Т. Корагессан Бойл - Дорога на Вэлвилл
– Умер?
Уилл с трудом сел, волосы упали ему на лицо. Он закрыл глаза, механическим жестом откинул прядь и кивнул.
– Уилл, милый, – гораздо мягче сказала Элеонора. – Это очень печально. Претц – это тот заводчик из Кливленда? – Она продолжила, не дожидаясь ответа. – Однако нельзя же принимать такие вещи столь близко к сердцу. Я знаю, что у тебя сверхчувствительная натура – в этом мы похожи, я именно за это тебя и полюбила, за сострадание и доброту, – но, Уилл, ты должен понимать, что человек, слишком поздно вставший на путь здоровой биологической жизни, не может за каких-нибудь полгода или год исправить все неотвратимые последствия надругательства над своим организмом и гастрономического самоубийства…
Уилл хотел услышать совсем не это. Если уж Претц мертв, то на что может рассчитывать он? К черту лекции, он нуждался в сочувствии, и ее тупое вегетарианское красноречие вывело его из себя.
– Он не своей смертью умер! Не почил во сне! – взорвался Уилл, перебив ее на полуслове. – Его убили, прикончили, и сделал это доктор Келлог со своей научной методикой! С тем же успехом этот козлобородый мошенник мог сам повернуть выключатель!
Лоб Элеоноры вновь пересекла складка. Ну все, теперь Уилл допрыгался – покусился на святая святых. Ее глаза прожгли его насквозь, плечи яростно распрямились.
– Как ты смеешь так говорить о… о… Что ты такое несешь? Что ты имеешь в виду?
– Убийство электричеством, сожженная плоть, опорожнение кишечника – вот что я имею в виду. Смерть, я говорю о смерти! – Он с мукой отвернулся, сжал ноющие виски. – На его месте мог быть я.
Элеонора не шевельнулась. Так и стояла у дверей, разъяренная, потерявшая терпение.
– Ты, кажется, еще не протрезвел?
Уилл тоскливо смотрел на нее. В этот миг он не мог взять в толк, как получилось, что он полюбил эту женщину – такую чужую, бессердечную, упрямую, – ухаживал за ней, женился. Она никогда и ни в чем его не понимала!
– Я не пьян, – сказал он. – А лучше бы был пьян. Ты понимаешь или нет? В этой вашей чертовой синусоидной ванне убили человека – изжарили электрическим разрядом, как какого-нибудь преступника в Синг-Синге. И Альфред тоже умер бы, если б я не догадался разомкнуть цепь…
Она ему не верила.
– Ты бредишь, – заявила Элеонора, и складка стала еще глубже – того и гляди расколет лоб пополам. – Я уверена, что доктор Келлог ни за что не допустил бы…
– Хомер мертв, Элеонора. Я все видел. Своими собственными глазами.
Она не знала, что на это ответить. Уилл понял: он взял верх. Еще какое-то время Элеонора стояла на пороге. За окном клубились облака, Рождество накрыло плотной темной рукавицей Санаторий со всеми его чудесами, замечательными удобствами и хитроумными приспособлениями.
– Ну хорошо, допустим, он действительно мертв, – в конце концов буркнула Элеонора. – Это еще не дает тебе права напиваться до потери сознания!
Сухой стук каблучков по полу, скрип двери.
* * *На следующий день настал черед доктора Келлога.
Он появился в начале пятого без всякого объявления, прямо из операционной. Был суров, сердит и являл собой воплощение возмущенной патриархальной добродетели. Следом вошел пыхтящий секретарь, руки он сцепил перед собой, глаза опустил и был похож на священника, присутствующего при казни.
– Так-так, сэр! – вскричал доктор, засунул Уиллу руку в рот, чтобы посмотреть на язык, потом с размаху хлопнул больного ладонью по груди, как по пустой бочке, и сразу вслед за этим вцепился в запястье щупать пульс. – Так-так, сэр. Надеюсь, вы объясните мне, что произошло?
Уилл ничего не ответил. Рассудок его уже прояснился, изнутри подступала злоба. Шаман, заклинатель змей, думал он. Все равно что отправиться на лечение к какому-нибудь колдуну в джунгли. Все эти вибрационные кресла, массажи и синусоидные ванны – чистой воды шарлатанство. А самый главный шарлатан из всех – этот коротышка. Да, Уилл кипел от ярости, но в то же время трясся от страха. Он знал, что его дело плохо. Было совершенно ясно, что никакого винограда он не получит. Ему, правда, сейчас было не до еды. Он снова чувствовал себя отвратительно, как прежде, когда сидел на диете из хидзикии и псиллиума. Лайтбоди взглянул в ледяные голубые глаза доктора и содрогнулся от кошмарного предчувствия: ему не суждено подняться с этого ложа, он окончит свои дни в Санатории, погубленный этим целителем. Он будет лежать в земле, рядом с другими неудачниками – Хомером Претцем, чахоточными дамочками и дохлой благодарной индейкой.
– Помогите мне, – прохрипел Уилл.
– Угу, – фыркнул Келлог. – Так я, значит, должен вам помогать?
Он уже поднялся с кровати и бегал по комнате, поглаживая бородку, размахивая руками и тряся пальцами, будто его только что окатили водой. Ни на миг не останавливаясь, снял очки, подышал на стеклышки, вытер их безукоризненно чистым носовым платком, развернулся и засеменил в обратном направлении.
– Я не смогу вам помочь, если вы сами себе не поможете. – Доктор остановился, снова нацепил очки, и глаза холодно блеснули из-за безжизненных стекол. – Мне доложили, что вы самым возмутительным образом нарушили предписания лечащих врачей – мои и доктора Линнимана.
Уилл отвернулся. Он чувствовал, как сердце колотится прямо в горле, в висках и кончиках пальцев.
– Не смейте отворачиваться, сэр! Я говорю, что вы нарушили мои указания, подвергли риску свою жизнь и устроили безумный, отвратительный дебош. Что я слышу! Вы ели мясо? Пили алкоголь! Маринованные огурцы, кетчуп! А может быть, еще и отведали черного кофе? Господи, я не удивлюсь, если вы даже загазировали свой кишечник кока-колой! Так или не так? Отвечайте, сэр! Что вы можете сказать в свое оправдание?
Лайтбоди покорно обернулся, но испепеляющий взгляд приковал его к подушке. От этого громовержца прощения не дождешься, в нем нет ничего человеческого. И Уилл решил соврать.
– Нет, – сказал он со всей доступной ему убедительностью, – все это неправда.
Доктор застыл на месте, и взгляд его сделался еще более страшным.
– Не лгите мне, сэр! – проревел он. – Не поможет! Вы считаете меня дураком? Идиотом? Даже если бы у меня не было своего человека в «Красной луковице» – да-да, в «Красной луковице», – я не настолько слеп, чтобы обманываться. Посмотрите, на что вы похожи. Мясо! – во весь голос возопил доктор. – Убоина! Окровавленная плоть!
Но в этот момент Уилл вдруг почувствовал, как в нем тоже закипает гнев. Какое право имеет этот шут гороховый читать ему лекции? Этот изобретатель синусоидной ванны! Этот убийца Хомера Претца!
– Ну и что с того? – язвительно произнес Уилл.
– «Что с того»? – взвыл доктор. – Дэб! Дэб! Вы слышали? Он лежит здесь отравленный, с подорванным здоровьем и смеет говорить мне подобные вещи! А ведь он сам погубил свою жизнь, и очень может быть, что он уже никогда не поднимется с этого ложа. «Что с того», говорит он. Хороший вопрос! Вот что я скажу вам, сэр, – вновь обернулся он к Уиллу. – Будет гуманнее, если я сразу дам вам хорошую дозу цианида или стрихнина. По крайней мере, меньше будете мучиться. Как вам такая перспектива?
Раскрасневшийся секретарь выглядел так, словно его только что на бойне окунули в чан с дымящейся кровью. Да и доктор, обычно такой беленький и крепенький, тоже весь побагровел и раздулся от праведного гнева. Уилл смотрел на двоих распаленных фанатиков, и это зрелище придало ему сил. Хоть он был болен и кругом виноват, хоть упоминание о смерти жутко его напугало, но он решил ответить ударом на удар.
– Ладно, пускай я умру. Но перед смертью мне хотелось бы послушать, как вы с вашими замечательными методами спасли жизнь Хомера Претца!
Доктор Келлог был сейчас похож на волдырь, который того и гляди лопнет. Он ничего не видел, ничего не слышал, словно Господь Бог, восседающий на облаке. Упоминание о Хомере Претце он пропустил мимо ушей – нет смысла отвечать на подобную дерзость.
– Сестра Блотал! – заревел Келлог.
Дверь тут же распахнулась, и Уилл заметил в коридоре мертвенно бледную от ужаса Айрин Грейвс. В следующую секунду в палату влетела решительная сестра Блотал.
– Возьмите этого… этого… – голос доктора перешел на шипение, – этого мясоеда, отвезите его в кишечный отдел и поработайте с ним как следует на промывочной машине. До тех пор, пока я не назначу иное лечение. Вы меня поняли?
– Так точно, доктор! – пролаяла мегера, и Уиллу показалось, что она вот-вот отдаст честь своему начальнику.
– Ничего, – протяжно сказал доктор, поглядывая на Уилла, – мы еще вывернем его наизнанку.
* * *В тот же вечер, но позднее – должно быть, было часов восемь, потому что за окнами потемнело, коридоры Санатория опустели, клизмы отправились отдыхать, а утки задвинулись под кровати, – к Уиллу явился еще один посетитель. После яростного промывания, осуществленного сестрой Блотал, которая на протяжении всей процедуры укоризненно цокала языком и ругала пациента, он вернулся в комнату, чтобы в одиночестве поужинать (если это можно было назвать ужином). В дверь постучали, когда Уилл, измученный, лежал в кровати и смотрел в потолок. Знакомый вкус омерзительных водорослей терзал его нёбо, подлые семена набухали в желудке, а кишки были чище и прозрачнее альпийских ручьев. На столике горела лампа, болезненный желтый свет озарял впалые щеки и острый нос больного. Здесь же стоял графин с водой, рядом – стакан. В ногах валялись забытый «Атлантик мансли» в скучной коричневой обложке, книжка «На охоту с мистером Рузвельтом» и рождественский номер журнала «Харперс».
