Иэн Макьюэн - Искупление
Тернер отступил на шаг. Потом побежал. Перескакивая с борозды на борозду, он слышал, как его преследует пулеметный огонь. Жирная земля липла к ботинкам. Только в кошмарном сне ноги бывают такими тяжелыми. Очередная бомба упала далеко, в центре деревни, где стояли грузовики, но грохот взрыва перекрыл другой, разразившийся над полем прежде, чем Тернер успел упасть. Взрывная волна отнесла его на несколько футов вперед и воткнула головой в землю. Когда он вынырнул наружу, его глаза, уши и рот были забиты грязью. Он попытался сплюнуть, но слюны не было. Выковыривать землю пальцем оказалось еще хуже: то он давился только ею, а теперь еще и своим грязным пальцем. Он высморкался — смешанная с землей влага залепила рот. Но лес был близок, там наверняка есть ручьи, водопады и озера. Ему представился рай. Когда снова послышался рев приближавшегося штурмовика, Робби попытался определить его местонахождение. Или это сирена отбоя? Его мозг, казалось, тоже был забит грязью. Он не мог ни сплюнуть, ни сглотнуть, ни свободно дышать, ни думать. Лишь когда увидел крестьянина с собакой, все так же терпеливо пережидавшего налет под деревом, память стала возвращаться к нему, и он оглянулся. На месте, где оставались женщина с мальчиком, зияла воронка. Он подумал, что знал это заранее, поэтому и бросил их. Его задача — выжить, хотя он забыл зачем. Он пошел дальше, к лесу.
Углубившись на несколько шагов под деревья, Тернер сел, прислонившись спиной к стволу молодой березки. Единственной его мыслью была мысль о воде. В лесу пряталось более двух сотен людей, включая раненых, которым удалось сюда доползти. Неподалеку кричал и корчился от боли мужчина, гражданский. Тернер встал и побрел дальше. Молодая зелень тоже шелестела о воде. Над шоссе и деревней продолжали летать штурмовики. Расчистив землю от прошлогодней листвы, Тернер стал копать ее каской. Земля была сырой, но вода не скапливалась в ямке, даже когда ее глубина достигла дюймов восемнадцати. Отчаявшись, он сел и, продолжая думать о воде, попытался рукавом очистить язык. При каждом налете «юнкерсов» приходилось напрягаться и съеживаться, хотя казалось, что сил на это уже нет. Напоследок самолеты сделали заход над лесом, полив его огнем, но без всякого успеха — лишь листья да тонкие веточки посыпались с крон. Потом самолеты улетели, и над полем, лесом и деревней повисла необъятная тишина, не прерываемая даже птичьим пением. Спустя некоторое время с дороги послышались свистки, означавшие отбой воздушной тревоги. Но никто не двинулся с места. Тернер помнил, что так было и в прошлый раз: все оцепенели от шока, от многократно повторявшегося кошмара. С каждым новым заходом самолета люди, жавшиеся к стенам или зарывавшиеся в землю, оказывались перед лицом смерти. Если казнь не свершалась, суд продолжался, и страх не отступал. Для оставшихся в живых окончание воздушной атаки означало паралич от потрясений, от множества последовательно перенесенных потрясений. Сержанты и младшие офицеры могли сколько угодно бродить по округе, кричать, пинать солдат мысами ботинок, чтобы заставить их встать, — те оставались безучастны.
Тернер, как и все остальные, сидел на земле в оцепенении так же, как тогда, на краю той деревни, названия которой не мог вспомнить. Эти французские деревни с бельгийскими названиями… Тогда он потерял свое подразделение и — что еще хуже для пехотинца — винтовку. Сколько же дней прошло с тех пор? Ни за что не вспомнить. Он осмотрел свой револьвер — дуло тоже забито землей. Сняв патронную сумку, Робби закинул ее вместе с револьвером в кусты. Спустя какое-то время за спиной раздался голос, и рука легла ему на плечо.
— Так вот куда ты умотал. На, подарочек от гринховардов.[27] — Капрал Мейс протягивал ему флягу какого-то убитого солдата.
Поскольку фляга была полна, Тернер позволил себе первым глотком прополоскать рот, но это оказалось бесполезно, и он вместе с водой заглотал всю грязь.
— Мейс, ты — ангел.
Капрал протянул руку и помог ему встать.
— Надо давать отсюда деру. Говорят, проклятые бельгийцы скопытились. Нас могут отрезать с востока, а впереди еще много миль.
Когда они пересекали поле в обратном направлении, к ним присоединился Неттл. У него была бутылка вина и плитка «Амо», они стали передавать их по кругу.
— Отличный букет, — сказал Тернер, прилично хватив.
— Пахнет мертвыми лягушатниками.
Крестьянин и его колли снова шагали за плугом. Троица подошла к воронке, из которой шел сильный запах пороха. Воронка представляла собой идеально симметричный перевернутый конус с гладкими стенками, будто землю просеяли и разровняли. Никаких человеческих останков, ни клочка одежды или обуви. Мать с сыном испарились. Тернер задержался было, чтобы осмыслить этот факт, но капралы спешили, тащили его, и вскоре троица присоединилась к бредущей по шоссе колонне. Теперь идти стало легче. Машины не двинутся, пока саперы со своими бульдозерами не расчистят дорогу. Над горизонтом, словно разгневанный великан, возвышался столб горящей нефти. В вышине монотонно жужжали два ровных потока бомбардировщиков: один направлялся к цели, другой возвращался, закончив бомбежку. Тернеру пришло в голову, что процессия на шоссе напоминает стадо, идущее на бойню. Но эта дорога была единственной, и выбора не оставалось. Шоссе вело их к правому краю дымного столба, на восток от Дюнкерка, где проходила бельгийская граница.
— Поющие Дюны, — вспомнил он название на карте.
— Мне нравится это название, — заметил Неттл.
Они обогнали мужчин, которые из-за стертых ступней едва волочили ноги. Некоторые шли босиком. Несколько солдат тащили товарища с кровавой раной в груди на допотопной ручной тележке. Какой-то сержант вел под уздцы ломовую лошадь, через спину которой был перекинут офицер, то ли без сознания, то ли мертвый. Руки и ноги у него были связаны под животом лошади — чтоб не свалился. Встречались солдаты на велосипедах, но большинство шли пешком, по двое или по трое. Мимо проехал на «Нортоне» связной Шотландского полка легкой пехоты. Его окровавленные ноги беспомощно волочились по земле, педали крутил сидевший на багажнике пассажир с забинтованными по самые плечи руками. Вдоль дороги валялись шинели, сброшенные солдатами, которым стало слишком жарко. Тернер уговорил капралов не следовать их примеру.
Приблизительно после часа пути они услышали позади размеренный топот, напоминавший тиканье гигантских часов, и, оглянувшись, увидели, что их догоняет нечто похожее на огромную, плашмя летящую над дорогой дверь. Это был взвод уэльских гвардейцев, двигавшихся строевым шагом, с винтовками «на плечо», предводительствуемый младшим лейтенантом. При виде этих печатавших шаг, устремивших взоры вперед, высоко вскидывавших в марше правую руку бравых воинов колонна расступилась. Время было циничное, но никто не посмел свистнуть им вслед. Демонстрация дисциплины и сплоченности заставила многих устыдиться. Все с облегчением вздохнули, когда четкий ритм гвардейских шагов стих впереди и можно было, снова погрузившись в собственные мысли, брести дальше.
Пейзаж был знакомым, разбросанный вокруг арсенал — тем же, только теперь всего было больше: машин, воронок, обломков. И тел. Тернер упорно шел вперед, пока не ощутил запах моря, принесенный через плоскую болотистую равнину свежим ветерком. Стремившийся в одну сторону поток людей, объединенных общей целью, экстравагантное облако, знаменовавшее пункт их назначения, непрерывное самодовольное курсирование самолетов в небе вызвали в усталом перевозбужденном мозгу давно забытое приятное детское воспоминание: то ли карнавал, то ли спортивный праздник, на который все они собрались. Сидя у отца на плечах, Тернер никак не мог определить, где же центр всеобщего ликования. Как ему недоставало сейчас этих плеч! О пропавшем отце он почти ничего не помнил. Завязанный узлом шейный платок, специфический запах, неясные очертания человека, вечно погруженного в раздумья, его раздражительность. Интересно, уклонился ли он от участия в Великой войне или погиб где-нибудь здесь под чужим именем? А может, выжил? Грейс была уверена, что он слишком труслив и хитер, чтобы вступить в армию, но у нее были свои причины для ожесточения. Почти у каждого, кто шел сейчас в этой колонне, имелся отец, помнивший Северную Францию или погребенный в ее земле. Тернер хотел, чтобы и у него был такой отец, живой или мертвый. Давным-давно, до войны, до Уондсуорта, наслаждаясь свободой, он мечтал самостоятельно построить свою жизнь, лишь слегка опираясь на помощь Джека Толлиса. Теперь понял, сколь иллюзорной была та надежда. Столь же беспочвенной, сколь и тщетной. Ему был нужен отец, и по той же причине он сам хотел стать отцом. Ничего удивительного: видя столько смертей вокруг, хотелось иметь ребенка. Естественное человеческое желание, и оно все сильнее его одолевало.
