Тимоте де Фомбель - Между небом и землей
С тех пор ничего не изменилось. Самолет Пола был копией той модели, с которой он играл в детстве. А маленькая Этель «водила машину», еще сидя у отца на коленях.
Нет ничего нового под солнцем.
И сквозь этот длинный ледниковый период пролетел единственный метеор. Это был Ванго. Она любила его. Она любила его всеми силами души.
Но он пролетел так быстро, этот метеор, что она не смогла его удержать, и мир вокруг нее не успел оттаять.
И когда она до утра сидела в прокуренных кафе, когда опьянялась лицами, музыкой, скоростью, — то знала, что этим спасается от тоски по нему.
Проснувшись, Пол увидел в кресле Этель. Он осторожно приподнял ее ноги и пристроил их на сиденье.
Она почти сразу открыла глаза.
Пол улыбался ей. Он включил для нее музыку в маленьком кабинете по соседству.
— Не хотел тебя будить, — сказал он.
— Я тебя тоже.
Она коснулась пальцами его лба.
— Я встретила в Лондоне твоих друзей-авиаторов, — сказала она.
— Им везет, что они видят тебя так часто, Этель.
— Они никак не поймут, чем ты занимаешься.
— Ты же видишь — ничем. Я ничем не занят. А ты?
— Пытаюсь жить.
— Ты выглядишь грустной, Этель. Все думаешь о нем?
— О ком?
Они помолчали, потом Этель вернулась к прежней теме.
— Твои друзья-авиаторы говорят, что ты не умеешь радоваться жизни. Музыка смолкла. Пол пожал плечами.
— У каждого свои радости, — сказал он.
Он поднялся и пошел в кабинет, чтобы перевернуть пластинку.
Летать наперегонки со стаями диких уток или под арками прибрежных скал возле маяка Данкенсби, переправляться верхом через глубокие реки… Вот что было для него радостью.
Из спальни донесся голос Этель.
— Кто этот русский, который ухаживает за лошадьми?
— Да так, бродяга, — ответил он, выходя из кабинета.
Она взглянула на брата.
— Бродяга?
— Бродяга, который искал работу.
— Тебя не удивляет, что сюда случайно занесло русского бродягу?
Он рассмеялся.
— Опять ты за свое… Вдруг это шпион! Семнадцатилетний шпион, пришедший с холода, чтобы следить за двумя сиротами.
Месяц назад у Этель уже возникали похожие подозрения. Она уверяла, что в Эдинбурге кто-то обшарил ночью ее номер в отеле, пока она отсутствовала. На это брат возразил, что ночью надо спать в своем номере.
— Этель, ты видишь людей, которых не существует, и не способна увидеть тех, кто находится рядом. Посмотри на Тома Кэмерона: как он вертится вокруг тебя!
Она пробормотала, улыбаясь:
— Ему давно пора остановиться, не то совсем свихнется.
Нужно сказать, что в последнее время все Кэмероны держали себя весьма странно. Родители Тома приезжали в замок Пола и Этель в состоянии крайнего возбуждения. Всем своим видом они показывали, что посвящены в какую-то тайну. Бросали туманные намеки, говоря ни к селу ни к городу о том, «чего им не положено знать» или «о чем следует пока умалчивать». И чем больше родители суетились, тем бледнее становился их сын, ежась от стыда и пряча глаза.
Во время этих визитов Этель почти никогда не бывала дома. Полу приходилось выпутываться самому, когда они заявлялись без предупреждения. У дворецкого Джона уже вошло в привычку недвусмысленно объявлять хозяину: «К вам из сумасшедшего дома с другого берега».
Они входили.
Пол каждый раз придумывал убедительные причины, чтобы оправдать постоянные разъезды сестры. Леди Кэмерон всегда отвечала: «Ну конечно! Пусть еще немного порезвится!» — как говорят, глядя на бегающую курицу, предназначенную для супа. Она снимала со стены картины, чтобы разглядеть подписи художников, пересчитывала хрустальные люстры и взвешивала на руке столовое серебро.
Этель лениво потягивалась в кресле у камина.
— Тебе и вправду нечего мне сказать о Томе? Ты с ним не говорила?
Сестра усмехнулась.
— Нет, клянусь тебе.
— В таком случае думаю, что возникло недоразумение… Бедный Том…
— Не беспокойся о нем.
В дверь постучали.
Мэри принесла чай. Этель встала, обняла старушку и завертела ее в сумасшедшем вальсе. Пол широко распахнул двери кабинета, чтобы они лучше слышали граммофон.
Степенный дворецкий Джон вошел и, увидев эту сцену, остановился, донельзя ошеломленный.
Мэри даже не успела поставить поднос. Она с испуганным кудахтаньем кружилась по комнате в объятиях Этель; так они и вальсировали вместе с чайным прибором. Пол подхватил на лету первую падающую чашку, потом вторую, а затем и чайник. Джону достались сброшенные туфли Этель.
Сахарница закончила свой век в камине, распространив напоследок запах карамели.
От громкой музыки звенело в ушах.
Этель наконец отпустила Мэри.
— Они просто ненормальные! — простонала горничная, падая в объятия Пола.
29
Госпожа Виктория
Где-то во Франции, месяц спустя, ноябрь 1935 г.
Между горными ущельями вилась ленточка белого пара. Поезд мчался через темные еловые леса, пересекал горные реки и каменные осыпи.
Виктор Волк разглядывал через оконце проносившийся мимо пейзаж.
Его везли в поезде из пяти бронированных вагонов. И было невозможно определить, в каком из них находится арестованный.
Все остальные вагоны были набиты военными.
Еще два таких же состава, с тем же количеством солдат, но без арестанта, выехали из Парижа с интервалом в несколько минут.
Комиссар Булар все рассчитал.
Арестованного должны были доставить в одну из трех готовых к его приему крепостей. Первая находилась в Альпах, на неприступном горном склоне. Вторая — недалеко от острова Ре. И третья — на болотах центральной части Франции. Только Булар знал, какую из трех выбрали в последний момент.
Все было продумано так, чтобы сделать побег невозможным.
Виктор Волк с удовольствием вдыхал горный воздух. Он любил мороз. Был ясный, солнечный день. Виктор почти не ощущал неудобства от своей вынужденной неподвижности.
Его руки были привязаны к чугунной болванке, а ноги — прикованы к полу клетки. Клетку с толстыми прутьями, в которой он сидел, поставили в один из вагонов с бронированными стенами, арендованных у Банка Франции. Такой вагон мог выдержать любую танковую или воздушную атаку.
Булар стоял на перроне вокзала Ла-Рошель. Его сопровождали верный Авиньон, два отделения внутренних войск и кузнец, которому предстояло снять с Виктора кандалы.
Вокзал был оцеплен военными.
Все шло по плану. Булар ждал, засунув руки в карманы пальто. На нем была новая шляпа от «Моссана».
Поезд должен был прибыть через несколько минут. Уже доложили, что его видели в районе Марана.
— Есть какие-нибудь новости о двух других? — озабоченно спросил Авиньон.
Булар кивнул в сторону начальника вокзала, предлагая переадресовать этот вопрос ему.
— Да, все нормально, — подтвердил тот. — Поезда должны прибыть на вокзалы одновременно. Для этой цели была рассчитана скорость каждого.
На лице Булара появилась довольная улыбка.
Он очень долго готовился к этому дню. Это был его долг перед Зефиро. Он обещал засадить Виктора Волка за решетку до конца его дней. Только так можно было отвести угрозу, нависшую над падре и его монахами.
Раздался свисток. Глаза Булара ярко заблестели.
— Идет! — воскликнул Авиньон.
Паровоз медленно подъехал к вокзалу. Пять вагонов остановились у почти безлюдного перрона. Их сразу же оцепили солдаты.
— Теперь за дело, — сказал Булар. — Четвертый вагон.
Маленькая армия переместилась к хвосту поезда. На лице Авиньона выступил пот.
— Это здесь, — сказал он.
— Откройте вагон! — крикнул Булар.
Два человека со связками ключей вышли из строя и начали отпирать замки, один за другим. Булар назвал им пятизначный код для последнего. Потом сказал:
— Можете входить, Авиньон.
Кузнец готовил к работе сварочную горелку.
С помощью трех охранников Авиньон оттянул в сторону раздвижную дверь и бросил лихорадочный взгляд на Булара.
— Ну, идите же, — повторил комиссар.
Авиньон вошел в вагон. Оттуда раздался крик. Лейтенант снова появился в дверях.
— Здесь никого нет!
Булар взревел:
— Ищите везде, идиоты!
Обыскали остальные вагоны. Но во всех четырех сидела только охрана.
Авиньон на ватных ногах подошел к Булару.
— Его здесь нет.
Булар повернулся к вокзальным часам.
— В таком случае я полагаю, что он уже на месте.
И комиссар положил руку на плечо Авиньону.
— Дорогой мой, вы правда думали, что я буду встречать его с оркестром на обычном вокзале? Вы за кого меня принимаете? Свяжитесь с лейтенантом Реми, он сейчас на вокзале в Бурже.
