Александр Клюге - Хроника чувств
Ребенок тщательно вымыт с помощью ефрейтора соседней санитарной роты. В моей квартире у него собственная комната. Его охраняет часовой, так же как и меня, как и штаб. Теперь он на стороне завоевателей. Теоретически ему надо было бы сшить немецкую форму.
Вы не можете забрать ребенка на территорию рейха, говорит советник полиции Вернике, он еврейского происхождения. Кто об этом знает в рейхе? — спрашиваю я. Вы не можете разъезжать с найденышем. Как только вы доберетесь до рейха, покинув фронтовую зону, вам придется объяснить статус ребенка. Удочерили ли вы ее? Брали ли вы на фронт своего ребенка? Или это военная добыча? Малолетний военнопленный?
Мы тут не на Троянской войне. А вы не младший Аякс. Я почти не отвечаю. Размышления Вернике окрашиваются симпатией. По крайней мере, можно поговорить о необычном случае.
Такова примета новой эпохи, выражающаяся на этой войне как «фронтовой опыт»: предметом обсуждения становится опрокидывание установившихся ценностей и привычек. Верно и то, что родные края не причастны к этому новому закону времени…
Я не поеду обратно, отвечаю я Вернике. Хотите разбить здесь свой философский лагерь? Я колеблюсь. Во время долгого пешего марша к побережью я уверился, что порываю с прежней жизнью, не возвращаюсь на родину, а буду сопровождать движение войск по земному шару. В этом походе я могу оставить при себе свою «живую добычу». Я знаю, обратив взгляд внутрь себя, что я неподвластен жалости. Я хочу не защищать, я хочу обладать этим живым существом.
Юноша прыгает за девушкой в реку, и это единственный счастливый поворот судьбы в «Избирательном сродстве». Что отличает мое желание от желания пригреть потерявшуюся собаку?
Счастливые дни. В холоде нахожу в храме Артемиды глиняные таблички. Приношу их домой. Бережно упакованные в картон, лежат они в моем жилище, превращающемся в пещеру награбленных сокровищ.
Реальное/нереальное
Дни в Крыму. Во многих отношениях «нереальные». Вот Хайдеггер, следуя древним обычаям своей родины, отправляется пешком через партизанские места в горы. Он говорит, что хотел увидеть море и выкрикнуть, когда оно откроется ему по дороге, его греческое название. Однако ему не удалось пройти горы до самого побережья. Зато он теперь готов оценивать находки. После такого напряжения он чувствует себя в единстве с этой землей. Офицер, отвечающий за связи с учеными, считает такую позицию нереалистической, «фантазерством», поскольку существовала восьмидесятипроцентная вероятность того, что философа могли подстрелить партизаны, обитающие группами человек по 20 в горных пещерах. За бокалом красного вина в штабе 11-й армии поздним вечером того же дня разговоры углубляются в области, «далекие от интеллектуальности».
Находка таблички Гераклита
Стремление обнаружить находки в ходе раскопок оказалось ошибочным. Правильнее было попросить разъяснений у офицеров разведки противника. Указания касались списка местных музеев и управлений колхозов. Там и в самом деле обнаружились ценные вещи. Получается, что находки уже, так сказать, собраны. Так что надо идти ПО СЛЕДУ ПРЕДЫДУЩИХ ИСКАТЕЛЕЙ СОКРОВИЩ.
Без места
Нет такого места, где бы Хайдеггер мог сохранить при себе свою добычу — доверенного ему ребенка. Теперь он совершенно уверен, что это маленькая гречанка. Отвечая настоятельному желанию, она окажется потомком Ифигении. Нет места. Что это значит?
Это намек на то, говорит Хайдеггер, что место — не точка в пространстве и времени, а процесс, подобно трубе, туннелю или узкому месту в песочных часах. Это самое узкое место означает: я отрываюсь от возможного для меня и натыкаюсь на (невидимую или прозрачную) стену. Эта СТЕНА и образует место. Самое узкое место оказалось на переходе от фронта к родине. Из этого следует, что Германия пока пребывает в умиротворенном состоянии, что военный фронт удерживает войну на расстоянии от земель рейха; Германия еще не вступила в войну, что произойдет позднее. Лишь по краям, где находятся войска (и они ждут по большей части, лишь немногие сражаются), обнаруживается тонкий слой ЧРЕЗВЫЧАЙНОЙ СИТУАЦИИ. Чрезвычайная ситуация — МЕСТО НЕВОЗМОЖНОГО.
Хайдеггер понимал, что у него никак не получится забрать с собой ребенка в рейх и привезти его в Тодтнау (может, спрятать его там? но где?). Невозможность уязвляла его.
Он встретил Олендорфа.
— Если кто-нибудь хочет чего-то всем сердцем, надо, чтобы он это совершил. Иначе он и желать ничего не будет.
— В этом вы правы, партайгеноссе Хайдеггер. В этом весь смысл национал-социалистической революции. Однако это не имеет никакого отношения к вопросу, который тревожит ваше сердце, дорогой Хайдеггер. Вы неверно ставите вопрос.
— Я и не формулировал это в виде вопроса.
— Но я расслышал в сказанном вопрос.
Олендорф хотел объяснить товарищу по партии две вещи: оба предположения, что жизни девочки угрожает опасность и что она гречанка, не доказаны. Второе — фантазия, порожденная желанием, возможно, недолгая и не способная устоять под давлением реальности (например, вопросов центра регистрации жителей, таможенника, сотрудника уголовного розыска, на которого Олендорф повлиять не может). При каждом шаге следует спрашивать себя: готов ли я рисковать ради этого жизнью? Хочу ли я, чтобы эта сцена, в центре которой я нахожусь в действии, повторялась до бесконечности? Буду ли я ее и тогда желать?
Это слишком жесткая формулировка, ответил ученый. Он заметил, что Олендорф употреблял по-своему слова, сказанные им, Хайдеггером, в предыдущих разговорах. Он заключил из этого, что обладает авторитетом. Словно бы соглашаясь, он сказал: Я должен спрашивать не только: Готов ли я рисковать жизнью? но и: Что будет, если я не буду отстаивать почти ничего из того, что меня затрагивает? Если я ни ради чего не готов рисковать жизнью? Кто такой конформист? Человек каждую минуту понемногу умирает. Если ни для какого отрезка жизненной линии не существует риска, зачем тогда жить?
Оставим иллюзии, ответил Олендорф. Простите, если я не говорю языком ваших желаний. Я говорю, исходя из опыта. Я исхожу из того, что этот ребенок — еврейского происхождения. Иначе бы он не попал в число согнанных людей. Ошибок у нас случается не много. Ошибались ли мы, станет ясно, когда ребенок подрастет. Его отдадут в СНД[62]. Я допускаю, что еврейский ребенок может выглядеть не по-еврейски. Но все же под вашим покровительством вырастет не гречанка. Как вы собираетесь достать свидетельство расовой чистоты? Вы должны, дорогой Хайдеггер, быть способны произнести: Если она и еврейка, я останусь на ее стороне всем своим существом (то есть не только своей жизнью, но и своим положением). Готовы ли вы это сказать? У вас в голове нечто личное, вы следуете личному чувству. А это в условиях ЧРЕЗВЫЧАЙНОЙ СИТУАЦИИ невозможно.
Хайдеггер ответил: тогда военное положение абсолютно недействительно. Одновременно он увидел, что его влияние закончилось. Хотя он был уверен, что Олендорф прикроет его «в чрезвычайной ситуации», он совершенно не рассчитывал, что сможет повлиять на таможенника или контролера при возвращении на территорию рейха.
Хайдеггер пошел бродить пешком. Девочку он оставил на попечение ефрейтора Фрайтага. Она слонялась вокруг кухни. При хорошем уходе из нее вырастет статная женщина. Ребенок был явно не славянского сложения, тело ее было стройным и устремленным вверх. Это Хайдеггер и назвал бы в ней греческим[63].
9Ребенок кашляет. В Симферополе нет лекарств от кашля. Я добываю меда. Даю ей с горячей водой.
У ребенка температура. Странный единичный случай защиты рейха: защита ребенка с нелегальным статусом. Я обращаюсь к военному советнику юстиции Вольцогену. Возможно ли удочерение? Обладает ли военный юрист полномочиями на этот случай? Вольцоген: Вопрос довольно необычный. Я: На этой войне немало необычного. Вольцоген: Господин профессор, откуда у вас ребенок? Я не могу раскрыть некоторых обстоятельств дела, чтобы не подставить Олендорфа.
Я снова отправляюсь на дальнюю прогулку в горы. Решение: создать на этом классическом полуострове центр нового мышления. Для этого мне все же придется вернуться хоть раз на родину, чтобы уладить формальности. КРЫМСКАЯ АКАДЕМИЯ ГЕРМАНСКОГО РЕЙХА. Эта земля была садом под началом греков, и она вновь может им стать. В согласии с нормами садоводческого и политического искусства. Следуя разуму, надо создавать образцовые пространства, «живые зоны». То же надо будет повторить на Урале, в завоеванной Сибири, чтобы овладеть огромными просторами Востока, подлежащими заселению. Такова цель, которая затем породит силу воли, которая, правда, нужна нашим войскам уже сейчас (в кредит), чтобы завершить боевые действия[64]. Лишь боги способны устранить временной перепад, отделяющий до сих пор эту силу воли будущего от нашего Сейчас.
