Амин Маалуф - Самарканд
— Несколько дней назад я побывал в качестве приглашенного в демократическом клубе Тегерана и выразил аудитории глубокую симпатию, которую питаю к конституционной революции. Это чувство разделяют и президент Тафт[79], и г-н Кнокс, государственный секретарь. Последний, кстати, в курсе нашего заседания и ждет от меня сообщения о результатах встречи. — Тут он передал слово Фазелю.
— Помнишь ли ты тот день, когда убеждал меня не сопротивляться царским войскам? — начал он.
— Нелегкая это была задача!
— Я никогда на тебя за это не обижался, ты исполнял свой долг и в каком-то смысле был прав. Однако то, чего я опасался, подтвердилось, русские так и не ушли из Тебриза, тамошнее население ежедневно подвергается унижениям, казаки срывают с женщин чадру на улицах, «сыновей Адама» при малейшем подозрении упекают за решетку.
Но есть кое-что и посерьезнее. Посерьезнее, чем оккупация Тебриза, чем судьба моих товарищей. Наша демократия в опасности. Господин Рассел назвал ее «молодой», с таким же успехом он мог назвать ее «хрупкой», «находящейся под угрозой». Внешне все выглядит неплохо, народу стало полегче, торговля процветает, священники стали сговорчивее. И все же только чудо не даст рухнуть всему зданию. Почему? Да потому что казна пуста,как и прежде. Старый режим весьма любопытным способом взимал налоги — отдавал провинции на откуп хищникам, которые выкачивали из населения все до капли и приберегали собранное для себя, лишь малую часть расходуя на подкуп чиновников в столице. Отсюда все наши беды. Казна пуста, делаются займы у русских или англичан, а те в качестве покрытия долга получают концессии и различные бенефиции. Именно так царь и проник во все наши дела, а мы разбазарили национальное достояние. Новая власть оказалась все перед той же дилеммой: если не взимать налоги цивилизованным образом, как это делается в современных демократических государствах, придется терпеть опекунов. Первейшей нашей задачей является оздоровление финансов. Превращение Персии в современное государство, свобода Персии могут быть достигнуты только при этом условии.
— Если средство столь очевидно, отчего не применить его немедля?
— Ни один перс сегодня не в состоянии взяться за такую задачу. Грустно, но на десятимиллионную нацию так мало образованных людей! Нас, получивших образование, сравнимое с тем, что дается детям в прогрессивных странах, лишь горстка. Единственная область, в которой мы преуспели, — это дипломатия. В остальном, будь то армия, транспорт, финансы, просто-напросто ничего и никого. Если мы удержим власть еще двадцать, тридцать лет, появится поколение, способное заняться всем этим. А пока единственный выход для нас — обратиться к честным и компетентным иностранцам. Найти таких нелегко, я знаю. В прошлом у нас был не очень удачный опыт — и с Наусом, и с Ляховым, и с другими. Но я все же не теряю надежды. Я говорил об этом с коллегами в парламенте, правительстве, и мы думаем, что нам могли бы помочь Соединенные Штаты.
— Я весьма польщен, но отчего именно моя страна? — вырвалось у меня.
Чарлз Рассел с удивлением и недоумением вскинул на меня глаза. Но ответ Фазеля успокоил его.
— Мы перебрали все мировые державы. Русские и британцы будут рады довести нас до банкротства, чтобы еще сильнее прибрать к рукам. Французы слишком озабочены своими отношениями с царем, чтобы заниматься нашей судьбой. Да и вообще вся Европа охвачена сетью альянсов и контральянсов, в которой Персия может стать лишь банальной разменной монетой, пешкой в игре. И только Соединенные Штаты способны проявлять к нам интерес и не стремиться подчинить нас себе. Вот я и обратился к г-ну Расселу с просьбой указать нам американца, способного впрячься в столь нелегкое дело. Должен признаться, это он назвал твое имя, у меня совершенно вылетело из головы, что ты учился на финансиста.
— Спасибо за доверие, но я не тот, кто вам нужен. Несмотря на диплом, финансист из меня никудышный, у меня не было случая применить полученные знания на практике. Винить в том следует моего отца, выстроившего столько кораблей и обеспечившего мне безбедное существование. Я всегда занимался лишь главным, то бишь ничего не значащим: путешествовал, читал, любил, верил, сомневался, сражался. Иногда пописывал статьи. — Мои собеседники озадаченно переглянулись и заулыбались. — Когда найдете нужного вам человека, я смогу быть с ним рядом, советовать ему, оказывать мелкие услуги, но весь труд он должен взвалить на себя. Я полон благих намерений, но неуч и лентяй.
Не настаивая, Фазель предпочел ответить мне в том же духе:
— Истинная правда. Могу подтвердить. К тому же у тебя немало и иных недостатков, более крупных. Ты мой друг, все это знают, и мои политические противники костьми лягут, чтобы помешать тебе.
Рассел молча слушал, на его лице застыла какая-то скованная улыбка, словно он забыл убрать ее. Наши шутки были ему, конечно, не по вкусу, но он терпел.
— Я сожалею о том, что Бенжамен отказался, — заговорил Фазель, повернувшись к нему. — Но это ничего не меняет в нашем с вами соглашении. Может, будет и вправду лучше доверить ответственность такого рода человеку, никак не замешанному в персидских делах.
— У вас есть еще кто-нибудь на примете?
— Имени я вам не назову. Скажу только, что это должен быть человек строгих правил, честный и независимый. Такие у вас есть, я знаю, я даже представляю его себе, почти вижу: молодой человек с хорошими манерами, прямодушный, с открытым взглядом, изъясняющийся без обиняков. Словом, похожий на Баскервиля.
* * *Персидское правительство своей миссии в Вашингтоне.
25 декабря 1910 года. Воскресенье. Рождество.
«Немедленно потребуйте от государственного секретаря, чтобы он ввел вас в высшие финансовые круги Америки с целью подыскания независимого американского эксперта на пост главного казначея на основе трехлетнего контракта, подлежащего ратификации парламента. На него будет возложена реорганизация государственных денежных запасов, выработка концепции доходов и расходования средств. В помощь ему будут приданы бухгалтер и инспектор для осуществления контроля над прохождением средств в провинциях.
Министр-посланник США в Тегеране довел до нашего сведения, что госсекретарь согласен. Свяжитесь с ним лично, избегая посредников. Передайте ему это послание и действуйте в соответствии с его указаниями».
2 февраля будущего года Меджлис одобрил назначение американских экспертов на посты в персидском министерстве — при подавляющем большинстве голосов и под гром аплодисментов.
Несколько дней спустя министр финансов, представивший проект депутатам, был убит прямо на улице двумя грузинами. В тот же день переводчик русской миссии явился в персидское министерство иностранных дел и потребовал немедленной выдачи убийц, подданных царя. В Тегеране всякому стало понятно, что это убийство — ответ Санкт-Петербурга на голосование в Меджлисе, но власти предпочли уступить, чтобы не ухудшать отношения с могущественным соседом. Убийц доставили в русскую миссию, а оттуда на границу: стоило им перейти ее, они вновь обрели свободу.
Базар отреагировал на этот факт прекращением торговли, «сыновья Адама» призвали к бойкоту русских товаров; были даже зарегистрированы акты возмездия в отношении выходцев с Кавказа — Горджи, которых было немало в стране. Однако правительство проповедовало терпение: вот-вот начнутся настоящие реформы, прибудут эксперты, казна пополнится, мы заплатим долги, отделаемся от опеки, откроем школы и больницы, создадим современную армию и принудим царских приспешников покинуть Тебриз.
Персия жила ожиданием чуда. Чудеса и впрямь были не за горами.
XLV
О первом чуде мне возвестил торжествующим шепотом Фазель:
— Взгляни! Я же тебе говорил, он будет похож на Баскервиля!
Речь шла о Моргане Шустере, новом генеральном казначее Персии. Мы встречали его на Казвинской дороге. Допотопную коляску тащили хилые лошадки. Когда он вышел из нее, я тоже отметил его сходство с Говардом: те же глаза, нос, лицо без усов и бороды, может, только чуть покруглее, те же светлые волосы с пробором, такое же рукопожатие, вежливое, но сердечное. Вероятно, ему не очень понравилась наша манера разглядывать его, но он этого не показал, видимо, будучи готовым к пристальному вниманию к своей особе, учитывая всю необычность обстоятельств. Повышенное внимание окружающих стало его уделом на долгое время. Порой оно отличалось недоброжелательностью. Каждый его поступок, каждое упущение обсуждались, доносились, подвергались хуле или одобрению.
Неделю спустя после его приезда разразился первый кризис. Среди сотен важных персон, ежедневно являвшихся пожелать ему и его коллегам удачи, нашлись такие, которые поинтересовались у Шустера, когда он собирается нанести визит английской и русской миссиям. Ответ был уклончивым. От него не отставали, по городу пошел слух, на базаре началось оживленное обсуждение: должен ли американец наносить визит вежливости иностранным миссиям? А те давали понять, что их посрамили; атмосфера накалялась день ото дня. Учитывая роль, которую Фазель сыграл в приезде Шустера в Персию, он оказался в тяжелой ситуации, поскольку из всего этого могли произойти большие неприятности. Он обратился ко мне за помощью.
