Михаил Балбачан - Шахта
– Что же, товарищ Федорчук, одно могу тебе сказать, критика твоя в целом верная. Но и ты тоже должен понимать: пока шахта не выйдет из прорыва, отвлекать силы на жилье я не имею права. Это я тебе как коммунист коммунисту говорю.
Федорчук опустил голову и засопел.
– Но как начальник шахты обещаю, как бы трудно нам ни было, месяцев через десять начнем строительство домов. И я поставлю вопрос о первоочередном выделении комнат заслуженным рабочим, таким, как ты. Глядишь, и оставшимся в общежитии полегче станет.
Старик встрепенулся, лицо его начало быстро светлеть. Он долго, прочувствованно тряс руку начальника. Слепко, со своей стороны, пообещал обсудить это дело на ближайшем парткоме. Федорчук церемонно откланялся.
– Я думаю, все-таки… – занудел, по обыкновению, Шевцов, но тут в кабинет разом вломилось пятеро обозленных мужиков. Створка грохнула о шкаф, упало и зазвенело что-то стеклянное.
Чернявый детина в распахнутом бушлате и красном детском шарфике, обмотанном вокруг загорелой жилистой шеи, по-хозяйски расположился на стуле.
– Так что принимай гостей, гражданин начальник!
– Ты, собственно, по какому делу? Как фамилия? С какого участка? – Слепко внешне остался невозмутимым, навидался уже всякого. – Товарищи, я же просил заходить по одному, душно очень!
– А дело у нас простое, – процедил детина. – Мы так понимаем, ты и впредь намереваешься измываться над пролетариатом. Сами небось в отдельных квартерах живете, кофей-какаву распиваете…
– Не можем больше, – закричал другой, по виду татарин, – никак не можем, жениться не можем, работали-работали, да?
Слепко начал объяснять про тяжесть международного положения, но вошедшие заорали все разом:
– Хорош! Налопались уже этого дерьма… Переселяй прямо теперь куды хочешь! Мы на тебя управу найдем!
Чернявый, ухмыляясь, поднял руку. Крики смолкли.
– Вот что, начальник, ты нам сейчас жилплощадь выдели, или пущай кадровик нам книжки вернет. Уволимся всей общагой к такой-то матери. Один только Федорчук останется. Заживет старый хрен, как король, – заржал чернявый.
– Переселить вас сейчас я не могу. Не могу и книжки отдать, пока не вернете аванса или не отработаете до конца месяца. Вот тогда и поговорим, только уж с каждым по отдельности. А сейчас немедленно покиньте помещение! – Евгений сделал вид, что собирается что-то записать.
– До конца месяца?! Ишь, чего удумал! Врешь, не имеешь права книжки задерживать! Мы тебе не рабы подневольные, у нас, чай, советская власть!
Запах перегара сделался чрезвычайно отчетливым.
– Ша, робяты, тихо! – вновь утихомирил своих чернявый. – А то как бы гражданин начальник не надумал фулюганство нам припаять. Вот что, – обернулся он к Евгению, – мы свои права знаем, пока книжки не вернешь, никуда отсюдова не уйдем! Рассаживайся, братва!
Двое уселись на диван, грубо отпихнув Шевцова, один – на свободный стул в углу. Татарин сел просто на корточки.
– Ну, тогда я сам уйду! – решительно поднялся Слепко. – Разговаривать в таком тоне я не намерен.
– Евгений Семенович! – подскочил вдруг Шевцов. – Вы должны!..
– Погоди, Андрей, видишь, не до тебя теперь, – отмахнулся Слепко.
– Нет, ты не уйдешь! Будешь тут с нами сидеть, пока книжки не отдашь или приказ о переселении не подпишешь. Тоже, дурачков нашел. Посмотрим, как еще твои тебя приласкают, если счас человек сто или двести разом поувольняется!
– Правильно! Пиши давай приказ, начальник. Понимаешь, работали-работали! – крикнул татарин.
– Хорошо, я распоряжусь…
– Во! Другое дело! Давай, распоряжайся.
– Ну ладно, – Евгений снял трубку. – Милицию!
Бац! Чернявый выбил трубку у него из руки, аппарат с грохотом полетел на пол.
– Потише, друг, с телефоном, – зло сощурился он, – неровен час, сломается. Давай пиши лучше приказ.
– А ну, очистить немедленно помещение! Шевцов, чего сидишь? Беги, скажи, чтобы людей сюда прислали и милицию, чтобы немедленно!
Шевцов опять что-то беспомощно залепетал.
«Размазня интеллигентская, – выругался про себя Слепко. – Однако нужно что-то предпринимать, может, написать все-таки Васильеву, они – туда, а я пока милицию вызову…»
Но чернявый, подозрительно вглядывавшийся ему в лицо, вдруг ощерился, сам назвал в трубку номер отдела кадров, благо список телефонов лежал тут же под стеклом, и прошипел Евгению:
– На, скажи ему, чтобы пёр сюда все книжки, какие ни на есть. Мы тут сами разберемся. Только смотри, если что…
В коридоре и на улице собралась уже немалая толпа. Дело принимало очень дурной оборот. В протянутой ему трубке раздавались короткие гудки.
– Ты не тот номер назвал, этот список старый, – любезно сообщил Евгений чернявому.
– Ладно, а какой – тот?
Начальник шахты решительно крутанул ручку индуктора и закричал:
– Два – сорок два! Говорит начальник шахты Слепко! Немедленно высылайте наряд в контору. Шахта двадцать три!
Чернявый, так и не выпустивший трубку, свободной рукой врезал начальнику в челюсть. Евгений грохнулся на пол.
– Ты куда звонил, гад? – выдохнул громила, потрясая оторванной трубкой. – Обмануть вздумал? На! – и он пребольно пихнул Евгения сапогом под ребра. Хорошо еще, что не было места для нормального замаха.
Мужики, плотно набившиеся в кабинет, заголосили:
– Гад! Гад ползучий! Обмануть хотел!
В коридоре подхватили, причем громче других звучали тонкие бабьи голоса.
– Кому надо, тому и жвонил! – гордо прошамкал Слепко, за что получил новый удар под ребра. Послышался треск ломаемого стула. Кто-то взвыл:
– Бей!.. – и запустил в окно чугунным пресс-папье.
Зазвенело стекло. Теперь страшно закричали уже на улице, что-то невнятное, протяжное. Евгений приподнялся на локте. Стараясь говорить как можно убедительнее, он обратился к собравшимся:
– Пошлушайте, вы жа ш ума шошли, – он сплюнул кровь, – что вы делаете? Не жалко себя, подумайте хоть о них, – мотнул головой в сторону улицы. – Ребята! – попытался он возвысить голос, – не ломайте тут ничего, сейчас милиция приедет, могут быть неприятности. Давайте лучше выходите! Оставьте тут ваших представителей, а уж я с ними как-нибудь все улажу.
– Давайте, робяты, правда, на улице нас обождите, а то вишь как накурили, гражданин начальник даже в обморок бухнулись, – поддержал чернявый, глаза его затравленно бегали. – Ты, это, начальник, зла на нас не держи, всяко бывает, ты и сам виноват, не надо было… – он протянул руку и помог Евгению встать.
Шум начал стихать, некоторые бочком-бочком стали протискиваться к выходу. На улице опять закричали, но уже иначе, по коридору прокатился дробный топот, и в кабинет влетели три милиционера во главе с самим начальником отделения.
– Чего тут у вас? – риторически вопросил последний, держа руку на расстегнутой кобуре. Топот в коридоре резко усилился и затих. Толпа испарилась.
– Вот ентот, – вывернулась откуда-то баба, первой стоявшая в очереди, – товарища начальника в морду ударил и потом сапожищем два раза, а ентот, – показала она на татарина, опять сидевшего на корточках и качавшегося из стороны в сторону, – ентот окно разбил. А который кресло ломал, так тот убег, но я его, паскуду, хорошо запомнила!
– Понятно, – начальник отделения достал из планшета карандаш, книжку протоколов и, все еще тяжело дыша, уселся рядом с Шевцовым. – Разберемся. Сивкин! Сажай этих субчиков в грузовик.
В комнате кроме чернявого и татарина оставалось еще трое бузотеров. Всех пятерых без сопротивления вывели.
– Ты уж извини, Слепко, телефонистка нам сразу сообщила, потом ты и сам позвонил, да машина никак не заводилась, чтоб ей! Я уж было на своих двоих добег. Ну, давай пять!
Евгений выглянул из разбитого окна. Арестованные сидели уже в кузове. Начальник отделения вскочил на подножку, и грузовик, чихая, тронулся. В комнате оставался только Шевцов.
– Ты иди, Андрей, – Слепко осторожно потрогал разбитую нижнюю губу, – видишь, какие дела. Жавтра поговорим.
Шевцов встал, непонятно махнул рукой и вышел, переставляя ноги, как марионетка.
Дома он вытащил все из шкафа. Достал из-под матраса холщовый мешок с лямками, пришитыми его мамой, еще когда он, ее Андрюшенька, уезжал поступать в институт. Подумал, бросил мешок, выволок из-под койки чемодан, вывалил оттуда все, положил хорошую одежду, аккуратно завернул в газету штиблеты и сунул туда же. Внимательно оглядел комнату. Вытащил из-под подушки дневник, который вел время от времени, взял с подоконника любимую чашку, вытряхнув на пол присохшие чаинки. Вспомнил, что надо бы запастись едой, но идти на кухню не хотелось. В конце концов, он всю жизнь ждал чего-то подобного. Эфемерное его существование в качестве советского «командира производства» кончилось разом, просто и обыденно. От одного взгляда на кульман желудок скрутило, Андрей закашлялся. Сгреб рейсфедеры и прочую ценную мелочовку. «Какой же я был идиот! Изобретатель сверхскоростных электровозов для народного хозяйства! Воображал, пуская слюни, триумфальные арки в Москве и все такое прочее». Он присел на дорожку. Комната уже стала чужой. «Мы же пришли просто поговорить, а эти двое ни с того ни с сего начали кулаками размахивать. Ох нет, они не только кулаками махали, они и языками мололи. Многие слышали. Слепко. Хорошо, не о том совсем мы ночью говорили, не настолько же я пьяный был. Или – все-таки? Все равно решат, что я соучастник». Андрей взял чемодан и вышел. Дверь не запер, ключ так и остался торчать в скважине. «Неплохо, если товарищи пролетарии напоследок меня обчистят, – подумал он, – очень удачно получится». Денег у него имелось: рупь с мелочью. «А и были бы деньги? На поезд нельзя, там станут искать в первую очередь». Оставалось подаваться в леса, которых, впрочем, в округе не наблюдалось. Поставил чемодан на обочину, бегом бросился назад, в свою бывшую комнату, схватил с этажерки «Королеву Марго» и вновь скатился на улицу. «Теперь я еще и библиотечную книгу спер», – обрадовался Андрей и потопал куда глаза глядят.
