Василий Швецов - Горькая новь
Между тем жизнь в Тележихе была окончательно расстроена. Нет у оставшихся мужиков порядка в своих хозяйствах. Сами хмурые, нет дружелюбия между соседями, часто изподлобья смотрят на вершины гор, где нет - нет да и появятся вооруженные всадники. Ох, как надоела вся эта суматоха. Про себя и вслух клянут и продразвёрстку, и коммунистов, и Колесникова. Скот полуголодный, надо бы ехать за сеном, да страшно. На дрова пилят жерди из заборов. Из - за этой кутерьмы школа не работает. Давно в селе не слышали колокольный звон, торговли ни какой. Маслозавод работает с большими перебоями. Только в сельревкоме устоявшийся распорядок: ежедневно дежурит около пяти подвод, дежурные там и ночуют. Вокруг сборни для дежурных лошадей навожены копны сена. Приближалось Рождество, ждали его больше ребятишки, чтобы побегать, по - славить, и хозяйки, урывая от детей часть молока, копили сметану и творог на шаньги, сырчики и масло, чтобы в день праздника накормить повкуснее свою семью.
* * *Переваливая через каменистые хребты и увалы, буквально купаясь в полутораметровом снегу, голодные и уставшие лошади и люди с трудом передвигали ноги. Разведка скрылась за вершину сопки, значит, ничего подозрительного там нет. Разговаривают между собой тихо, от шуток воздерживаются, стало не до шуток. Колесников хмурый едет, как всегда позади всех, Ваньков и Буньков - впереди.
- Ларион Васильевич, - обратился Фепен Дударев, - можно уйти в вершину Язёвки на мою заимку, там есть сено и две клади не молоченного овса и можно самим передохнуть.
- Согласен, передай по цепи, чтобы направлялись туда.
Каждый был рад, хоть какому - нибудь пристанищу, где можно было бы перевести дух, да попить горяченького чаю. И тихо понеслось от одного к другому:
- на заимку Дударева. - Возле кладей кормился табун косачей, но стрелять нельзя. Дров здесь и на соседних двух заимках было наготовлено на две зимы. И задымилась труба. В двух погребах не менее трёхсот ведер хорошей картошки, каждый себе пёк круглой и пластиками. Ах, какая она вкусная! Каждый занимался своим делом: кто сушил промёрзшие валенки, а кто чембары надетые поверх валенок и полушубка. Многие занимались ремонтом сбруи. В адрес, единственной в отряде женщины Домны летело не мало колких и едких насмешек, но всё говорилось тихо или намёками, не дай бог, если услышит её звероподобный муж Петруха - с живого шкуру сдерёт.
На обеих гривах глубокого язёвского лога, стояли по два наблюдателя, оттуда хорошо просматривалась дорога, в сторону посёлка и язёвского седла.
- Ульяныч, - обратился Колесников к своему заму, - подбери двух человек, и пошли их разведать, что происходит в селе, да чтоб не задерживались дома, одна нога здесь - другая там. Отправили Аристарха Шмакова и Ивана Лубягина, которые через пару часов возвратились и доложили, что село не занято.
Вскоре весь отряд спустился с гор, для жителей это было неожиданно, многие радовались. Домой вперёд отца прискакали Авдей и Мартяха, оба обросшие зашелудивевшие. На полушубках по швам появились прорехи, валенки тоже требуют подшивки. Мать снова рыдает, не может вымолвить слова. В это время Колесников в сельревкоме, привязал коня и вошел в здание сборни. Там, как всегда топтался народ. Он поздоровался и прошёл в канцелярию, где сидел Бельков и дежурные. Колесников протянул руку Белькову:
- Противно, наверное, за руку здороваться с бандитским вожаком?
- Да что вы, Ларион Васильевич, мы ведь всё понимаем, такая ваша судьбинушка. У мужиков душа болит, всё ещё с содроганием вспоминаем наши партизанские тропы девятнадцатого года. Не приведи господь испытывать то, что выпало сейчас на вашу долю.
Колесников попросил найти председателя и направить к нему домой. В селе быстро начали готовить для своих "защитников" бани и чистое бельё. По логу расстилался сизый дым, от топившихся бань, валил пар от истопленных. Нещадно хлестали вояки себя берёзовыми вениками, жгло уши, краснели спины и бока. Как варёные раки выскакивали покататься в снегу и снова в пекло с уханьем и кряхтением, смехом и смачным словцом. Помылись, но чистого белья хватило не всем, пришлось натягивать на себя грязное. Около ограды Колесниковых стояли четыре воза их сена, ревком нарядил везти в волость. Подходили соседи с жалобами и просьбами. Раскрасневшийся после бани Ларион Васильевич, заканчивал обедать.
Впереди морозная ночь, часто меняются посты и разъезды. Приближался рассвет. Васька Фёдоров и Димка Сергеев ещё с вечера приготовили холщёвые торбочки, чтобы утром пробежаться по селу и по - славить Христа. Раненько, один в материнском понитке, другой в рваном отцовском полушубке, пошли к соседу Печёнкину. Только пролезли в ворота, как хозяйский, размером с телка Пудель, сшиб с ног Димку и, прижав его лапой к земле, рычал и ждал хозяина. Васька заорал громче Димки, вышел хозяин и увел их в дом.
- Начинай, - сказал Васька.
- Начинай ты, я всё забыл.
- Христос воскрес - затянул Васька.
- Ты чо турусишь, какой воскрес, ведь он ещё только родился.
Хозяева смеются, подбадривают ребят. Вдруг началась стрельба, с горы прямо напротив их дома. Татьяна Дмитриевна быстро открыла крышку подпола и погнала домочадцев и гостей вниз.
Эскадрон чон, под командованием Николая Воронкова, во второй половине ночи выехал из Солонешного и язёвской дорогой занял гору над омутом и северо - западную гриву от глинки. Когда рассветало, открыли с двух высот стрельбу по селу. Отряд Колесникова отступал врассыпную вверх по Аную. Чоновцы спускались Артемьевым логом в село и стреляли по отступающим. У Колесникова погибли солонешенские Сафронов и Ермолаев у Воронкова несколько человек были ранены.
В волревкоме дела были, если выразиться помягче, не нормальные Нас, работников разных отделов, заставляли выполнять и переделывать работу, которая часто оказывалась бесполезной. Но на службу все приходили без опозданий. Начальство ни из уезда, ни из упродкома не появлялось, но мы каждый день получали десятки циркуляров, распоряжений и грозных предупреждений за теми же подписями Савельева, Караваева, Этко, Пинаева и других. Требовали организовывать красные обозы с хлебом, как будто не знали, что в районе обстановка неблагоприятная. Но не большими группами по пять, семь подвод всё же отправляли из Черемшанки, Солонешного, Медведевки. Поступили запросы на описи хозяйств повстанцев. Под вечер меня позвали в кабинет Александрова, там кроме него, были Лобанов, Ранкс, Егоров и Кулик. Они знали, что я в партии с августа двадцатого года. Стали меня расспрашивать, не родня ли я Колесникову, хорошо ли знаю его семью и их хозяйство, нет ли моих родственников в банде. Я рассказал, что с его сыновьями учился три года в школе, что они чуждались нас комсомольцев, а самого я часто видел, но ко мне он относился, как любой пожилой мужчина относиться к подростку. Он долго работал в многлавке и вы его должны знать лучше меня. Хозяйство у них было большое, но к наёмному труду не прибегали, управлялись своими силами, у них семья в десять человек. Сейчас от их хозяйства не осталось, вероятно, и третей части. До поступления на работу в волревком я был секретарём ячейки, нас партийцев он недолюбливал, но зла не чинил. У него в отряде два моих троюродных дяди, по материнской линии, да двоюродный брат. А теперешний председатель сельревкома мой дядя по матери.
- Ты ведь участвовал в ликвидации банды Тырышкина, а у Колесникова такая же банда, он тоже хочет истребить коммунистов, нужно его скорее разбить. Мы тебя знаем, ты честный коммунист, на тебя надеемся и доверяем. Пока в отряд чон тебя не посылаем, ты нужен здесь, будешь получать задания и нас информировать. А завтра поезжай в Тележиху и произведи опись имущества у Колесникова и некоторых других. Списки возьми у Нохрина, описи обязательно заверь в сельревкоме. Лошадь возьмёшь у Белкина. Эти два пакета передашь председателю. Ну а пока иди, забирай свой месячный продуктовый паёк.
Я позвал хозяйскую дочь Серафиму, и мы получили на меня паёк - восемь килограммов просянно - овсяной смеси, два килограмма бараньих рёбер, сухих, как балалайка. Зав продскладом Афанасий Леонтьевич Огнёв, смилостивился и выпнул из - за ящика две грязные почки и половину, загрызенного крысами, осердия.
-Тащи, вари, ешь да поправляйся. - В его голосе звучала горечь и презрение ко всему, что происходит. До чего, мол, дожили.
Поручение, которое мне дали, было опасное, можно было лишиться головы, но на меня надеются, и я его выполню. Когда рассказал на квартире, что завтра еду домой, меня стали отговаривать, перечисляя все опасности, которые поджидают в Тележихе.
Рано утром без завтрака я уже трусил верхом по крепкому морозу в родную деревеньку.
Командировочное свернул в несколько раз и спрятал в воротник рубашки, а оба пакета в карман пиджака. В перемётных сумах вёз ненужную макулатуру на закрутки курильщикам. Проехал быстро все заимки и Рехтину пасеку, от Четвёртого ключа дороги копанцем не было, ездили лугом, переезжая два брода, из которых ближний к селу никогда не перемерзал. Подъехав к броду, я увидел возле Менуховой избы трёх вооруженных человек, они же наблюдали за мной, когда я ехал ещё лугом. Один из них шёл ко мне, другие взяли винтовки на изготовку. Из села, видимо на смену ехало ещё трое. Я понял, что попался. На посту стояли трое солонешенских Таскаев, Пшеничников и Березовский. Спросили, что в сумах, ссадили с лошади, раздели и обшарили все карманы, пакеты забрали, ополовинели себе на курево сумы и погнали меня в село. У дома Колесникова за оградой и в ограде полно народу, все вооружены, почти всех я знаю, многие здороваются. Конвоир крикнул кому - то, чтобы привязал лошадей, а меня повели в дом. За столом сидел Колесников, ему доложили, что поймали коммуниста, он переспросил, так поймали или сам пришел? Доложили, как было.
