Т. Корагессан Бойл - Дорога на Вэлвилл
– Кумыс? – переспросил он.
Элеонора убрала руку, откинулась на спинку стула.
– Вам понравится, можете мне поверить.
Официантка отошла, и Чарли поймал себя на том, что смотрит Элеоноре прямо в глаза. Он где-то читал, что зеленые глаза – признак страстной натуры. Или там речь шла о карих глазах? Не важно. В пансионате миссис Эйвиндсдоттер он жил как монах, и близость Элеоноры действовала на него самым недвусмысленным образом.
– Что ж, уверен, что вашей рекомендации вполне достаточно. Однако мы говорили о вашем муже, об Уилле. Что с ним стряслось, а?
Она поджала губы. Повертела в руках ложку. Чуть погодя спросила:
– Вы давно видели его в последний раз?
– Давно, – соврал Чарли.
Она вздохнула.
– Он шел на поправку. Все так говорили. Сегодня должен был перейти на виноградную диету.
Чарли приподнял бровь.
– Наконец-то настоящая пища. Доктор Келлог долго держал его на молоке, чтобы очистить весь пищеварительный тракт. Не ухмыляйтесь, мистер Оссининг. Я не потерплю шуток по поводу той области человеческих знаний, о которой вы не имеете ни малейшего представления. А еще производитель готовых завтраков! В общем, Уилл находился на молочной диете, которая должна была оживить его кишечную флору и улучшить пищеварение. Сегодня мужа должны были в виде поощрения перевести на виноградную диету.
В этот миг какой-то тощий горбоносый субъект в странном шутовском наряде влетел в столовую, бренча на мандолине. Это была мелодия Сузы – «Красотка Энни Лори». Все обедающие стали хлопать в ладоши и смеяться. Элеонора обернулась и улыбнулась – улыбка у нее была простодушная, невинная. Чарли тоже улыбнулся. Это произошло само собой – так уж действовала на него ее близость. Конечно, она на три-четыре года старше, да еще и замужем. Но зато какая классная штучка! Когда «Иде-пи» встанет на ноги, когда он, Чарли Оссининг, станет магнатом, влиятельным человеком с собственным авто, сшитыми на заказ костюмами и биллиардной, именно с такой женщиной он заведет семью.
– Ну и что? – напомнил он. – Что же произошло?
Она наморщила лоб, все признаки веселья исчезли.
– Уилл сорвался. Вчера вечером. Произошло что-то ужасное, какой-то несчастный случай, когда он принимал синусоидную ванну. Точно не знаю. Но так или иначе он сорвался. Понимаете, – она подалась вперед и доверительно понизила голос, – у моего мужа дурные наклонности.
Элеонора как придвинулась, так больше и не отодвигалась.
– Сначала он пристрастился к мясу, потом к алкоголю, а дальше – мне страшно об этом вспоминать – к опиуму. Все это подорвало его здоровье. Я твердо знаю, что лечение в Санатории – его последний шанс.
Она взглянула на Оссининга, словно надеялась на понимание, сочувствие и ободрение. Чарли изобразил полнейшее участие и даже сверх того. Однако в этот миг он испытывал неимоверное облегчение. Так вот в чем штука – у Лайтбоди просто похмелье. Подумаешь! От этого не умирают – ну, башка трещит да в брюхе бардак. Господи, эти пожиратели отрубей – истеричные идиоты. Надо же – похмелье! Можно подумать, его ножом пырнули, или измордовали до полусмерти, или обнаружился рак желудка, или паралич разбил. Надо будет через пару дней наведаться сюда с чеком да прихватить с собой пинту виски – это поможет парню войти в норму. Тут появилась официантка, принесла Элеоноре воды, а Оссинингу кумыс – какую-то белесую, пенистую дрянь.
– Готовы заказывать? – спросила она.
– Да, конечно, – сказала Элеонора. – Если не возражаете, мистер Оссининг, я закажу для нас обоих – ведь я лучше вас знакома с антитоксичной диетой.
Чарли кивнул. Почему бы и нет? По дороге домой можно будет заглянуть в «Красную луковицу» и перекусить как следует. Элеонора сделала заказ, произнося мудреные названия блюд с таким видом, словно сама изобрела их – в приступе безумного кулинарного экстаза. Когда официантка удалилась, Элеонора принялась расспрашивать про «Иде-пи».
– Любопытно знать, вы уже приступили к производству? Ведь это нелегко, когда вокруг столько конкурентов…
Чарли по обыкновению принялся разглагольствовать, следя только за тем, чтобы не повторяться. Он сочинил историю о том, как в компанию толпой ринулись новые инвесторы, потом рассказал, что его партнер вознамерился построить для нового продукта новую фабрику, а не перестраивать корпуса обанкротившихся фирм.
– А вы обанкротиться не боитесь? Каким образом вы рассчитываете избежать этой прискорбной участи? – спросила она одновременно и с насмешкой, и всерьез.
Он почувствовал: в их отношениях что-то переменилось, она стала податливей. Ей нравится сидеть рядом с ним в столовой, где тренькает мандолина и фальшивая гусятина плавает в фальшивом соусе. Зал словно сжался до размеров одного стола, за которым сидели только двое – он и она. Ее драгоценный доктор куда-то запропастился, муж блевал, согнувшись в три погибели у себя в палате, и Элеонора была рада обществу.
– Мы изготовим продукт лучшего качества, – ответил Оссининг, – и не поскупимся на рекламу. Реклама – залог успеха. Таков современный бизнес. – Он разошелся и стал жестикулировать, подражая Бендеру. – Сначала необходимо создать спрос. Не важно, хорош продукт или плох – он все равно останется невостребованным, если публика не готова его воспринять. Известно ли вам, что Пост потратил в прошлом году миллион долларов на одну только рекламу? Целый миллион!
Элеонора сидела, положив руки на стол, обручальное кольцо посверкивало на пальце. Она была совершенно неподвижна и наблюдала за Чарли, будто зоолог, изучающий повадки какого-нибудь экзотического зверя. На ее губах по-прежнему играла легкая насмешливая улыбка.
– Что? – прервался Чарли. – Что вас веселит?
Помолчав, она сказала:
– Вы не притронулись к кумысу.
Это правда. Он совсем забыл про кумыс. Напиток оседал в стакане, оставляя грязноватые следы пены, похожей на линию прибоя. Он взял стакан, отпил.
Вкус был поганейший – Чарли чуть не выплюнул. Бог знает из чего сделали эту дрянь. От нее пахло мокрой собакой, а на языке остался вкус прогорклого масла, грязи и плесени.
– Что… – поперхнулся Чарли. – Что это за гадость?
Ее глаза лучились.
– Вообще-то кумыс – это прокисшее кобылье молоко. Но Шеф использует в качестве сырья молоко жвачных.
Чарли захлопал глазами.
– Коровье молоко, – пояснила она. – Ферментированное. Чтобы обзавестись собственной лактобацильной культурой, ваш изможденный пищеварительный тракт должен компенсировать нанесенный ему ущерб. Если, конечно, еще не слишком поздно. Устрицы, – с отвращением произнесла она. – Бифштексы. Шампанское. Всю свою жизнь, мистер Оссининг, вы занимаетесь самоотравлением. С тем же успехом вы могли бы каждое утро сыпать себе в кофе мышьяк. Не говоря уж о том, что кофе по сути тоже яд. Ну же, – подбодрила его она. – Допивайте. От этого не умирают.
И вот, ради Элеоноры Лайтбоди, ради ее мужа, ради лежащего в кармане чека и светлого будущего «Иде-пи», Чарли Оссининг запрокинул голову и выпил мерзкую тягучую жидкость до дна, едва при этом не захлебнувшись. А потом принесли обед: протозная гусятина, фаршированная водорослями и орехами, с соевым соусом; салат из яблок с наттолином, «клюквенный сюрприз» и жареные овощные устрицы. Элеонора ела с удовольствием, Чарли через силу. Когда он почувствовал, что еще один кусок – и его вывернет наизнанку, вновь появилась официантка с меню десертов. Чарли начал было отказываться, но Элеонора настояла. В результате официантка принесла две порции кумысного кекса, щедро сдобренного кумысным же мороженым.
Вот тут Элеонора и пустилась в откровения. Сказала, что она глубоко несчастна. Что у нее депрессия, что она в полном отчаянии. Доктор Линниман, тот самый красавчик, с которым Чарли видел ее на улице, отбыл на конференцию в Нью-Йорк и вернется только через две недели. А с Уиллом беда. Накануне вечером из-за уже упомянутого дебоша он отсутствовал на прощальном рождественском празднике, устроенном Фрэнком (в смысле Линниманом). Разве можно быть счастливой, когда у тебя такой муж? Человек, предпочитающий собственной жене выпивку и вульгарных собутыльников! Да он не способен отказаться от гамбургера, даже если такая еда грозит ему могилой! Один бог знает, сколько усилий она приложила, чтобы вытащить его из ямы. И вот теперь конец всем надеждам.
На протяжении всего этого драматического рассказа Чарли, разумеется, всячески выражал сочувствие: цокал языком при упоминании о «вульгарных собутыльниках», ужасался, когда речь заходила о мясе. С одной стороны, он был смущен. Но в то же время наслаждался каждым мгновением, каждым движением ее губ и каждой пролитой слезинкой.
Она решительная противница разводов, говорила Элеонора. Супруги должны быть вместе до могилы в радости и в горе – но Уилл переходит все границы. В конце концов, нужно ведь подумать и о ее здоровье. Она тоже очень, очень больна. Неужто же она должна броситься вслед за погибшим мужем в погребальный костер, как фанатичные индуски? Неужто брачный обет требует от нее такой жертвы?
