Отрада округлых вещей - Зетц Клеменс Й.
Эрвин посмотрел на меня и скорчил какую-то невероятную рожу. И так как Тони излагал эту историю, не глядя на нас, а сосредоточенно занимаясь своим яйцом, то я в ответ скорчил Эрвину такую же гримасу: да, нас одновременно посетила одна и та же мысль.
— Он просто заводной, и от этих флэшбэков его никто отучить не может.
— Помню его жесты, — сказал я.
Следовало признать, что рассказ Тони по крайней мере отчасти объяснял, что наш знакомец пытался втолковать нам руками. Тони принялся есть яйцо, медленно-медленно. Неужели он действительно только что назвал румынок «животными»?
— И если люди принимают его предложение и идут с ним, он куда-то их ведет. Сами можете себе представить, куда.
— И куда же? — спросил Эрвин.
Тут у нас за спиной раздался звук, словно стошнило кошку. Но это оказался всего-навсего ребенок на слишком высоком для него стуле — ритмически раскачиваясь, он придвигался к столу.
— Никуда, — ответил Тони. — Понятия не имею. Но представь себя на месте его жены. Что делать с этим чокнутым, если он каждый вечер уходит из дому? А на самом-то деле это все давно уже не работает. Только в его воображении.
Повисла продолжительная пауза.
— И все это тебе наплел вчерашний тип? — осведомился Эрвин.
— Да, — сказал Тони. — Он и правда был такой любезный, радушный. Сразу со мной поздоровался и, ну, знаете, как здесь принято, сразу возликовал, вот мой новый друг, и все такое. И представил меня остальным.
— А он этого албанца давно знает? — спросил я.
Эрвин и Тони изумленно уставились на меня. Теперь мы внезапно превратились в три параллельные вселенные, хотя только что таких вселенных было всего две. Я поспешно поправился:
— Я имею в виду вчерашнего типа, ну, этого чокнутого.
— Сутенера, — качая головой, вставил Эрвин.
— Да, — ответил Тони. — Они давно знакомы. Вроде даже лучшие друзья. Не знаю точно.
— А вот мне все-таки интересно, куда бы он нас привел, — проговорил Эрвин. — Нам достаточно было только согласиться. Наверняка многие так и делают.
Нет, я все еще не верил Тони, однако он с готовностью мне подыгрывал. Никакие разумные вопросы или замечания не приходили мне в голову.
— Да никуда бы не привел, — повторил Тони, пожимая плечами. — Куда ему нас вести-то?
— Рехнуться можно, — сказал Эрвин.
— Еще как, — подхватил Тони. — Надо же, он до сих пор убежден, что он такой суперсутенер, как раньше. Такая абсурдная жизнь. Представь себе, люди станут о нем вспоминать, когда его уже не будет на свете. И в голову им будет приходить только это. Что он целыми ночами на улице… Представь себе, что ты его вдова. Ходишь такая по городу. Все смотрят на тебя и сразу узнают: «а, та самая»… Он каждую ночь пытается вернуться к своему занятию и все такое. Когда ты у себя дома, в Граце, лежишь в постели, да? То есть с завтрашнего же дня. Или через два года. Когда ты лежишь в постели и пытаешься заснуть, а потом мысленно наводишь «зум» вот сюда, на эти воспоминания, увеличиваешь и — раз! Этот тип, пожалуйста, и он кого-то ищет. Не надо было нам так на него набрасываться. То есть я хочу сказать, представьте себе, он же сумасшедший, проходит через такие фазы.
Эта его фраза меня удивила. Зум на географической карте. Я увидел его перед собой в пространстве.
— Зря ты так рано встал, — упрекнул его Эрвин. — Лучше делай как я. Съел в шесть батончик с сывороточным протеином, потом первый набор упражнений. Каждое повторять по десять раз. Потом первый настоящий набор, в промежутке от десяти до двенадцати. Вот тогда кровь поступает в голову.
— Бодибилдингом я точно заниматься не буду, — отозвался Тони.
— А не пора ли нам уже? — спросил я. — А то приедем совсем заполночь.
Немногим позже мы бродили в поисках дорожного провианта по маленькому супермаркету «Де Спар» на солнечной площади возле церкви. Я набрал немного мармеладных сластей, в названиях которых обыгрывались всяческие бури, ураганы и водовороты. А еще кексов в пластиковой упаковке, бананов, сухого печенья. При этом, время от времени я бросал быстрые, сосредоточенные, как подобает детективу, взгляды в проходы между стеллажами, подвергшимися нападению существ, которые принадлежали к одному со мной виду.
Прежде чем тронуться в путь, мы, вялые от жары, еще несколько минут сидели в машине. Все мои мысли сжались, превратившись в равномерное жужжание, а по жилам потекла живица. Я стал искать темные очки, но нигде не мог их найти.
— Я сейчас, быстренько, сбегаю в туалет, — Тони выбрался из машины и бросился обратно в отель.
Эрвин, устроившийся на пассажирском сиденье, обернулся ко мне:
— Что это с ним такое сегодня?
— Понятия не имею.
— Он явно не был в этом самом кафе. Здесь всё открывается только в девять. Ему что, все это приснилось?
— Не исключено, — сказал я.
— У него на физиономии еще оставались следы от подушки.
— Надеюсь, он сможет вести машину.
— Мы будем сменяться, — пообещал Эрвин.
— Странно, что он мысленно все время возвращается к этому албанцу.
— What the fuck, почему ты все время говоришь «албанец»? — Эрвин потер ладонью бритую голову, словно говоря: «Почему меня сегодня окружают одни идиоты?»
— Пф-ф-ф, чего только от вас не натерпишься, — смеясь, добавил он. Затем впал в легкую
Озеро знает о кривизне Земли больше нас задумчивость. Он долго разглядывал свою влажную от пота ладонь. Потом вздохнул и покачал головой.
— Все в порядке? — спросил я.
— Гм? Что? Да-да. — Эрвин кивнул, снял очки и потер переносицу. При этом тихо, мелодично повторял «гм», «гм», «гм». — Вот только интересно, куда он их приводит? Ну, если кто-то захочет играть до конца.
— Да никуда не приводит, ему же всё прикрыли.
— Окей, да. Но все-таки. Мне вот просто любопытно.
Некоторое время мы сидели молча, ощущая запах все сильнее нагревающегося салона машины. Наконец появился Тони. Извинился, что заставил нас ждать, и мы тронулись в путь.
3Может быть, за завтраком в отеле мы должны были отреагировать иначе. Я и сегодня иногда мысленно проигрываю эту сцену, но так и не могу прийти ни к каким выводам. С Тони в последующие месяцы мы общались все реже и реже. Да и как иначе: родились сыновья-близнецы, у него появилась роль отца семейства, обязанности, новая жизнь. Надо было обставлять квартиру. Он даже не стал отмечать свое новоселье. А если и отметил, то ни я, ни Эрвин об этом не узнали. Задним числом я думаю, что это был своего рода тест. Тест, который мы не сдали. Вернувшись домой, я конечно встречал Тони время от времени, чаще всего после работы, когда он со своими мальчиками шел домой. Он здоровается, я машу рукой в ответ. На парковке его ждет жена. А по тому, как он держится, мне совершенно понятно, что в нем запущены древние программы: защитник, кормилец. Думаю, родители — единственные люди на свете, знающие, какое огромное у них тело. Им ведь есть с чем сравнивать.
Иногда, проезжая по нашему району на велосипеде, я представляю себе, как спустя долгое время заговариваю с Тони об этом случае. Разговор происходит, ну, скажем, у него дома или в кафе за пивом. «Слушай, — скажу я ему, — а помнишь того чокнутого в Бари, ночью на улице?» Лицо Тони примет веселое, даже озорное выражение, словно он уже давно втайне ожидал этого сигнала, который пробудит его воспоминания, и он ответит: «Да, точно, албанец! Вы его еще потом побили! С ума можно было сойти». И я пойму, что этот, один единственный элемент, слово «албанец», и вправду, как по волшебству, застряло в нем. Произошел такой безболезненный перенос из моей в его голову. Какая-то часть моего тогдашнего «я» все эти годы обитала в нем, сохранялась в нем неприкосновенной, и я вновь с радостью узнаю ее, подобно тому, как, может быть, с радостью узнаю неповторимую форму мочки уха у своих внуков. Благодаря таким мелочам обнаружится, что мир не утрачивает душу. А еще мне всякий раз кажется, что Тони к тому же исказит свое воспоминание, приписав нападение на албанца только нам, Эрвину и мне, исключив себя. Это тоже станет понятно, и когда он переврет детали, я приму это не иначе, как с долей благодарности. Я люблю представлять себе в подробностях, как переосмысление событий, задним числом изложенное Тони во время нашего разговора, обволакивает меня, словно защитной оболочкой. Даже если мы потом вновь надолго потеряем друг друга из виду или вообще никогда больше не увидимся, воспоминание об этом разговоре будет меня согревать, это я знаю точно. Но, соглашусь, это всего лишь одно из тех многочисленных представлений о восстанавливаемой задним числом справедливости, которые я всегда ношу с собой. Посмотрим, что будет дальше.
