Макар Троичанин - И никаких ХУ!
А вот, наконец-то, и счастливцы едут. У каждой команды свой автобасс марки ПАЗ, а судьи, чтобы не купили, в отдельной «Газели» с дверью, опечатанной пломбой. Пазики, беспрерывно сигналя и расталкивая сгустившихся зевак, разъехались по разные стороны футбольного поля, чтобы игроки не сцепились раньше времени, а «Газель» протиснулась к центру западной трибуны, дверца распахнулась – оказывается, пломба, как всегда у нас, болталась для вида – и из кузова выпали сначала трое судей, а потом четыре охранника в чёрной форме, и следом – обшарпанный стол и несколько расшатанных стульев. Охранники умело очистили переднюю скамейку от пацанов и уложили на неё персональные коврики для вип-задниц, которые уже подкатывали на персональных авто. А за ними спешил вдогонку всё увеличивающийся поток легковушек с разной мелкой академической знатью и любопытствующим средним классом, прослышавшим о необычной академической затее. Машины въехали прямо на трибуны – такого удобства на хвалёной «Маракане» и в помине нет – и кучковались в регламентированное стадо в соответствии с выслуженными рогами.
А в закрытых автобусах шло неторопливое шевеление, раздражавшее зрителей, то и дело заглядывавших в окна, чтобы разглядеть переодевание спортсменов. Некоторые от избытка нетерпения плющили рожи о стёкла, смазывая пыль, и радостно ржали, когда довольные спортсмены стукали с другой стороны стекла по носу.
Наконец, главные зрители устроили свои главные рабочие органы на ковриках, а главные судьи неудобно разместились за пьяным столом на вихляющихся стульях, разложили незаполненные протоколы и закричали второстепенным полевым судьям:
- Давай, выводи!
А как, когда автораздевалки осаждены плотным кольцом фанатов, и не войти туда, не выйти? Расположившийся под самой дверью прилично поддатый ни парень, ни мужик, держа в одной руке стакан, а в другой – за горло бутылку с остатками жидкости на полстакана, опасно размахивал ими и громко протранспортировал распоряжение судей, закричав в автобус:
- Давай, выходи по одному, руки… всем налью по стакану΄.
- Как это ты нальёшь? – рассудительно поинтересовался, облизываясь, сосед, кряхтя под сдавливающими телами. – Когда у тебя осталось всего-ничего? Не хватит.
Ни парень, ни мужик пьяно захохотал:
- Не хватит – сбегаем! Пущай гонят дармоедные мильёны! На, - и протянул бутылку, забыв про стакан, изнемогшему невере. – Лакни! – Тот не отказался.
А судьи, все в чёрном, уже скопились втроём в центральном круге и оттуда звали игроков надсадными трелями свистков. Пришлось вмешаться охранникам. Первым пострадал ни парень, ни мужик с бутылкой, да так, что потерял и её, и стакан, и веру в человеческое добро. Следом за ним стремительно подвинулся и сосед, а за ним и другие, кто добровольно, а кто и с дядиной помощью. Освобождённая дверца, наконец-то, открылась, и в образовавшийся ненадёжный живой коридор, то и дело стремившийся сжаться, стали резво выскакивать одетые в форму викешцы и резвым шагом, отталкивая протянутые руки, старавшиеся вцепиться в майку, трусы, тело, устремились на поле. Выбежав из остервенелой массы обожателей, они по указанию вице-распорядителя выстроились неровной шеренгой, лицом к судьям и почётным зрителям, в ожидании второй команды.
А с ней творилось что-то невероятное. Вокруг автобуса, где шло переодевание, скопилась такая гигантская толпа и так давила на бедный, всего-то железный, ПАЗик, что он под напором осатаневших болельщиков скрипел и шатался. У соперников «Викеши» было явно больше почитателей, и все старались заглянуть в плохо завешенные одеждой окна. Кому не достались подоконные места, подпрыгивали сзади, вытягивая шеи, а трое ухарей забрались на автобус, распластались на животе и смотрели живое кино вверх тормашками, еле удерживаясь, чтобы не сверзиться на головы теснящихся. Двое верзил-костоломов оккупировали заднее широкое окно автобуса, а третий громко предлагал охочим заглянуть в него за плату. Освобождению наглухо задраенных в автолодке не помогли и охранники. Их просто выкинули из толпы, изрядно помяв, и те больше не вмешивались в стихию. Народ взъярился, озверел и пёр на автобус как кобели на суку в течке. И снова вице-распорядитель – что значит академическая голова! – нашёл мудрый выход из катастрофического положения. Он уговорил владельцев авто, и те, беспрерывно сигналя и тесня бамперами бесновавшихся фанатов, двумя сближенными колоннами подъехали к самым дверям ПАЗа, образовав узкий проход-коридор до самого футбольного поля, по которому размурованные и сиганули бегом под ободряющие вопли: «Давай, жаль мужиков! Бери на грудь! Ломи их задом!».
Викешцы, застоявшиеся в ожидании, расстроили ровную шеренгу и, вообще повернувшись к зрителям спиной, начали делать, выпендриваясь, разогревающие упражнения: приседали на поочерёдно вытянутые в стороны и не выпрямляющиеся в коленях ноги, прыгали, еле отрываясь от земли и пытаясь подтянуть не подтягивающиеся колени к животу, вертели по кругу отсутствующими талиями, с тяжкими вздохами поворачивались из стороны в сторону, делали круговые движения руками, а кое-кто даже отважился дотянуться руками до носков кроссовок, и совсем обнаглевшие пытались достать пальцами рук носки вытянутых почти горизонтально и никак не выпрямляющихся ног, - в общем, крутились, изгибались, приседали кто во что горазд, лишь бы не стоять истуканами. Когда же первые соперники появились из автокоридора на поле, у ошеломлённых их видом разогретых мастеров глаза невольно полезли на лоб, и отвисли нижние челюсти. Фигаро, подпрыгнув, забыл опуститься, а Вахтанг к одной поднятой ноге добавил и вторую, Витёк никак не мог прекратить вращение, другие замерли в изломанных неестественных позах, в страхе уставившись на приближающихся необычных соперников. А те, не обращая внимания на благоприятное впечатление, уже пристроились к первой шеренге и приветственно подняли вверх руки. Смущённо выровняв свой ряд и повернув головы влево, викешцы, не веря глазам своим, обнаружили, что не только у четвёртого в чужом ряду была видна хорошо развитая грудь, но и ближе, и дальше торчали такие же, а Викентий Алексеевич, незаметно отклонившись, чтобы заглянуть им за спины, увидел, что и там наблюдаются внушительные выпуклости. Сомнений не было: рядом с ними выстроилась… женская команда, и не какая-нибудь, а ненавистного посудо-хозяйственного, во главе с самой директоршей. Вот она – рукой подать - с капитанской повязкой и мраморным лицом, как будто незнакомы, словно и знать не знает и не уговаривала недавно передумать. Викентий Алексеевич украдкой взглянул на неё – и спереди ничего! Вся команда разодета в жёлтые трусы и в майки с вертикальными жёлтыми и голубыми полосами как у концентрационников. Никакого вкуса! На груди нашита змея, сдавившая мяч с буквами БТ, а ниже – название команды: «Аннаконда» с двумя «н» вместо одной. Тоже мне – грамотеи! Стоп! Викентий Алексеевич вспомнил, что фамилия у Анны Владимировны – Кондаурова, вот и «Анна-конда». Какая разница – два «н» или одно, всё едино – змеиный выводок с профессиональной удавой: «Вы не передумали? Вы ещё не передумали? Вы уже не передумали?». Не передумал, а вот участвовать в шоу не хочется. Понятно стало, зачем съехались, словно на перевыборы, все академики во главе с паханом. Уж явно не для того, чтобы смотреть футбол. Так что, отказаться от футбольного балагана? Судя по лицам старших, они не будут против. А грант? И как отказаться? Просто уйти? Под негодующие свистки и вопли остервенело разочарованных зрителей? Уйти трусами? Ещё, пожалуй, и шеи намылят, и рёбра отстукают. И молодёжь, вон, совсем освоилась с пикантной ситуацией и забыть забыла о спортивной злости, мужской чести и спортивном достоинстве. Уже начали заинтересованно переглядываться, узнавая друг друга без одежды, перемигиваться, пересмеиваться и подзуживать незлобно. Нет, надо играть и наказать аннакондино племя, раз и навсегда отбить охоту встревать в свято-мужское дело. Викентий Алексеевич взял за руки соседних в ряду Бена и Царевича, а те – следующих, и так они и стояли, гордо подняв подбородки, полные решимости доказать кто есть кто. Так и подмывало, так и зудило выйти из строя и спросить мраморно-змеиную: не передумала ли она заниматься не свойственным им делом?
Громкооратель истошно завопил вводный футбольный марш. Зрители, а их собралось немало – конечно, не 150 тысяч, но если посчитать и тех, что уже заснули, и тех, кто уже не мог подняться, то наберётся не меньше тысячи – поспешили навалом занять ненумерованные места. Ещё бы: всех ожидало невиданное в футбольном мире действо – первый официальный матч между мужской и женской командами. Опять мы – впереди планеты всей! Из-за оглушительного рёва трибун и громкоговорителя, который на последнем куплете безнадёжно заело, торжественную часть пришлось смять и сжать. Вышедший к микрофону вице-распорядитель, не растекаясь по древу, бодро проорал:
