Исабель Альенде - Дочь фортуны
Аргонавты
Тао Чьен и Элиза Соммерс в первый раз сошли на землю в Сан-Франциско в два часа пополудни одного из вторников апреля месяца 1849 года. На ту пору миновали данное место в короткие сроки, двигаясь по направлению к приискам. Непрекращающийся долгое время ветер затруднял ход, однако же, днем распогодилось, и все смогли оценить панораму бухты в ее великолепной красоте. Тао Чьен был человеком на вид несколько взбалмошным со своим медицинским чемоданчиком, с которым никогда не расставался, с узлом за спиной, в соломенной шляпе и разноцветной шерсти плаще сарапе, приобретенном у одного из мексиканских грузчиков. Тем не менее, чего в этом городе было мало, так это хвастовства. У Элизы дрожали не работавшие два месяца ноги, вдобавок чувствовала на материке такое же головокружение, как и ранее в море, хотя мужская одежда давала некую свободу и обеспечивала возможность оставаться не узнанной - такой невидимкой не приходилось себя ощущать еще никогда. В один прекрасный день от впечатления собственной обнаженности девушка, так сказать, пришла в себя, могла наслаждаться легким ветерком, что залетал в рукава блузки и проветривал брюки. Привыкшая к путам нижних юбок, теперь задышала, наконец-то, полной грудью. С грехом пополам удавалось тащить небольшой чемодан с превосходными нарядами, что еще, исходя из лучших побуждений, собрала мисс Роза, но, увидев колебания девушки, Тао Чьен забросил груз на свое плечо. Накидка из шерстяной ткани с длинным ворсом, свернутая под рукой, по своему весу была точно еще один чемодан, хотя девушка и понимала, что не могла бросить вещь, недавно ставшую ее наиболее ценной принадлежностью. С опущенной головой, основную часть которой прикрывала соломенная шляпа пробиралась вперед через пень колоду сквозь ужасающую сутолоку порта. В деревушке под названием Йерба Буэна, основанной в 1769 году некими испанскими экспедиторами, насчитывалось менее пятисот жителей, но едва по территории распространился слух о золоте, как тут же стали прибывать толпы искателей приключений. В считанные месяцы наивный по своей сути населенный пункт стал известен под именем Сан-Франциско, а слава его разошлась вплоть до самых краев всего мира. Хотя до сих пор и не являлся настоящим городом, наоборот, представлял собой обширных размеров пристанище для тех, кто оказывался в данных краях проездом.
Золотая лихорадка никого не оставила равнодушным: кузнецов, плотников, учителей, врачей, солдат, скрывающихся от закона беглецов, проповедников, булочников, революционеров и даже различной внешности кротких и безобидных безумцев. Все эти люди побросали собственные семьи и имущество ради того, чтобы пересечь полмира и пуститься в подобное приключение. «Занятые поиском золота, они по пути теряют собственную душу», - вот что неустанно повторял капитан Кац на каждом небольшом совершаемом богослужении. Оно отправлялось среди пассажиров и членов экипажа судна «Эмилия» по воскресениям, но никто не принимал этого человека во внимание, будучи ослепленным иллюзией внезапного богатства, способного целиком изменить людские жизни. Впервые в истории золото забирали с бесхозной территории, причем бесплатно и вволю, сколько и было доступно любому, сумевшему взять с собой драгоценный металл. С самых удаленных берегов прибывали и аргонавты: европейцы, бежавшие от войн, чумы и тирании; амбициозные и отважные американцы; рвущиеся к свободе негры. А также жители штата Орегон и одетые в кожу, точно индейцы, русские; мексиканцы, чилийцы, перуанцы; австралийские бандиты; голодные китайские крестьяне, рисковавшие головой и нарушавшие императорский запрет покидать свою родину. На глинистых переулках Сан-Франциско наблюдалось полнейшее смешение всевозможных людских рас.
Главные улицы, прочерчивающие всю местность широкими полукругами, затрагивали и пляж; также в них входили и другие прямые улицы, спускавшиеся с обрывистых гор и оканчивающихся у пристани, а остальные были настолько прямыми и полными глины, что взбираться по ним не удавалось даже самкам мула. Внезапно подул штормовой ветер, поднявший пыльный песчаный вихрь, хотя спустя короткий промежуток времени все опять успокоилось, а небо прояснилось. На территории уже находилось несколько прочных зданий и еще дюжина была в процессе постройки, включая и те, что объявлялись будущими роскошными гостиницами. Все остальное представляло собой некую мешанину временных жилищ, бараков. Попадались и хижины из железной листовой стали, дерева или картона, брезентовые и имеющие соломенное перекрытие палатки. Дожди недавней зимы превратили пристань в одно сплошное болото, нечастый транспорт то и дело увязал в глине, и всем требовались толстые доски, чтобы пересечь эти покрытые мусором канавы, множество разбитых бутылок и прочие отходы жизнедеятельности. Не было ни стока для нечистот, ни каких-то канализационных труб, к тому же колодцы оказались далеко не чистыми. Холера и дизентерия вызывали смертность повсюду, за исключением разве что среди китайцев, которые, следуя обычаю, продолжали пить чай, и чилийцев, сызмальства пивших в своей стране зараженную воду, и, стало быть, обладающих иммунитетом к малейшим бактериям. Неоднородная толпа, сплоченная неистовой деятельностью, кишела в спешке, толкая друг друга и спотыкаясь о строительные материалы, бочки, коробки, стремянки и вагонетки. Китайские грузчики покачивали своей ношей, ограничивая эти колебания жердью, не обращая никакого внимания на тех, кого задевают по пути; мексиканцы, сильные и терпеливые, забрасывали на спину равный собственному весу груз и рысцой поднимались в горы; малайцам и гавайцам было достаточно любого повода, чтобы затеять драку. Были и американцы, которые верхом проникали в импровизированное, начинавшее приносить прибыль, дело, безжалостно сминая под собой попадавшихся впереди. Рожденные же на здешней территории жители Калифорнии демонстрировали остальным чванные, красиво вышитые пиджаки и серебряные шпоры. Особенно модными были брюки с расстегивающимся по бокам двойным рядом золотых пуговиц, шедшим от талии и вплоть до ботинок. Исходивший от драк или несчастных случаев гвалт лишь способствовал шуму сильных ударов молотков, пил и исходящему от ударов по позорным столбам. С ужасающей частотой слышались выстрелы, однако, никто, так или иначе, не жаждал умереть за мелкую кражу из ящика с ключами, что немедленно привлек группу возмущенных горожан, намеревавшихся вершить справедливость своими собственными руками. Собственность и имущество ценились куда более самой жизни как таковой, за любое, превышающее сотню долларов, воровство расплачивались виселицей. Люди покидали игорные дома, бары и так называемые «салоны», украшенные изображениями обнаженных особей женского пола ввиду реального недостатка честных его представительниц. В рыночных палатках под тентами предлагали все, что и сколько имелось, особенно же ликер и оружие. Везде было такое изобилие, поэтому ни один не тратил своего времени, чтобы поторговаться. Практически всегда покупатели оплачивали товар золотом, и особо не медлили, чтобы собрать золотой порошок, плотно приставший к чему-либо еще. Тао Чьен решил, что знаменитая «Гум Сан», о которой столько слышал, представляла собой сущий ад, и прикинул следующее: за то, что удалось скопить, они бы получили крайне мало. Дамская сумочка с драгоценностями Элизы оказалась бесполезной, ведь единственной приемлемой расплатой являлся только чистый металл.
Элиза прокладывала себе путь сквозь ораву, и старалась это делать как можно лучше, вплотную прижимаясь к Тао Чьену, которого мысленно благодарила за мужскую одежду, потому что в ближайшем окружении женщин вообще не было видно. Семерых путешественниц судна «Эмилия» доставили переносным способом в один из многочисленных «салонов», где, без всякого сомнения, те уже начали зарабатывать двести семьдесят долларов, то есть самую стоимость билета, что были должны капитану Винсенту Кацу. Тао Чьен выяснил у грузчиков, что в городе существовали обособленные территории, а принадлежащие одной национальности люди занимали окрестности. Его предупредили, что не стоит приближаться к австралийским хулиганам, которые нападали только так, прибегая к диверсионному выпаду. Также указали и место расположения скопления рыночных палаток и хижин, где жили китайцы. Туда-то и отправился молодой человек.
- Как же я найду Хоакина в этой перепалке? – спросила Элиза, чувствуя себя потерянной и бессильной.
- Если здесь есть китайский квартал, должен быть и чилийский. Ищи его.
- Я и не думаю от тебя отделяться, Тао.
- К вечеру я возвращаюсь на судно, - предупредил ее мужчина.
- И зачем же? Тебя не интересует золото?
Тао Чьен ускорил шаг, а она подстроилась, чтобы не упускать того из виду. Вот так и прибыли в китайский квартал. «Маленький Кантон», как его называли, представлял собой пару чахлых улиц, где молодой человек немедленно ощутил себя словно в родном доме, потому что и близко не было недалеких людей, а воздух был пропитан утонченными запахами блюд его страны. К тому же слышались различные диалекты, хотя, в основном, преобладало наречие кантон. Для Элизы, напротив, все было так, словно очутилась на другой планете: не понимала ни единого слова, более того, какими-то разъяренными, если не сказать сумасшедшими, казались окружающие, потому что жестикулировали чересчур эмоционально. Не были замечены женщины и там, но Тао указал на пару оконец с запорами, откуда временами высовывались отчаянные лица. Вот уже два месяца у этого человека не было женщины, хотя из окон его так и звали. Однако ж, мужчина слишком хорошо знал о вреде венерических заболеваний, чтобы, всего лишь развлекаясь с одной из так называемых мочалок, ненароком оказаться под их угрозой. По пути попалось всего лишь несколько крестьянок, вероятно, купленных за считанные монеты и привезенных из самых отдаленных провинций Китая. Тут подумал о своей сестре, которую когда-то продал их отец, в результате чего только еще больше затошнило.
