Василий Швецов - Горькая новь
Разговор прервали разведчики, они доложили, что чонори выехали из Солонешного в неизвестном направлении. Вскоре выяснилось, что их отряд вошёл в Тележиху.
* * *Три дня ни кому не разрешалось выезжать из Солонешного. Во всех концах деревни базланили голодные коровы. Кончалась у хозяек мука. Женщины злые. А как не будешь злой, выгнали из села мужей, отцов, у стариков детей. А за что? За своё добро. Каждая в слух думает, как они будут теперь без кормильца жить. Горе безутешное. Чонарей ни кто на квартиры не разводил, они их занимали сами. Если где ещё оставалось сено - брали своим лошадям без спроса. Хозяек называли бандитками и строго требовали готовить сытные обеды и ужины. Грубость в каждой фразе, насмешки и приставания. В занимаемых квартирах вели себя как победители. В каждом доме теснота. Семья размещается больше на печке и на полатях. Бабы остервенели и с пришедшими на их квартиры военными постоянные ссоры и случались даже драки.
Когда я пришёл домой на квартиру, то хозяйка пожаловалась на непрошенных гостей. В комнате за столом сидели двое чоновцев, их винтовки стояли в углу. Мы познакомились. Один был из Кокшей - Сергей Пешков, другой Яков Пенигин, а откуда не помню. За скудным ужином мы услышали крик с матами:
- Сдавайся бандит, а то стрелять в окна будем и избушку подожжём!
- Убегайте у него граната! - и всё смолкло. Яков с Сергеем выскочили и буквально через пять минут втащили пьяного чоновца с бутылкой самогонки в руках и с ног до головы заляпанного самогонной брагой. После того, как умылся он начал чертыхаться:
- И какой дьявол затащил меня к этой бабёнке, и всё распаляясь, он ушёл искать свою шапку.
Молодежь в селе жила своей жизнью. Начали устраиваться в народном доме вечера с танцами, музыкой, играми. Начальнику отряда Темнову понравилась красивая Солонешенская девушка Варя, он сделал ей предложение, и заработала свадебная машина. Свадьба состоялась, они поженились и вскоре его отозвали из отряда и поставили другого.
В управлении налаживалась обычная работа, не было только Александрова и Егорова. Ещё жестче продолжился сбор продразвёрстки. Снова в каждый дом пошли члены сельсовета и продотрядовцы. Снова на заморённых лошадях нагруженные зерном подводы поехали в Усть - Пристань. Сопровождали их в зимнюю стужу замотанные в платки женщины.
Давно уже вылез из своего укрытия Этко, последние пару дней своего подполья он просидел в бане, перепрятанный туда хозяевами. Откуда - то появился Александров. Писались от руки и печатались на машинке грозные распоряжения "за невыполнения виновные будут отданы под суд ревтребунала" - всё вошло в наезженную колею. Пинаев был злой, спокойно ни с кем не разговаривал, всех подозревал. У секретаря Фёдорова, видимо от испуга, началась телячья болезнь, от которой он через каждый час пил травяной отвар. Вскоре продотряд уехал из волости. Ушёл в погоню и отряд чоновцев. Село опустело.
* * *Сразу после нового года, Колесниковцы ушли из Большой Речки, ни один человек не примкнул к отряду, несмотря на длительные уговоры. Направились они в Тальменку. Не задолго до их приезда в Тальменке проводилось объединенное заседание, присутствовал на нём член волревкома Григорий Степанович Беляев. Повстанцы заняли Тальменку и в здании сельревкома всем приказали разойтись по домам, задержали только недавно вернувшегося из Красной армии Казазаева, которого на второй день убили. На следующую ночь колесниковцы снова вошли в Солонешное.
От Землянухи, ложбиной, к заануйской горе, что против моста, неслась группа всадников, а со стороны моста на эту же гору взбирался меж деревьев и кустов по круче наблюдатель Сергей Менухов. Он уже дошел до вершины, когда по нему стали стрелять чоновцы и сразу попали, двое поднялись к нему. Сняли верхнюю одежду и сбросили вниз. Труп, со снежной оплывиной, скатился к мельнице. Село со всех сторон было окружено чоновцами. Колесников этого не ожидал, его перехитрили. Началась паника, многие бестолково метались по улицам, не зная куда бежать. Чоновцы гонялись за ними, отбирали оружие и требовали, чтобы все расходились по домам. Я видел, как Пшеничников, видимо спросоня, на своём мышастом коне, старом, как и он сам, без седла вылетел из ворот своего дома и повернул за угол в улицу и сразу же налетел на чоновца Лобакина, который схватил его за портки, сдернул с лошади и заорал:
- Иди домой, старый хрен и лезь на печку. По чоновцам застучал "люис", но и они в долгу не оставались. По селу свистели пули, вылетали стёкла. Несколько животных было убито, люди забирались в подполья. Все дороги в Солонешное были заняты. Отряд, во главе с Колесниковым, начал взбираться от "Кореи" узким, крутым логом вверх, с трудом пробивая глубокий снег, некоторые лошади скатывались вниз. Из села, они были как на ладони. Лошадь знамевозца Дударева покатилась вниз, древко переломилось. Часть отряда все - таки добралась до вершины и их позиция стала выгодной, бой длился до трёх часов дня. Чоновцы по каким - то соображениям из заануйского увала отступили в село. В это время отряд Колесникова спустился по южной стороне горы, перешёл Ануй и направился в сторону Макарьевки, за ними пустилась погоня. Проскакав около десяти километров, повстанцы свернули с дороги и направились вверх, по ключу Выдренному. На устье, в пустующей заимке Ермилы Огнёва, оставили Бурыкина, Огнёва, Менухова, Авдея Колесникова и Бунькова. Кроме трёхлинеек у них было два пулемёта. В разведке за ними гнались трое из Тележихи Михаил Пономарёв, Семён Черноталов и Андрей Бабарыкин, из деревни Толстухиной Щербинин и из Малого Бащелака Акимов. Они и нарвались на засаду. Колесниковцы подпустил их к самой избушке и в упор расстреляли. Остальные из разведки повернули назад в отряд и начали организовывать окружение заимки. Пока кнителились, заслон на лошадях ускакал вслед за отступающим отрядом.
* * *Начинало смеркаться, когда за мной прибежал посыльный. Сотрудников в управлении уже небыло. Меня позвали в кабинет председателя и приказали написать некрологи убитым коммунистам. Их трупы привезли и они лежали здесь же в смежной со сторожкой комнате
В открытую дверь не отапливаемой комнаты мы вошли вместе с секретарём Лобановым и председателем Ранксом. Впереди сторож нес семилинейную лампу. На столе лежали пять партбилетов и несколько листов чистой бумаги. Буржуйка не топилась. По углам и у входа пять убитых. Ранкс дал мне наставления и разные указания и приказал всё написать сегодня и сказал, что гробы привезут утром. До сего дня я не могу понять, почему некрологи меня заставили писать в той же комнате где лежали трупы. Надо начинать, цепенею, боюсь. Вот Понамарёв Михаил Васильевич, смотрю на него, ужас, лица нет, от переносья всё раздроблено, замёрзшие сосульки и сгустки крови на усах и на груди. Труп привален к стене, те, кто его занёс сюда, зачем - то старались посадить. На чистом листе бумаги чётко вывожу фамилию имя отчество, год и место рождения, время вступления в партию, номер партбилета. Описываю его революционную и общественную деятельность: партизан, воевавший против белых, председатель сельревкома после моего отца, первый председатель коммуны "Красная Баданка", погиб от вражеской бандитской пули в бою. Вечная слава верному сыну партии! Ставлю дату, и место где был убит. В комнатушке холодно, руки мёрзнут. Сторож, дедушка Хромов, растапливает железную печку, спички ломаются, у него трясутся руки не меньше моих. Он всё время цокает языком и повторяет одно и тоже: - Ах, бедный неразумный мужик, за что же ты убиваешь один другого. Пишу некролог Бабарыкину Фёдору Григорьевичу. У него на месте носа кровавый провал, обе челюсти раздроблены, видны клочки порванного языка. Он тоже сидит в углу, ноги согнуты. Пишу по тому же порядку некролог и Черноталову Семёну Прохоровичу. Под ним убили лошадь. Ему из пулемёта, прошили грудь и живот.
Буржуйка начала краснеть, комната быстро нагревалась а меня наоборот стало трясти, как в лихорадке. Некрологи Акимову и Щербинину я написал быстрее согласно их партбилетам, их жизни я не знал.
В связи с последними событиями штат волостной милиции был увеличен, но состав её часто менялся. На службу был принят, откуда - то приехавший Кривошеин. Ростом он был под два метра, форму ему шили только по мерке, обувь носил пятьдесят восьмого размера. Сам был поджарым и сухим. Дали ему наган с двадцатью патронами, полутораметровую, старинную шпагу, с колёсиком в конце ножен и назначили на участок с сёлами Топольное, Елиново, Тележиха и Большая Речка. Он был честен и исполнителен, нарушителям закона или местного спокойствия пощады не давал. Тогда ещё велась борьба с самогоноварением. На этом поприще у него были жестокие битвы с бабами. Как - то, прихватив понятого, он поймал слепую бабу вдову Повиляеву за изготовлением самогона. Продукцию конфисковал, но с большим трудом, она вцепилась в него, укусила за живот и облила брагой, в таком виде он явился и в сельревком. Ловил он и тех, кто колол свинью, а кожу не снял и не сдал государству, разбирал семейные ссоры и драки. Составлял акты, за что нарушители платили штрафы и отбывали сроки наказания. Познакомился он со Степанидой Бобковой, вскоре они поженились, и он стал часто ездить в Тележиху, потому, что она жила там. Как - то морозным утром, он возвращался в Солонешное, и возле пустой избушки Рехтиной пасеки, его задержали скрывавшиеся там колесниковцы, стащили с лошади, раздели и зарубили, мёртвого утащили к речке и забросали сучьями и снегом.
