Н. Денисов - Пожароопасный период

– Буэнос диас! Здравствуйте! Куанто куэсто? Сколько стоят? – прицеливаюсь к бендеровским шароварам.

О, две с половиной тысячи бразильских «монет». Годится!

Сантус. На улицах нет выхлопных газов, хотя масса легковых и грузовых машин.

– Заметили, – говорит электрик Васильев, – постоянно пахнет спиртом? Машины ведь на спирте здесь работают!»

– Забавно, – отвечаю, – здесь вот даже машины на спирте, а у нас – сухой закон.

– Старик, – как всегда иронизирует Борисовец, – здесь вино дешевле воды, но мы же в первую очередь коммунисты, черт побери, а потом уж импотенты и алкоголики.

Парни ржут. Парни бегут обратно на пароход. Там, наверное, уже выгрузили полагающуюся здесь партию контейнеров. И – с якорей сниматься, по местам стоять!

Вышли из порта в 18.00. Прошли по заливу-каньону на виду города – в огнях и рекламах. На выходе из бухты встретила крутая зыбь; Начало «выдавать».

Стоим на корме с токарем Леней Разводовым:

– Помню, у Новой Зеландии нас прихватило. Крен с борта на борт до сорока пяти градусов. У кого нервы послабее, надели жилеты и стоят в коридоре наготове. Я тогда на руле был. Старпом мечется по мостику, нервничает, а капитан стоит в уголочке, смотрит в окно и молчит. Как будто ничего и не происходит. Что было, такого не довелось больше испытать. Потом уж, когда зашли в пролив, вздохнули.

Закрываю дверь на палубе, поскольку свистит и дует, обшаривает под рубашкой.

– Открой, воздух еще теплый.

– Возле Мадрина, говорят, есть лед уже.

– Так зима, ничего удивительного. В Уругвае морозы бывают до минус тринадцати.

– Морозы? А как тогда насчет попугаев? С детства помню: «Мы идем по Уругваю, ночь – хоть выколи глаза! Слышны крики попугаев, обезьяньи голоса!» – вставляю реплику.

– Кто их знает. Аргентина вон ниже, а там этих попугаев, как ворон, как страму.

Молчание. Прикуривают от зажигалок, пускают уютные дымы. Свистит ветер за бортом. Токарь Разводов, он же по совместительству киномеханик, идет с кинобанками на палубу, к борту. Грохот железный.

– Опять бросил за борт! Ты там, Леня, хоть хорошие ленты не выбрасывай.

– Куда он там все время носит?

Леня улыбается, заходя:

– Та-а, у меня там специальная кладовка.

Помполит Жданов тоже чему-то улыбается.

– Ну вот, – начинает вдруг помполит, – Приходим как-то в гости. А попугайчик орет в клетке. И весь голый, общипанный. У него подруга умерла, он с горя и вырвал себе перья. Так, понимаете, пока не нашли, не купили ему подругу, такой же размер, цвет, не принесли, не посадили в клетку, не успокоился.

– А перья? Так голый и.

– Перья выросли. У них растут.

Курилка – средоточие баек, анекдотов, воспоминаний. Как и на суше, как в «добрые застойные времена».

– Одно время разрешали привозить попугаев, потом запретили. Ну вот в проходной порта таможенники ведут досмотр, а парень-моторист обмотал ветошью попугая, чтоб пронести, посадил его за пазуху. Попугай трепыхался там, прогрыз рубаху и со злости рвет клювом живое тело. Моторист весь белый от боли, но терпит, не выдает себя. Но когда вышел из проходной, поймал под курткой голову попугая и с размаху – шмяк о тротуар.

А электромех уже мигает мне, манит к себе, на чай, на баранки. Домашние варенья его мы давно уже прикончили, но, понимаю, он ценит во мне прилежного слушателя. А я в нем – неутомимого рассказчика. Кстати, два слова о каюте Крикова. Она просторная, с душем и санузлом, но со множеством всяких ящичков – с ключами, гайками, электроприборами и прочей электрической «бижутерией». Еще книги, еще журналы. И главное – наш общий друг – чайник!

– Виктор Иванович, вы собирались про балерину.

Смеется, сметает со стола крошки, отодвигает железки:

– Ну вот. Бедные эти девочки-буфетчицы, что в восемнадцать лет приходят плавать. Тут они постигают всю грамматику и арифметику жизни. Ну ладно, если мастер (капитан) попадется понимающий. Кстати, был у нас такой мастер, что понимал взаимоотношения судовых баб и мореманов: моряку не возбраняется. Это жизнь. Ну вот была в экипаже буфетчица – работала раньше балериной. Она и тут не работала, а играла спектакли. Муж у нее, в то время еще живой был, потом зарезали, ставил балетные номера в цирке у самого Кио. Алкаш, говорят, порядочный был, оттого и погиб. Жена его у нас. Он на берегу. Ну, понятно, бабы, приходят на судно, сразу прикидывают: с матросов взять нечего, значит, надо охмурять кого-то из комсостава. Одна такая девочка 18 лет гонялась все за третьим помощником. Сто грамм выпьет и к нему в каюту. Видать, раз приголубил, мужику 35 лет, и она не отстает. И не надо ей молодых.

Вот наша балерина. Все увивалась вокруг стармеха. Но если почует где выпивку – там. А в кают-компании не подавала, а «выступала»: «Мальчики, вы уж как-нибудь без меня. у меня там (в каюте капитана!) банкет.

Раз стармех говорит мне: у меня бутылочка, пошли дернем по рюмке с устатку! Расположились только, выпили, а балерина на пороге: «Иван Васильевич, может, что надо?» – «Иди, иди, Нелли Викторовна, у нас все есть. Иди!» В бутылке, гляжу, маловато, говорю, пригласи, мастера. С надеждой, что у мастера есть и он принесет. Сходил стармех, приходит с мастером. Только выпили еще по рюмке, она опять в дверях. «Ничего не надо, иди, иди!» – скрипит зубами стармех. А сам ей шепчет: я, мол, потом к тебе приду. Вскоре капитан ушел к себе, мы остались, продолжаем. Она опять в дверях – в легком халатике, на голове какая-то чалма, спектакль играет. Говорит, если выгоните, лягу перед дверью на коврике и буду лежать. Усадили, налили. Чувствую, надо расходиться. А ей надо остаться у стармеха. Поднимаемся. А она – сидела на диване! – ах, и «потеряла» сознание. Что делать? Скоро на вахту. Решили доставить её в свою каюту. А как? На руках нести? Кто вдруг выйдет в это время в коридор – смех и грех! Разгово-оров! Взвалил её на плечо: руки- ноги болтаются, зад – вперед. Стармех на другой конец коридора пошел, отвлекать разговорами встречных-поперечных. Быстро- быстро спустился по трапу палубой ниже. Толкаю дверь, кладу ее на койку. Тут она «просыпается» и – хвать меня за. Еле отбрыкался от балерины. Вернулся к стармеху продолжать вечер. Через какое-то время стармех, нервничая, пошел зачем-то к мастеру. За дополнительной выпивкой, конечно. Мастер открыл дверь в спальню, где холодильник, сам загораживает проход. Но углядел стармех – балерина сидит на кровати и будильник в руках вертит.

Через полчаса стармех, гляжу, опять нервничает. Побежал куда-то. Прибежал, руки трясутся. Налей, говорит, стакан. Удивился, но налил. Он всегда пил маленькими дозами. Что говорю, случилось? Он и рассказывает: открыл дверь каюты балерины, а она на диване с мастером. Ну так что она тебе нужна так уж? – спрашиваю. Да нет, – отвечает, – но. Смотри, говорю, ты утром ей ничего не говори, не напоминай, а то знаешь, опять скандал, неизвестно что будет. Стармех пообещал ничего не говорить. А утром все же не выдержал, зашел к ней в каюту: «Нелли Викторовна, так что это ты так вот! А она: «Иван Васильевич, а мне казалось, что это вы были!»

Вот какие женщины! В любой ситуации находят выход из положения, а вы говорите.

На пути из Сантуса в Рио-Гранди. Ночь шли при равномерной убаюкивающей килевой качке. Снились всякие сны, которые так и не досмотрел, неожиданно проснувшись на заре. В сознании стоят осколки вчерашней морской травли в кают-компании. «На одном-судне», «А вот у нас, помню». Так вот на одном пароходе доктором был пожилой, заслуженный дядька – кандидат медицинских наук, бывший начальник военной кафедры. Звонит как-то капитан к трапу – вахтенному матросу. Раз позвонил, второй, третий – никто трубку не берет. Тут оказался рядом проходящий доктор, поднял трубку, а там: «Почему никто не отвечает? Это капитан говорит!» «Полковник Иванов слушает!» Капитан бросил трубку.

–.Вторым механиком был у нас Иван Иванович. Говорун, фантазер, травила! О себе говорил в третьем лице. «Вызывает меня начальник пароходства: «Ну как дела, Иван Иванович?».

В войну второй механик плавал в караванах по доставке грузов из Америки в Россию.

– Ну и как, Иван Иванович, было?

– А как? Выскочишь где-нибудь в море из машины, глянешь в небо, ёклмн! И опять в машину. Выскочишь второй раз, глядишь, Нью-Йорк. На обратном пути опять выскочишь на палубу, глянешь в небо, ёклмн! Выскочишь второй раз, глянешь, уже Мурманск. Вот так и плавали.

Еще одна история. Назову ее «законный попугай». Вывозить контрабандой попугаев запрещалось всегда. Но вывозили. Я уже рассказывал об опыте одного моториста. Но проносили попугаев через таможню, например, замотав ему «морду» изолентой, чтоб не орал, или прятали в валенок и – ничего.

Один капитан решил провезти попугая законным путем. В Индии дело было. Купил. Оформил все документы в посольстве, взял сертификат, что птица здоровая. Дома, в Ленинграде, посадили попугая в санэпидстанции, в карантин. Нужно было ходить каждый день кормить его. Потом чуть ли не каждую неделю делать ему прививки, носить – показывать. Намучился, не рад. Говорит, да заберите его, надоели эти процедуры. Жена и сынишка рев подняли: жалко, не отдадим! Вот что такое «законный попугай»!