Тауфик аль-Хаким - Избранное
Квартира наполнилась шумом. Будь Заннуба дома, она удивилась бы внезапной перемене, происшедшей в безгласном семействе, вдруг ожившем. Но она ушла с Мабруком — в гости, так она сказала. Может быть, она и на самом деле пошла к кому-нибудь, чтобы утолить свою еще не угасшую ненависть, распространяя выдуманные ею небылицы о сопернице, а может быть, снова отправилась с Мабруком искать новых искусных колдунов.
Абда сидел в гостиной, склонившись над чертежной доской. Он пытался работать, но часто с досадой бросал рейсфедер, недовольный всем на свете. Услышав зов Селима, он вскочил и пошел выяснить, в чем дело.
Через минуту Мухсин увидел около себя всех своих родичей, выжидательно смотревших на него. На губах у них блуждала трогательная улыбка надежды, в глазах было трепетное ожидание. Мухсин не мог больше молчать. Радость и надежда братьев произвели на него сильное впечатление. Не без колебания сунул он руку под подушку и достал заветное письмо. Письмо ведь старое, а они, по-видимому, думают, что оно только что пришло. Ничего не поделаешь, придется их разочаровать. И все же он не может дольше хранить молчание и сторониться их. Ему следует поделиться с ними тем немногим, что он имеет, единственной реликвией, оставшейся у него от Саннии.
Он протянул письмо, Селим взял его и развернул. Они начали читать, а Мухсин наблюдал за выражением их лиц. Потом Селим вернул ему письмо с таким разочарованным видом, что Мухсин даже встревожился. Он услышал, как Абда пробормотал:
— Да ведь это же от Заннубы!
Селим удивленно смотрел на Мухсина, словно спрашивая, что заставляет его перечитывать такое неинтересное письмо.
— Это она писала, — вполголоса проговорил мальчик, опустив глаза.
— Кто она? Санния? — тихим голосом мягко спросил Селим.
Мухсин утвердительно кивнул.
Тогда Селим снова взял письмо, чтобы еще раз прочесть его. Абда тоже стал читать, заглядывая через его плечо. Мухсин указывал пальцем на некоторые фразы, разъясняя и толкуя их смысл так, как он его понимал. Селим никак не мог найти в них то значение, которое им придавал Мухсин, и, покачивая головой, тихо, безнадежно говорил:
— Нет! Нет! Она не то хотела сказать.
Мухсин побледнел. Абда толкнул Селима плечом и быстро проговорил:
— Именно это! Прочти еще раз, и ты поймешь.
— Ты еще не видел ее с тех пор, как вернулся? — ласково спросил он Мухсина.
— Нет, ни разу, — порывисто ответил мальчик.
И Мухсин вдруг сам удивился, что еще не был у Саннии, хотя она звала его и с нетерпением ждала. Вот ее письмо, в котором она откровенно пишет, что ждет его.
Эта неожиданная мысль вернула ему силы и надежду. Он один во всем виноват. Почему не пошел он к ней? Он плохо поступил с Саннией, он сам изменник.
Мальчик обрадовался и с увлечением стал рассказывать братьям про Саннию и последнее свидание с ней перед его отъездом: как он вернул ей подобранный им платок и как она сама его ему подарила, сначала осушив им его слезы. Этот платок он до сих пор хранит у себя как сокровище.
И Мухсин достал шелковый платок Саннии. Селим поспешно взял его и помахал им, радостно восклицая:
— Кто любит пророка, пусть помолится о нем!
— Что это такое? — спросил «почетный председатель», доставая очки, чтобы посмотреть, что у Селима в руке.
— Платок!.. Ее платок!.. У нас ее платок! — ответил Селим, поднося платок к глазам Ханфи.
«Председатель» почтительно встал и торжественно произнес:
— Ее платок!.. Велик Аллах!
Он поднял глаза к небу и поцеловал свои руки.
— Хвала Аллаху! Велика милость Аллаха! Это слишком много для нас! Как бы нас не ограбили! — провозгласил он.
Селим добавил, передавая платок Абде, чтобы тот тоже посмотрел на него:
— «Она сказала: приходите, а мы не пошли».
— Мы сами во всем виноваты! — крикнул Ханфи.
Надвинув шапочку на самые уши и подбоченившись, «почетный председатель» пустился в пляс, напевая:
— Ее платок!.. Ее платок у нас!.. О господи, ее платок… чудесный… замечательный… изумительный платочек…
Абда выбранил его, говоря, что такой шум и шутовство обратят все в шутку. Но Ханфи вовсе не паясничал. Он выражал свою искреннюю радость. Длительное молчание и мрачное настроение в доме, подавлявшие его веселость и жизнерадостность, угнетали его. Поняв, что жизнь вернулась в прежнее русло, он до глубины души обрадовался и не переставал шуметь и суетиться. Абда снова прикрикнул на него:
— Хватит уже, перестань наконец, сделай милость!
Ханфи прекратил свое пение и, подойдя к Абде, восторженно повторил:
— «Она сказала: приходите, а мы не пошли…»
— Тише! Слушайте! Есть предложение, — крикнул Селим.
— Какое? — спросили все одновременно.
Селим медленно проговорил:
— Я предлагаю, чтобы Мухсин пошел… Каково ваше мнение?
Все бурно выразили свое одобрение.
Мухсин с легкой улыбкой смотрел на все происходящее. Его радовали слова: «ее платок у нас», «она сказала: приходите». Он был тронут тем, что слово «мы» заменило слово «я». Ему было легче от сознания, что его чувства стали достоянием всех, что ему удалось вызвать у братьев такое оживление. Он почувствовал себя ответственным за их настроение и понял, что ради «народа» пойдет на что угодно. Больше он ничего не будет от них скрывать. И он согласился навестить Саннию, желая доставить этим удовольствие всем.
Глава двадцать вторая
Санния услышала призыв к послеполуденной молитве, прозвучавший с мечети Ситти Зейнаб. Она с самого полдня сидела в своей комнате, но не спала, а думала о письме, которое ей вчера передала служанка в приемной врача. Увидев письмо в руках Бухейты, она сразу поняла, от кого оно. Сердце ее сильно забилось, но она овладела собой и, взяв письмо, спрятала его на груди. Когда наступил вечер, она ушла в свою комнату, заперла за собой дверь и, затаив дыхание, прочла его. Ее грудь взволнованно вздымалась. Дочитав письмо, она поднесла его к губам и поцеловала, по ее щекам текли слезы радости. Санния не знала, спала ли она ночью, сон переплетался с явью… Никогда еще не была она в таком состоянии. Утром она прежде всего перечла письмо и теперь, с самого обеда, снова сидит одна, в запертой комнате и вчитывается в эти строки, давшие ей неведомое до сих пор счастье.
«Госпожа моя!
Прости мою смелость! Я пишу тебе по необходимости. Вот уже почти два месяца, как ключи моей жизни перешли из моих рук в другие руки, и теперь я не один вершу свою судьбу. Если я осмеливаюсь писать тебе, то только потому, что страстно желаю узнать твое мнение, мнение существа, от которого зависит теперь мое счастье или мое горе, а может быть и жизнь. Я придаю такое значение твоему мнению, потому что не хочу быть эгоистом. Я так люблю тебя, что предпочитаю быть несчастным, чем соединиться с тобой узами, нежелательными тебе.
Прими, госпожа, уважение преданного тебе
Мустафы Раги.
Улица Селяме, № 35, второй этаж».
Этот юноша, конечно, искренен, ведь она чувствует то же самое. Она уже не принадлежит только себе, другой человек вдруг оказался властителем счастливых и горестных минут ее жизни. Как странно, что это письмо говорит о ее собственных переживаниях, выражает ее собственные чувства! Разве это не убедительное доказательство его искренности? Ведь говорят же: сердце сердцу весть подает.
— Да, сердце сердцу весть подает! — радостно повторяла Санния.
Но что же теперь делать, как быть? Должна ли она ответить на это письмо или, несмотря на уверенность в его искренности, невзирая на свое огромное счастье, ей, благовоспитанной, порядочной девушке, не подобает переписываться с посторонним мужчиной? И Санния снова и снова поглядывала на письмо, которое держала в руке, раздумывая над этим вопросом, волновавшим ее с самого утра. Она взглянула на слова: «Я придаю такое значение твоему мнению», потом перевела взор на предыдущую строчку: «… страстно желаю узнать твое мнение, мнение существа, от которого зависит теперь мое счастье…» — и опустила голову. Положив письмо на стол, она подошла к зеркалу и взглянула на свое пылающее лицо, раскрасневшееся от волнения и радости.
Санния улыбнулась своему отражению и тихо, убежденно сказала:
— Он ждет моего ответа. Он хочет знать мое мнение, и это его право.
И сердце вновь победило. «Не лучше ли поговорить с ним? — подумала она. — Или только послать ему улыбку и бросить взгляд, в котором заключался бы весь ее ответ. Он так близко от нее! Они оба живут во втором этаже. И, к счастью, его маленькое, всегда открытое окно — как раз напротив окна ее комнаты. Как могла она до сих пор не обратить на это внимания? Какая она рассеянная!»
Санния подбежала к окну и распахнула его, чтобы посмотреть, насколько близко окно любимого. Да, оно совсем рядом, их разделяет не больше двух метров. Какое счастье, что ее комната находится в конце дома и расположена напротив его комнаты. Ей больше не нужно смотреть через деревянную решетку или каждую минуту входить в гостиную, привлекая к себе внимание родителей. Как она была слепа! Правда, окно с решеткой выходит прямо на кофейню, но зачем ей теперь кофейня? Она подаст Мустафе знак, чтобы он подошел к маленькому окошку, и тогда сможет разговаривать с ним под покровом ночи, не выходя из своей комнаты. Два метра, отделяющие их, — пустяки!
