Артур Миллер - Присутствие. Дурнушка. Ты мне больше не нужна
— Нет, нет, это слишком поздно. Вот поглядите, — капитан вытянул затянутый в кожу перчатки палец по направлению к прогибу, — вам не нужно ее выпрямлять до идеальной прямизны. Если сумеете чуть-чуть подправить, так, чтобы бомбы проходили, этого вполне достаточно.
— Послушайте, капитан, я для вас что угодно готов сделать, только… — Неправдоподобно мощный удар ледяного ветра буквально сплющил Тони щеки. Капитан пошатнулся и выпрямился, снова наклонив голову в сторону реки и ухватившись одной рукой за козырек фуражки, другой потуже сводя концы воротника. Тони услышал, как он тихо охнул, хватив ртом ледяного воздуху. Да что же это за люди такие?! В военно-морском флоте миллионы эсминцев — так почему, черт побери, им сейчас понадобился именно этот, только этот и именно нынешней ночью?! — Я ведь прав, не так ли, капитан? Они ж вас ни в чем не смогут обвинить, ведь так? Если вы непригодны к службе, вы непригодны к службе, верно? Кто станет вас в чем-то обвинять, когда на вас в темноте навалился другой корабль? Вы ж на месте стояли, верно? Это его вина, а не ваша!
Капитан глянул на него, и в его взгляде Тони увидел разочарование, суровую оценку самого себя. Он не мог протянуть руку и коснуться плеча капитана.
— Послушайте меня, капитан, — продолжал он. — Пожалуйста. Вот поглядите на меня, войдите в мое положение. Я-то знаю все правила и установления, меня тоже никто не может ни в чем обвинить. При таких небезопасных условиях работать я не обязан. Мне довольно разок взглянуть на эту проблему и связаться с начальством на верфи, и я бы уже сидел сейчас там, где-нибудь на нижних палубах, потому что если нет возможности сделать работу безопасно, ее делать не следует. Единственный способ выправить эту штуку, если ее вообще можно выправить, — привязаться тросом, зависнуть над бортом и колотить по рельсине. Никто в таком положении и минуты не продержится, если я говорю, что нет, значит — нет. Вы понимаете?
Капитан, вытирая выступающие от ветра слезы и щурясь от бьющих в лицо потоков ледяного воздуха, ждал продолжения.
— Что я хочу вам сказать… — А что он действительно хочет сказать? Глядя в мальчишеское лицо капитана — они стояли лицом к лицу, — он не замечал на нем никакого обвиняющего выражения. Ничего обвиняющего, ничего командирского. Капитан просто не знал, что делать. И очень хотел что-то придумать. Тони было совершенно ясно: никаких официальных претензий к капитану тоже возникнуть не может. И внезапно все стало совершенно очевидно и понятно, как леденящий холод, в котором они сейчас пребывали: они оба находились в одинаковом положении, оба были совершенно свободны.
— Я был бы вам чрезвычайно признателен, если бы вы все же попытались ее выправить. Я отлично вижу, какая это трудная задача, но я был бы весьма признателен, если бы вы ее решили.
Тони обнаружил, что прижимает ко рту перчатку и дует в нее, чтобы теплым дыханием согреть озябшие щеки. Капитан уже отошел куда-то на задний план, превратившись в нечто мелкое и незначительное. Впервые в жизни он ощутил вокруг себя некое свободное пространство, в котором мог свободно перемещаться и принимать решения, в первый раз он был полностью предоставлен самому себе, и ему ничто не угрожало, если он скажет «нет»; да и награды никакой ему не светит, даже если он скажет «да». Ответит он отрицательно или положительно, это уже не имело никакого значения; что оставалось, так это сделать капитану одолжение, от которого все равно никому не будет никакого проку. Капитан продолжал смотреть на него, ожидая ответа. Ему стало стыдно, но не оттого, что он колеблется и не хочет попробовать, а потому, что он вдруг почувствовал себя совершенно голым и беззащитным. И когда наконец заговорил, то ощутил страх, что ремонт и в самом деле может оказаться невозможен и в итоге ему придется собрать инструменты и с позором убраться на свою верфь.
— Могу я вас кое о чем спросить, капитан, как мужчина мужчину?
— Да, конечно.
— Я только хотел вам сказать… — Он уже почти обрел свой обычный резкий и язвительный тон. Потихоньку, по мере того как вспоминал прежние свои задания, он возвращался к нему, привычному и обыденному. — У меня было такое много раз, когда ко мне прибегали и вопили: «Тони, быстро, корабль нынче должен выйти в море!», и я лез вон из кожи. А на следующий день прихожу на верфь — корабль стоит себе, где стоял, и потом еще недели две там болтается. Понимаете?
— Через минуту после того, как вы закончите, я уже буду двигаться по реке, можете не сомневаться.
— А как насчет кофе? — Тони пытался обратить это безумие в некоего рода равноценный обмен.
— Кофе сколько угодно. Я скажу ребятам, чтобы приготовили свежий. Как только понадобится, просто скажите вахтенному. — Капитан протянул ему руку: — Большое спасибо!
Тони едва сумел поднять свою и протянуть ее капитану. И почувствовал его пожатие.
— Мне понадобится трос.
— Конечно.
Он хотел сказать что-то еще, что-то такое, что могло бы сравняться с благодарственными словами капитана. Но это было невозможно — признать, что что-то изменилось в нем самом. И он сказал:
— Ничего заранее гарантировать не могу, — и знакомая, привычная решительность, звучавшая в этих словах, придала ему уверенности.
Капитан кивнул и пошел на шканцы в сопровождении другого офицера и двоих матросов, наблюдавших за всей сценой. Он им сейчас расскажет… о чем? Как он подставил этого ремонтника?
К нему подошли Хинду и Луи Бальду. И зачем он только согласился?!
— Ну, до чего договорились? — Хинду расплылся в улыбке, ожидая живописных подробностей того, как Тони окоротил этого идиота-капитана.
— Мы сейчас ее выпрямим. — Тони прошел мимо Хин-Ду, но тот ухватил его за руку.
— Что это мы выпрямим?
— Я сказал, что мы сейчас ее выпрямим. — Он отметил выражение полного отвращения в глазах Хинду, осторожное такое выражение полного непонимания и нежелания понять, и почувствовал, как в груди закипает гнев. — Попроси у них ножовку по дереву и молоток, а еще не найдется ли у них ломика-лапки.
— Какого черта! И как это ты рассчитываешь ее выпрямить?!
— Хватит меня за яйца дергать! Делай, что сказано, или проваливай с корабля! — Он и сам удивился тому, что пришел в ярость. И с чего бы это он так взбесился? Он услышал сзади голос Бальду: «Я принесу!» — и пошел по сходням обратно на пирс, не понимая и не чувствуя более ничего в этом состоянии полной мрачности, которое свалилось на него и больше не отпускало, словно кто-то его оскорбил, ощущения, что он в любой момент готов ввязаться в какую-нибудь жуткую драку, так ему хотелось сейчас кому-нибудь врезать. И пускай Хинду даже не пробует держать его за придурка!
Ему потребовалось несколько минут, чтобы он снова мог разглядеть, что происходит на пирсе. Некоторое время он болтался там в одиночестве, посвечивая фонариком по сторонам, но видя перед собой лишь стены из гофрированного железа. Появился Бальду, поспешно топая по гремящим сходням, подошел ближе, таща инструменты. Еще один идиот. Сукины дети, да что они такое с собой делают, болтаются без дела вместо того, чтоб хоть чему-нибудь учиться; вот сам он по крайней мере кое-чего набрался на всех своих работах. Впрочем, это не имеет никакого значения.
Луч фонарика наткнулся на грузовые поддоны, сложенные у забора в высокий штабель. Тони взобрался на него — он был высотой футов в десять.
— А это тебе зачем? — спросил Бальду, протягивая руки, чтобы принять у него верхний поддон. Тони, не отвечая, спустился вниз и протянул руку за стальным ломиком. Бальду протянул ему ножовку — полотном вперед, но Тони ударом отбросил ее в сторону, сам ухватил молоток и ломик и принялся отдирать от поддона доски, пока не освободил два нижних бруса пять на пять дюймов в сечении.
— Возьми один, — бросил он и пошел вверх по сходням на палубу эсминца.
Измерив расстояние между направляющими, он отпилил оба бруса по требующемуся размеру. Сейчас около одиннадцати, может, чуть больше, так что холод будет только усиливаться. Отрезав два куска троса, он приказал Бальду обвязать себя одним за грудь, но, развязав идиотский узел, завязанный Бальду, он завязал трос сам, покрепче; затем набросил оба куска на основание направляющих, оставив их свободно провисать: они с Бальду должны были пролезть под ними на балки. Деревянный брус он ухватил за один конец, Бальду взялся за другой, и они ползком выбрались на направляющие и стали продвигаться вперед — над водой, толкая брус между собой. Он велел Бальду установить конец бруса в углубление Г-образной рельсины так, чтобы он не болтался, не выскочил оттуда и не упал в воду, свой конец вбил в свою направляющую, в начало изгиба. Дав указания Бальду пробираться потихоньку назад, он велел ему, чтобы Хинду подтащил кувалду — они были в кузове пикапа. Еще были нужны два баллона с ацетиленом, горелка и запасные наконечники для нее. И побыстрее.
