Роберт Менассе - Блаженные времена, хрупкий мир
Лео представлял себе этот момент совсем по-другому. Ему казалось, что будет больше счастья, возбуждения, триумфа. А ему пришлось везти к себе домой пьяную Юдифь, которая безразлично сидела рядом с ним в машине, смотрела в боковое стекло и ничего не говорила. Хотя ему всегда было ясно, что рано или поздно что-то произойдет и они съедутся, все же сейчас от внезапности решения Юдифи ему было как-то не по себе. Это чувство усиливало то летаргическое, угрюмое, растерянное впечатление, которое она производила. Он чего-то не знал — но чего? Он ехал так, словно их путь был освещен только светом звезд, ехал медленно и неуверенно, ведь он тоже выпил немало. Хотя и не так много, как Юдифь. Ее состояние смущало его. Ведь, когда они доедут до дома, она вряд ли сможет сама передвигаться. С другой стороны, он ведь так часто видел ее уже в подобном состоянии, и ничего особенного это не означало. Главное — теперь он везет ее к себе домой. Все теперь будет казаться ему новым и все же знакомым, невероятным, и все-таки — его. Он поддерживал ее за плечи, вводя в дом. Лео решил принимать ситуацию такой, какая она есть. А она была такова, что давала повод к сильнейшему возбуждению, безусловно. И если он, как ни странно, никакого возбуждения не чувствовал, ему приходилось цепляться за те формы, в которых оно как-то проявлялось. Юдифь не желала сразу ложиться в постель, ей хотелось еще чего-нибудь выпить. Конечно, она хотела все это отметить, ясно. Ты права, сказал он, мы должны это отпраздновать. Охваченный счастливым чувством, Лео принес бутылку водки и две рюмки. Юдифь, странно скрючившись, сидела в его глубоком кресле и с застывшим удивлением озиралась вокруг, словно очнулась от какого-то сна и не знала, где находится. Тогда Лео тоже стал осматриваться, глядя на все, как он растроганно считал, глазами Юдифи, и удовлетворенно отметил, что все выглядит очень неплохо. Добро пожаловать домой, сказал он, твое здоровье! Юдифь выпила свою рюмку в два глотка и повалилась набок. Она не заснула, она потеряла сознание. Лео отнес ее в постель, раздел и лег рядом с ней. Он-то от волнения еще долго не мог заснуть. Затаив дыхание, он осторожно положил свою руку на живот Юдифи, Юдифь не реагировала, она лежала рядом с ним как мертвая, а Лео был счастлив, потому что ощущал в себе столько сил, талантов, энергии, и ему рисовались самые радужные перспективы. Его концепция осмысленной жизни. Теперь он беспрепятственно разовьет ее, никакого сомнения. Больше никаких блужданий в низменных лабиринтах бесцельного существования. Лео осторожно проводил рукой по телу Юдифи, она лежала как мертвая. Лео видел перед собой ее, свою работу, свою книгу, не какой-то неодушевленный предмет, а текст, наполненный жизнью для того, кто его читает, он разглядывал в темноте Юдифь, загадочный текст, источник познания для того, кто его правильно истолкует. Завтра же он примется за работу, сразу после завтрака. Он сообразил, что в доме ничего на завтрак нет. Рано утром, пока Юдифь будет отсыпаться, он быстро съездит за продуктами и приготовит завтрак. Ветчина, салями, сыр, нет, сыр не надо, Юдифь не любит сыр, и свежие теплые булочки, и шампанское, сюда, наверное, хорошо бы еще черной икры, где же ее взять, он ее еще никогда не покупал, может быть, на рыбном рынке. Или можно купить устриц, но у него не было специального ножа, а обычным ножом их ведь не откроешь, нет, об устрицах вообще не могло быть и речи, открывая, он может повредить себе правую руку, которой предстоит писать, все такое вот скользкое и неуловимое подходит больше таким девушкам, как Регина, но не Юдифи, тогда, может быть, лосось? И, конечно, апельсины для сока, вообще — фрукты, полную вазу разноцветных фруктов, манго, дыню, карамболи, виноград и конечно ананас, в память о начале их любви, нет, ананас не надо, никаких напоминаний о том споре в ванне, лучше свежий инжир. Он должен стать настоящим праздником, первый завтрак в их совместной жизни. И стол он должен накрыть особенно красиво, пусть Юдифь придет в восторг, белая скатерть, может быть, столовое серебро от дядюшки Зе, и конечно — цветы, орхидеи, и еще, наверное, цветы гибискуса из сада, рассыпать их по белой скатерти, свечи, нет, какие свечи в такой час. А после завтрака за работу. А немного погодя перерыв, мы его проведем вместе, в постели. Нет, в постель лучше сразу после завтрака, отдохнув и подкрепившись, с тем вдохновением, которое, бесспорно, придет за завтраком, с этой телеологией броситься друг другу в объятья, чтобы нагнать то, что не позволили сейчас сделать поздний час, усталость и алкоголь. Бесспорно, в постель сразу после завтрака, тем лучше, тогда потом он сразу сможет засесть за работу, это ясно, Юдифь будет в восторге, сегодня было уже слишком поздно, чтобы отпраздновать все подходящим образом, но завтра, завтра будет настоящий праздник.
Лео казалось, что он только что заснул, когда его разбудила Юдифь. Просыпайся, Лео, нельзя же столько валяться в постели. Лео был совершенно сбит с толку, ему показалось, что это говорит его мать, нельзя, нельзя, эхо этих слов осталось в нем навсегда, Лео повернулся на спину, он открыл глаза и увидел Юдифь, которая стояла у его постели и застегивала на груди блузку, как так — Юдифь, ну конечно, Юдифь.
Который час? Совсем поздно, сказала Юдифь, вставай, вставай, нам нужно переделать кучу дел, нужно столько всего купить, я уже заранее так рада…
Конечно, сказал Лео и сел в постели, у нас нет ничего на завтрак, я вот как раз и собирался…
Кофе мы выпьем по дороге в какой-нибудь падарии, давай, вставай же наконец.
Что значит по дороге, по дороге куда? Он протер глаза, голова невыносимо болела.
Она продолжала болеть весь день, в уличной сумятице, когда они пробивались из одного мебельного магазина в другой, в залах, где были выставлены образцы и где он не мог угнаться за Юдифью, которая хотела только присмотреться к товарам, и где так раздражал запах лака, тканевой пропитки и освежителя воздуха, где надо было стоять перед сотнями шкафов, полок, столов, мягких кресел и диванов, относительно которых он вообще не знал, зачем им такое может пригодиться. Он совершенно ничего не понимал, хотя против аргументов Юдифи ему нечего было возразить. Что теперь, раз уж они будут жить вместе, им следует вместе обставить дом, в соответствии с их общими жилищными и жизненными потребностями. Что в противном случае она всегда будет чувствовать себя просто постоялицей, в лучшем случае — желанной гостьей в чужой квартире, и у нее не появится чувства, что она здесь действительно у себя дома. Жить с Лео, сказала она, это ведь нечто большее, чем несколько платьев в его шкафу и вторая зубная щетка у него в ванной.
Что мог Лео на это возразить? Что она, разумеется, может обставить одну из комнат у него в доме для себя, как она хочет? Это не аргумент, после того как она уже сказала, что не хотела бы чувствовать себя здесь, словно она просто снимает комнату. А если подойти к этому спокойнее, осмотрительнее, пока, через некоторое время совместной жизни, они не уяснят себе, что им необходимо в доме изменить и дополнить? Было бессмысленно ей это предлагать, ее распирала энергия и жажда деятельности. Кроме того, подумал он, это была бы просто-напросто отсрочка, и лучше прямо сегодня сделать самое необходимое, то, что позже, когда он углубится в свою работу, будет казаться ему еще более несвоевременным.
Его работа. Через три недели он был от нее далек, как никогда. Каждый день он все ездил и ездил с Юдифью по городу в большие мебельные магазины, к известным оформителям интерьеров, в дешевые маленькие мебельные лавчонки, к торговцам антиквариатом, скупщикам, столярам и даже — по домашним адресам иностранцев, которые в связи с отъездом на родину дали объявление о продаже домашнего имущества. Его дом был завален проспектами, каталогами, перечнями цен, сведениями о кредитах, специальными журналами, но две трети его мебели из дома исчезло. Юдифь организовала все это вместе с Левингером, которому вся мебель здесь на самом деле и принадлежала. Лео с апатично-озадаченным видом наблюдал появление в результате бесчисленных манипуляций каких-то диванов и столов, потому что не мог понять, чем эти новые лучше его прежних дивана и стола, и он своими руками помогал их выносить, так и не понимая, почему же все-таки они утратили свою функцию, если на их месте неизбежно появляются новые. Юдифь уже заплатила за два платяных шкафа, пока он в нерешительности разглядывал образец, раздумывая, нравятся ли они ему вообще. И почему сразу два, ведь один шкаф у него уже был и второго для ее одежды было бы достаточно. Но Лео, они же не сочетаются друг с другом, сказала она, или ты хочешь устроить две раздельные спальни? Ее лихорадочная активность и обидчивость парализовали его. Комнаты сделались для него чужими, и с каждым новым предметом обстановки он все больше чувствовал себя кем-то вроде гостя в доме Юдифи, участливым старым знакомым, который помогал передвигать мебель, потому что она хотела взглянуть, как ее лучше расставить. Она занялась перераспределением помещений, даже не советуясь с ним, не заручившись его согласием, а он, ощущая полную подавленность, был согласен на все. Он приходил в бешенство оттого, что Юдифь увесила все стены зеркалами, он считал эту гипертрофированную любовь Юдифи к зеркалам болезненной, но говорил сам себе, что ведь он, собственно говоря, знал об этом заранее, значит именно на это он не имеет права жаловаться. Даже в спальне, над новой кроватью, она укрепила на плафоне зеркало, в которое он видел себя, измученного, одного на постели, слишком для него мягкой, а Юдифь в это время еще была в sala, пила, курила, изучала проспекты, вместо того чтобы идти спать.
