Анхела Бесерра - Неподвластная времени
Кадис пропустил ее слова мимо ушей.
— По-твоему, жизнь после смерти существует?
— Каждый прожитый день приближает нас к смерти; просто мы об этом не помним. Иначе не смогли бы жить дальше. Забвение — надежный защитный механизм и обезболивающее средство.
— Довольно о смерти и боли. — Сара решила увести беседу в другое русло. — Почему бы не обсудить ваши планы? Мне как раз пришла в голову потрясающая идея.
— Мама, Мазарин только-только оправилась от своей немоты, — проговорил Паскаль, коснувшись губами лба невесты. — Не надо ее утомлять.
— Разговор о том, что является предметом острого желания, должен доставлять радость. Не вижу, почему бы нам не поговорить о свадьбе, — заметил Кадис. — В конце концов...
Мазарин прервала его:
— Так что у вас за идея, Сара?
— Торжество в Венеции. Представляете, какую красивую церемонию можно устроить?
— Ты предлагаешь пожениться во время карнавала?
— Нет, конечно. Мы устроим свадьбу в другой день, но в духе карнавала. Превратим Гран-Канал в гигантскую сцену.
— Нам не хотелось бы делать из свадьбы светское мероприятие, мама. Где и как — для нас совершенно не важно, — заявил Паскаль.
— Хорошо, — согласилась Сара. — Мы не можем вовсе отказаться от банальных церемоний, но в наших силах сделать их незабываемыми. Светские мероприятия — правила игры, частью которой мы все являемся. Просто одни следуют им до последней запятой, а мы подходим к ним творчески.
Мазарин попыталась посмотреть в глаза Кадису, надеясь разгадать, что он чувствует, но взгляд художника был холодным, как лед в его бокале.
Девушка не знала, что и думать. Иногда ей казалось, что учитель безнадежно влюблен и глубоко страдает; а порой он виделся ей зловещим кукловодом, сладострастно дергающим за ниточки марионеток. Быть марионеткой Мазарин не желала. Она решила подразнить живописца.
— Сара, да это просто фантастическая идея! — с энтузиазмом воскликнула она.
— Ты правда так думаешь? — удивился Паскаль. — Мы же хотели скромную свадьбу.
— Сначала я так и думала, но теперь мне действительно хочется устроить что-нибудь необычное.
— Кадис... — Мазарин решила вовлечь художника в разговор, — вы сегодня какой-то молчаливый. Что скажете?
Кадис хмуро посмотрел на девушку и неожиданно спросил:
— Ты счастлива?
— Что за вопрос, Кадис? — возмутилась Сара. — Разве ты не видишь? Они оба очень счастливы. Если ты не удовлетворен жизнью, это еще не означает, что все остальные тоже испытывают те же чувства.
Кадис бросил на жену взгляд, полный ненависти.
— С чего ты взяла, что я не удовлетворен жизнью? Ошибаешься, дорогая. Я никогда не был так счастлив, как сегодня.
— Мама... Не начинай. — Паскаль бросился тушить небезопасный для всех конфликт.
— Все это вариации мелодии любви, правда, Кадис? — усмехнулась Сара.
Паскаль подмигнул невесте.
— Мать с отцом прожили вместе всю жизнь и, хотя в это трудно поверить, до сих пор обожают друг друга.
Мазарин смотрела на облака. Ей не хотелось ни слушать, ни спорить, не хотелось думать ни о грядущем расставании с учителем, ни о завтрашнем дне, ни о самом большом горе — исчезновении Сиенны. Девушке нравилось чувствовать себя птицей, беззаботно парящей в вышине. Земля под ногами, синева вокруг, а впереди горизонт. Пилот сообщил, что самолет приземлится через десять минут. Вот и все; долгое путешествие подошло к концу. Приземлиться, лучше и не скажешь. Спуститься с небес на землю. Мазарин стало страшно. После того, что произошло... Кто знает, как все обернется?
Самолет задел крыльями большое облако и на несколько минут погрузился в его мягкое белое нутро. Когда облако рассеялось, внизу раскинулось море зелени с островами крыш. Сон кончился. Молчаливая, безбрежная пустыня, посреди которой она стала принадлежать учителю, осталась далеко позади; впереди была неизвестность.
— Ты не ответила на мой вопрос. — Художник возобновил атаку.
Паскаль укоризненно посмотрел на отца:
— Послушай...
— Не надо, милый. Все в порядке, — произнесла Мазарин, храбро встречая пронзительный взгляд Кадиса. — Есть вопросы, в которых заранее заключается ответ, и тому, кто спрашивает, он известен лучше всех. А как вы думаете, Кадис? Я счастлива?
Вопрос повис в воздухе. Сара не могла понять, что происходит.
Остатки разговора потонули в шуме самолета, заходящего на посадку.
— Нас ждет Альфред.
— Альфред?
— Новый шофер, — пояснила Сара.
— Мы возьмем такси, — решил Паскаль. — Хорошо, милая?
Мазарин кивнула. Она снова попыталась поймать взгляд Кадиса, но тот отвернулся.
Путешественники наспех простились в аэропорту, условившись встретиться как можно скорее, чтобы обсудить подробности церемонии в Венеции.
О родителях Мазарин никто не упоминал. После случая с потерей голоса стало ясно, что у девушки нет семьи.
Сара решила взять подготовку к свадьбе на себя; ей нужно было развеяться.
82
Идти или не идти?
Мазарин не знала, как поступить. Вернуться в зеленый дом означало остаться наедине с болью и страхом. Без Сиенны это место превратилось в пепелище, разоренное гнездо, свидание с которым могло вновь отобрать у нее голос.
Куда бежать от самой себя? Как жить дальше, если не с кем поговорить? Когда Мазарин беседовала со Святой, нужное решение приходило само собой. Теперь ее голова была полна неразрешимых вопросов, свивавшихся в клубки, точно змеи; она чувствовала себя горгоной Медузой, ждущей, когда милосердный Персей одним ударом меча избавит ее от страданий.
Девушка безвылазно сидела в квартире Паскаля, и, хотя пассаж Дофин располагался недалеко от ее дома, не решалась вернуться в мир, к которому принадлежала раньше. Теперь у нее не было медальона; он остался у Джереми. С тех пор Мазарин словно покинула благодать. Детские страхи осаждали ее с новой силой. Горгульи церкви Святого Северина уже не повергали девушку в трепет. Теперь она боялась саму себя, и этот страх следовал за ней повсюду. И все же Мазарин предстояло вернуться на улицу Галанд, чтобы забрать единственное, что осталось от Святой, стеклянный саркофаг, и выяснить, какой замок отпирал ключ, который Сиенна держала в руках. Возможно, за этой дверью скрывалась главная тайна прошлого, разгадав которую она сумеет спастись.
В первую ночь после возвращения Мазарин отвергла ласки Паскаля. Хотя молодые люди уже месяц делили постель, они еще ни разу не занимались любовью. Между ними существовала молчаливая договоренность, что так будет продолжаться и дальше, что они станут просто спать в одной комнате, как путники, застигнутые грозой. Так продолжалось довольно долго, но как-то ночью, под утро, Паскаль нашел ее ощупью в темноте. Мазарин проснулась вне себя от счастья: во сне она решила, что ее ласкает Кадис. Убедившись, что это не так, девушка хотела оттолкнуть Паскаля, но тот теснее прижал невесту к груди, шепча ей на ушко признания в любви.
— Ты скоро станешь моей женой... Знаешь, как я этого ждал? Я ведь не каменный, милая. Не бойся, я не сделаю тебе больно.
Отдаваясь Паскалю в темноте, Мазарин видела перед собой учителя. Она будто перенеслась в пустыню, в то сладостное утро. Его запах впитался в ее кожу, его поцелуи горели на ее теле, ее соски напрягались от его прикосновений, ее чресла сдавались его сильным рукам... Его горячий язык ласкал ее ступни...
Девушка открыла глаза; и боль, и наслаждение были совсем другими. Не было ни пустыни, ни песка, ни восхода солнца.
Мазарин оплакивала себя, Паскаля и Кадиса, утрату Сиенны, неудачную попытку умереть, туманное будущее, собственную слабость... А ее простодушный жених решил, что это слезы восторга, слезы любви.
83
Каждое утро Мазарин приходила в Данцигский пассаж, словно все еще оставалась ассистенткой художника. Останавливалась на тротуаре напротив Ла-Рюш и оставалась там до вечера в надежде увидеть Кадиса. Девушка знала, что он там, поскольку в окнах студии горел свет, но, сколько она ни звонила, дверь так никто и не отпер. Жестокость Кадиса лишь сильнее распаляла ее страсть. Мазарин нуждалась в нем, нуждалась в его ласках, его любви; ей было необходимо еще раз пережить то, что было между ними. Больше всего на свете ей хотелось услышать: "Отмени свадьбу и будь моей".
Пустые мечты.
После сухого прощания в аэропорту Кадис больше не давал о себе знать. Мазарин узнавала новости от Сары, успевшей с головой погрузиться в венецианскую авантюру. По ее словам, художник снова заперся в мастерской, охваченный неуемной жаждой творчества, и строго-настрого запретил его беспокоить. Можно было не сомневаться — он трудится над очередным колоссальным проектом. За картины из последней экспозиции уже вовсю дрались коллекционеры и музеи.
