Зэди Смит - О красоте
- О господи, нет. Его уже кто только не пригласил. Кроме того, меня слегка напрягает, что за столом он может начать молиться. То есть он точно начнет, и это будет… занятно.
Досадно, что у нее уже появился разболтанный трансатлантический акцент его детей. Говарду нравился ее северолондонский выговор с карибским оттенком, отполированный, если он не ошибался, дорогой частной школой. Их прогулка закончилась, здесь их пути расходились - Говарду надо было наверх, в библиотеку. Они стояли лицом к лицу, почти вровень друг с другом из-за ее высоченных каблуков. Ви взяла себя за плечи и жалобно натянула нижнюю губу на свои крупные зубы, как иногда делают красавицы, корча глупые рожи и не боясь, что впечатление от их гримас засядет в памяти собеседника. В ответ Говард напустил на себя серьезность.
- Я согласен прийти при одном условии.
- Каком? - Она хлопнула руками в запорошенных варежках.
- Если там не будет песенного клуба.
- Что? О чем вы говорите?
- В американских колледжах сохранилась такая традиция. Молодые люди собираются и поют, - морщась, объяснил Говард. - Что-то вроде хорового пения.
- Не думаю, что там будут петь. Никто не говорил об этом.
- Если будет песенный клуб, я не пойду. Это дело принципа. У меня в жизни был неприятный эпизод.
Теперь Ви в свою очередь заподозрила, что над ней смеются. Однако Говард не шутил. Она бросила на него косой взгляд и щелкнула зубами.
- Так вы придете?
- Если вы хотите.
- Хочу. Это будет после Рождества, в следующей жизни, точнее - десятого января.
- И к черту пение, - сказал Говард ей вслед.
- К черту пение!
Занятия с Клер всегда проходили одинаково и всегда приносили радость. Каждый новый стих молодых поэтов был немногим новее варианта недельной давности, но Клер неизменно изливала на них плодотворные потоки своей проницательной любви. Рон всегда писал о современном охлаждении чувств, Дейзи - о Нью-Йорке, Шантель - о тяготах бытия чернокожих, а Зора, как машина, генерировала тексты из случайного набора слов. Великий дар Клер как учителя состоял в умении обнаруживать в этих пробах пера гран таланта и говорить с их авторами так, словно их имена уже на слуху у любителей поэзии по всей Америке. Каково услышать в девятнадцать лет, что твой новоиспеченный стих - чистейший образец твоего творчества, слепок твоего «я» на пике его возможностей, узнаваемое и долгожданное отражение твоей глубины? Клер была прекрасным учителем. Она напоминала тебе, какое высокое ремесло - поэзия, какое чудо - взывать к своей сокровенности в столь отточенной форме, опираясь на размер и рифмы, идеи и образы. После чтения студентами своих стихов и серьезного, надлежащего их разбора Клер обычно читала им стихотворение какого-нибудь великого, как правило, уже умершего поэта и предлагала обсудить его так же, как они только что обсуждали самих себя. Это позволяло им чувствовать связь между собственным творчеством и поэзией мира. Сногсшибательное чувство! Ты выходил из класса если не ровней Китсу, Дикинсон и Элиоту, то во всяком случае их соседом по эхокамере{34}, участником переклички поэтов всех времен. Особенно разительной была эволюция Карла. Три недели назад он впервые вошел в этот класс с неуклюжестью чудака и скептика. Он сварливо мямлил свои «ритмы», и вызываемый ими интерес, казалось, действовал ему на нервы.
- Это же не стихи, - отмахивался он. - Это рэп.
- А в чем разница? - спросила Клер.
- Они просто разные, и все, - упорствовал Карл. - Это разные формы искусства. Хотя рэп - не форма искусства. Рэп - это рэп.
- То есть его нельзя обсуждать?
- Обсуждайте, я вам не мешаю.
Первое, что сделала Клер с рэпом Карла, - объяснила, из чего он состоит. Ямб, спондей, трохей, анапест. От всей этой зауми Карл страстно отрекся. Он привык к чествованиям в «Остановке», а не в классной комнате. Обширные сферы его личности сложились и окрепли на базовом убеждении, что школы - не для него.
- Как бы там ни было, поэтическая грамматика у вас в крови, - сказала ему Клер. - Вы практически мыслите сонетами. Положим, форма вам неинтересна, но это не значит, что вы ей не владеете.
После такого заявления трудно не вырасти в собственных глазах, обслуживая на следующий день клиента в фирменном магазине Nike и предлагая ему примерить те же кроссовки, но другого размера.
- Напишите мне сонет, хорошо? - мягко предложила Клер Карлу. На втором занятии она спросила:
- Как дела с сонетом?
- Еще не готово, - ответил он. - Когда состряпаю, скажу.
Конечно, он с ней заигрывал. Он всегда флиртовал с учителями, все последние классы школы. И миссис Малколм флиртовала в ответ. В школе Карл как-то переспал с учительницей географии - это было ужасно. Оглядываясь назад, он понимал, что именно после этого эпизода между ним и школами все пошло наперекосяк. Но его флирт с Клер не переходил опасной черты, не был, что называется, некорректным. В Клер было то, что Карл встречал в учителях лишь ребенком, в дни, когда они еще не боялись, что он их обчистит или изнасилует: она ждала от него хороших результатов. Даже если в академическом плане это ни к чему не приведет. Он ведь не был настоящим студентом, а она не была его учителем - как и прежде, школы и Карл друг с другом не рифмовались. И все-таки она ждала от него хороших результатов. И он стремился не разочаровать ее.
На четвертое занятие он принес ей сонет. То, что она просила, - четырнадцать строк по десять слогов (или битов, как про себя называл их Карл) в каждой. Не бог весть какой шедевр. Но класс оживился так, словно он расщепил атом. Зора сказала:
- В жизни не читала более забавного сонета.
Карл насторожился. Он еще не отделался от ощущения, что вся эта веллингтонская затея - просто злая насмешка над ним.
- Ты хочешь сказать, что он нелепый?
Тут все хором заныли «Не-е-ет!» А Зора пояснила:
- Нет, нет, он живой. Я имела в виду, что тебя не сковывает форма, которая вечно сковывает меня. Хотела бы я знать, как ты это делаешь.
Класс горячо поддержал мнение Зоры, и завязался оживленный разговор: почти целый час они обсуждали его сонет, как будто это было что-то реальное, памятник или страна. Все обсуждение Карл смотрел на свое детище и чувствовал то, что никогда еще не чувствовал в школах: гордость. Он написал его небрежно, - так, как он привык писать рэп, - на мятом и грязном клочке бумаги. Теперь Карл думал, что для нового способа передачи мыслей такой носитель не годится. Он решил перепечатать эту хрень на компьютере, как только он ему подвернется.
В конце занятия миссис Малколм спросила:
- Карл, что для вас значит этот класс?
Карл недоверчиво огляделся. Странный вопрос, да еще и при всех.
- То есть будете ли вы ходить сюда, несмотря на трудности?
Вот оно что: они считают его тупым. С начальным уровнем он справился, но вторую ступень не осилит. Зачем тогда звали, спрашивается?
- Какие трудности? - резко спросил он.
- Если кто-то будет против, чтобы вы сюда ходили, будете ли вы бороться за место в этом классе? Позволите ли мне и вашим товарищам бороться за вас?
Карл посмурнел.
- Я не хожу туда, где мне не рады.
Клер покачала головой и замахала руками, прогоняя эту мысль.
- Видимо, я не то говорю. Вы ведь хотите здесь остаться, да?
Карла подмывало сказать: «Да плевал я на ваши занятия», но по напряженному лицу Клер он вдруг понял, что она ведет совсем к другому.
- Да. Это интересно. Я… вроде как… учусь.
- Я очень рада. - Клер расцвела улыбкой. Затем она перестала улыбаться и настроилась на деловой лад.
- Итак, решено, - вы остаетесь. Все, кому это нужно, останутся в этом классе, - пылко подытожила она и перевела взгляд с Шантель на молодую женщину по имени Бронвин из веллингтонского Сбербанка, а затем на математика, которого все звали «Вонг из БУ»[67]. - Отлично. Вы свободны. Зора, задержитесь, пожалуйста.
Студенты гуськом потянулись к выходу, с любопытством и завистью глядя на отмеченную особой милостью Зору. Карл, проходя, легонько ткнул ее кулаком в плечо. Зора просияла. Клер отметила это сияние с сочувствием, поскольку, кажется, шансы Зоры были невелики, и улыбнулась про себя, вспомнив собственную юность.
- Зора, вы знаете о собрании факультета? - Клер села на парту и посмотрела Зоре в глаза. До чего неумело она нанесла тушь - все ресницы слиплись.
- Конечно. Это важное собрание, его перенесли.
Говард намерен открыть шквальный огонь по лекциям Монти Кипса. Раз уж никто больше не решается.
- Хм… ну да, - сказала Клер, чувствуя неловкость при упоминании Говарда. Она отвернулась от Зоры и стала смотреть в окно.
Ради такого случая соберутся все. Грядет чуть ли не битва за душу колледжа. По словам Говарда, это будет самое значимое веллингтонское событие за долгие годы.
