тот жестом руки отказывается.
— Ксендз не догадывается, что нас может интересовать?
Ксендз смотрит прямо ему в лицо.
— Не думаю, чтобы вы пришли ко мне заказать мессу за упокой души этого убитого мальчика…
Грозный пристально всматривается в ксендза.
— Ну вот, пожалуйста, — говорит он язвительно, наклоняясь к груди ксендза, на которой виднеется миниатюрный Крест заслуги. — Уже успели наградить вас?
— Как видите, пан поручик.
— А можно знать, за что?
Ксендз пожимает плечами.
— Это не тайна. Все об этом знают. За сотрудничество с партизанами.
— Я слышал об этом. Вы сидели в лагере?
— Недолго, но довелось. Видно, так было угодно господу богу.
— Как трогательно, — издевается Грозный. — А что, по мнению ксендза, сейчас больше всего угодно господу богу?
Рен хватает Грозного за плечо.
— Оставь. Так нельзя.
Грозный злобно смотрит на Рена, после чего снова обращается к ксендзу.
— Наверно, любовь к ближнему? Разве не так? И во имя этой любви ксендз, видать, на многое способен?
Ксендз молчит.
— А если бы к ксендзу пришел коммунист и попросил о помощи?.. Что тогда?
— Если б ему угрожала опасность, отказать в помощи я бы не осмелился…
Грозный кидает на Рена быстрый многозначительный взгляд.
— Значит, он у вас в доме, святой отец? — вкрадчиво спрашивает он. — Где вы его спрятали?
— Кого?
— Не надо притворяться. Вы прекрасно знаете, что мы разыскиваем некоего Быру. Пока безрезультатно. Но он не мог уйти из деревни. Злополучная история с мальчишкой как нельзя лучше подтверждает это. Он погиб при первой попытке убежать из деревни…
— Бедное дитя!..
Грозный согласно кивает головой.
— Мы облазили здесь каждую дыру, дом за домом — и нигде его не нашли. Отсюда простой вывод — он у вас…
— Пожалуйста, ищите, — спокойно говорит ксендз.
— Ага, значит, все-таки вы его укрыли?!
— Я этого не говорил…
— Э, извините… так не годится, — говорит Грозный. — Лгать — это же грех…
Ксендз молчит.
Грозный движением руки подзывает людей.
— Врона, ты обшаришь костел, от подвала до чердака. Ты, Цезарь, все вокруг приходского дома, сад и хозяйственные постройки. Колчан пойдет со мной. Прошу, — обращается он к ксендзу, — проводите нас. Посмотрим, как ксендз живет…
— Очень скромно, — говорит ксендз. — И смотреть-то будет нечего…
Все трогаются, только Рен остается на месте. Грозный с удивлением оглядывается на него.
— Ты не идешь с нами?
— Зачем? — спрашивает Рен раздраженно. — Что, вас мало?
— Как хочешь, — соглашается Грозный. — Можешь остаться.
Рен, проходя по главному нефу костела, рассматривает картины и росписи, останавливается у боковых алтарей. Он задумчив и мрачен. Наконец подходит к двери, ведущей в ризницу. Приоткрывает ее и заглядывает внутрь. В глаза ему бросается накрытое одеялом тело мальчика, лежащее на каменных плитах. Он входит и останавливается перед покойником. После некоторого колебания наклоняется над ним, протягивает руку к одеялу, словно собираясь приоткрыть лицо. Вдруг, чем-то потревоженный, поднимает голову вверх. Прислушивается. В царящей вокруг тишине все отчетливее слышится монотонное жужжание.
Рен бросается к двери. Пробегает через главный неф, останавливается под широким каменным сводом притвора. Видит приближающийся двухкрылый военный самолет. Он тревожно следит за самолетом, летящим над землей так низко, что совершенно отчетливо просматриваются в открытых кабинах пилот и сидящий за ним наблюдатель.
Самолет пролетает над костелом, а через минуту появляется снова с правой стороны и направляется к реке.
Притвор до отказа набивается вооруженными людьми. Все молча наблюдают за самолетом, а тот пролетает речку и летит сейчас над лесистыми холмами.
При виде Грозного, выходящего как раз из дома ксендза, Рен предостерегающе кричит:
— Скорее, Грозный! Поторопись, а то тебя еще увидят!..
Грозный бегом спешит к костелу. Между тем самолет заворачивает и летит снова прямо на них. Едва Грозный успевает вскочить в притвор, как самолет проносится над ним.
— Дьявольщина! — чертыхается Цезарь. — Чего они ищут в этой дыре?
— Его преосвященство кардинала Сапегу! — отвечает Грозный со злостью.
Кое-кто тихо гогочет. Цезарь криво улыбается, словно бы услышал дурацкую шутку. Наступает молчание.
— Если они видят то же, что и мы, это может плохо кончиться, — замечает Рен.
Грозный смотрит на него с недоумением.
— Что такое?
— Ты только взгляни, да повнимательнее…
Грозный поворачивается к деревне. Перед ними лежит тихое и опустошенное, словно покинутое людьми, селение. Над домами не вьется дым из труб, дороги пустынны, нигде не видно даже признака жизни. Деревня, лежащая в блеске утреннего солнца, производит в сей момент жуткое впечатление.
Деревня с трудом пробуждается от летаргического сна. Начинает оживать. Люди Грозного мечутся как угорелые. С криком врываются в крестьянские дворы, выгоняют из хлева скотину. Крук, наспех переодевшись в чужое тряпье, в надвинутой на глаза гуральской шляпе, сгоняет с одним из пастухов выходящих из-за оград коров. Вскоре на дороге появляется большое стадо; блея и мыча, движется оно в клубах пыли к ближнему пастбищу.
