Н. Денисов - Страницы разных широт

СТРАНИЦЫ РАЗНЫХ ШИРОТ

Техническая страница

ББК 84 Р7-4

Д 33

Денисов Н. В.

Страницы разных широт: Путевые очерки, зарисовки, эссе. Фотоснимки автора. – Шадринск: ПО «Исеть», 1998. – 168 с.

Под редакцией автора

В новую книгу поэта и прозаика Николая Денисова вошли документально- художественные очерки о плаваниях на торговых судах в Арктику, в страны Юго-Восточной Азии, очерк о "русской Венесуэле". Автор рассказывает о своих друзьях-поэтах, прозаиках – живущих и безвременно ушедших от нас. Российскую, тюменскую темы дополняют страницы о геологоразведчиках Ямала, короткие зарисовки, эссе.

© Н. В. Денисов, 1998.

ПОД СЕВЕРНЫМИ И ЮЖНЫМИ ЗВЕЗДАМИ

АРКТИЧЕСКИЙ РЕЙС «САМОТЛОРА»

Жара установилась с утра. Даже близкая прохлада бухты, размеренная волна, привольно накатывающаяся на берег, не спасают от духоты.

– Печет!

– Да, – подтверждает мужчина, с которым мы поджидаем такси у подъезда гостиницы "Находка", чтоб добраться в контору пароходства. Мужчина философски продолжает: – Широта здесь, верно, крымская, но долгота-то колымская.

Я еще, как говорят, и в мысли не беру, что через какие-то десять суток перехода на этой долготе – пойду просить у боцмана теплый ватник. Вспомню и это жаркое утро 4-го августа, и невозможной голубизны находкинскую бухту, что счастливо открыта русскими мореходами небольшого шлюпа "Америка" – в далекие уж теперь времена...

Вот опять стремлюсь я в арктические моря, в те близкие сердцу льды и торосы, через которые в навигацию 1975 года шел из Тюмени на чукотский мыс Шмидта в составе экипажа плавучей электростанции "Северное сияние-04", выполняя обязанности корабельного повара- кока. Досталось нам тогда! Но верно говорят, что север притягателен: тот кто хоть раз побывал там, вернется вновь! Теперь мне предстояло попасть в Арктику с востока, через Берингов пролив, пройти пять морей и солидную "кромочку" Тихого океана. И не просто "пройти", а в составе экипажа танкера, носящего на борту тюменское имя.

– "Березово" ушел на Колыму трое суток назад. В рейсах "Нижневартовск", "Горноправдинск", "Уренгой". Завтра уходит "Надым", сегодня в 16.00 – "Самотлор"! – сказали мне в пароходстве.

– Хочу на "Самотлор"! – вырвалось у меня по-детски.

Танкер стоит в уютной бухточке у причала нефтебазы Читауджа, в последние часы перед отплытием, принимая в свои чрева дизтопливо.

И у меня мелькает мысль: может быть, оно из той нефти, что добыта под хлябью Приобских болот руками моих земляков!

С этой мыслью и ступаю на палубу огрузневшего судна. Старший помощник капитана Ислам Файзулин, приняв мое направление из пароходства, первым делом показывает курилку, а затем проводит в каюту: "Располагайся!"

Каюта, что надо, отдельная, с видом на море!

– А где команда? Пустовато на палубах! – задаю, может быть наивный вопрос старпому.

– Да на берегу, дома! Чему тут удивляться, вчера только пришли со Шмидта...

– А до Шмидта где были?

– В Магадане.

– А до...

– Ходили во Вьетнам.

В одиночестве брожу по нагретым солнцем палубам, привыкая к новому мироощущению, не решаюсь однако без спроса спуститься в машинное отделение, где погромыхивают дизели, отчего корпус судна подрагивает от вибрации, напоминая езду по неровной проселочной дороге. Вскоре на главной палубе намечается оживление, отсоединили топливные шланги, и только тяжелые капроновые канаты продолжают связывать судно с причалом нефтепорта.

Но вот, у шпилей и брашпилей, появились сноровистые парни, из динамиков послышались четкие отрывистые команды. Уходим! На морском жаргоне – "отвязываемся"! Два юрких портовых буксира выводят танкер на рейд, где тяжело перекатывается крупная зыбь – отголосок недавнего циклона. С открытого рейда, где становимся на якорь, город весь на виду, раскинувшийся у подножия зеленых сопок, а то и выше, цепляясь за их крутые склоны, чем-то, может быть, белизной домов, напоминая Севастополь или Ялту. Юный город Находка. Ему всего-то за двадцать!

– Кого-то ждем! – спрашиваю у вахтенного штурмана.

– Гостей... Представителей нефтяного Самотлора, нижневартовцев. С нами в рейс идут.

Вот удача: земляки!

И вот они, прибыв рейдовым катером, поднимаются по трапу. Однако, и знакомые лица вырисовываются!

– Здорово, братва! Какими судьбами?!

Наши эмоции заглушает металлический голос в динамике:

– Выбрать якорь!

Ночь в Японском море накатывается гак-то сразу – густо и мощно. И танкер погружается во мрак, светясь лишь огоньками на мачтах. В ходовой рубке тоже сумеречно, лишь очерченный кружок света от настольной дампы нал штурманской картой да фосфоресцирующий экран локатора, к которому то и дело склоняется вахтенный помощник капитана, говорят о том, что плывем мы не по воле волн, а курс наш выверяется строго и внимательно.

В кают-компании свет ярче, свободные от вахты смотрят программы японского телевидения. Страна Восходящего солнца совсем близко, где-то в сорока милях от судна. В иллюминаторы правого борта ясно видать отсветы огней чужого побережья. Значит, скоро уже подойдем к проливу Лаперуза и форштевень танкера разрежет волну Охотского моря.

Эх, не уснуть мне в эту ночь! Поздно. Уже и телеэкран "запорошило" цветным "снежком", и моряки разошлись по каютам, а мы, тюменцы, выходим на свежий ветерок палубы. Море обдает мелкой сыпью брызг. Резвится вода!

– Смотрите, светится! – изумленно восклицает буровой мастер Володя Кузнецов, перегибаясь над леером, – Здорово!

– Это планктон! – со знанием деда поясняет журналист Лева Соловьев. Но Володя тормошит нас обоих:

– Нет, вы только посмотрите, вот бы заснять на цветную кинопленку! – Володя взял с собой в командировку кинокамеру и готов запечатлеть все на свете. Еще днем он без устали обследовал трапы и палубы танкера, прицеливаясь объективом направо и налево. На море он впервые. И можно понять человека!

Мы долго вглядываемся в шумящий простор, каждый наедине со своими чувствами и опять ловлю себя на мысли, что никогда, наверное, не смогу привыкнуть к состоянию новизны, которая охватывает меня всякий раз, когда ступаю на палубу судна. Но я знаю главное: привычка рождает равнодушие, а море этого не прощает. Море любить надо! Очень любить!

Неожиданно по курсу судна вспыхивает мощный сгусток огней, будто ярко расцвеченная огромная новогодняя елка возникла среди волн – да так близко, что заломило в глазах от этого блеска. И вот уж вторая, третья – десятки таких "елок"! – вблизи и вдали заполонили собой пространство, расцветив воды и небесный купол на многие мили окрест. Кажется – огромное селение светится и манит запоздалого в ночи путника. Я ведь только в книгах читал о ночной ловле сайры и крабов, когда в море выходит огромное количество судов и суденышек, каждое, будто костер из мощных прожекторов и светильников.

— Краболовы работают! – подходит к нам первый помощник капитана Алексей Александрович Тютрюмов.

— Да, красивое зрелище! – отзывается Лева Соловьев. – На нефтяном Самотлоре у нас тоже хватает таких "зрелищ"...

Мне не хочется вступать в глубокомысленные и в данный момент праздные рассуждения о бездарных факелах попутного газа, о коих намекает Соловьев. Поднимаю воротник куртки, и уже гляжу как бы сквозь всю эту декорацию путины, где мне видится другой простор – полевой, засугробленная, убродная дорога, а вдали, уходящее столбами в небо зарево электрических огней над родным моим селом Окунево. И мы бредем с друзьями из соседнего большого седа, где мы учимся в школе-десятилетке. Бредем, точнее – бежим-торопимся к родителям на воскресенье. И тут вместо привычной глухой тьмы, огромное зарево огней над селом.

— Ребята, электричество подключили! Ура! – и мы уже не чувствуем усталости, резвясь и штурмуя заносы, летим на эти огни, уходящие в декабрьское предновогоднее небо...

Он говорит о танкере – "пароход", и мне невольно хочется поправить старшего помощника капитана. Как это "пароход"? С. пароходами у меня связаны иные понятия. А Бурумбаевич (так часто называют Файзулина моряки танкера) без тени иронии продолжает:

– Пароход наш – посудина хорошая. Во-первых, новая. Три года, как сошел со стапелей Финляндии. Во-вторых, полная автоматика управления; три человека, практически, ведут судно – штурман в ходовой рубке, механик в центральном посту и вахтенный матрос.

Старпому "Самотлора", как на всяком морском судне, приходится нести "собачьи" вахты – с четырех утра до восьми. И каждое утро, на зорьке отвинтив иллюминатор, чтоб освежиться глотком прохладного воздуха поднимаюсь в штурманскую рубку к Бурумбаевичу, где мы ведем неторопливые беседы.