Константин Семёнов - Грозненские миражи
Через три дня он не выдержал.
— Рус, давай я тебе деньги оставлю, а ты отдашь ему, когда перебесится.
Руслан посмотрел на него долгим взглядом, и радость от найденного решения пропала.
— Я понимаю, Муха, но и ты пойми…. Ты лучше Аню поищи. По-моему, он про Саратов говорил, или про Ярославль.
Ещё через день позвонил Саламбек. Руслан слушал его молча, поблагодарил, а когда положил трубку, скривился.
— Зараза! Говорит, как будто я ему по гроб жизни теперь обязан! Кулёк опять дозвонился. Ехать тебе надо — Света психует, «скорую» вчера вызывали. Давай, я тебя послезавтра отвезу, завтра мне к брату надо смотаться.
Послезавтра не получилось, выехали рано утром через два дня. Напоследок ещё раз заехали к Пашке, долго звонили и тарабанили в дверь, но ответа не дождались. Выезжая из двора, Виктор посмотрел вверх: в окне третьего этажа чуть заметно шевельнулась занавеска.
Про письмо он вспомнил, когда Грозный скрылся в рассветном тумане. Вытащил из кармана помятый конверт, покрутил в руках и протянул Руслану.
— Забыл совсем. Кулёк ему записку написал. Передашь?
Почему-то стало совсем нехорошо, и в голову, спасительной змейкой вползла мысль: «Вот почему…»
Через два дня, ступив на промороженную декабрьским морозом московскую землю, он был уже почти уверен, что во всём виноват Валентин. А когда оказалось, что никакой «скорой» никто не вызывал, что Света выдумала это специально, он закрылся в комнате и выцедил целую бутылку водки. Комната стала расплываться, стены наклонялись, пол ходил ходуном, и отовсюду выскакивали маленькие серебристые самолёты. Сновали вокруг него, разрывали воспалённый мозг диким грохотом. В кабинах сидели малюсенькие лётчики с длинными волосами, корчили рожи и кричали мерзкими голосами: «Муравей! На тебе! На!» Самолётики взлетали выше, лётчики нажимали на гашетки, и в тело вонзались горячие, жалящие словно осы, иголки. В сердце, в мозг, в душу.
— Хорош! — встретил его Валентин и достал из стола коньяк. — Налить?
— Не надо, — сказал Виктор. — Знаешь, Кулёк, я наверное, не смогу больше с тобой работать. Подожди, не перебивай! Точно не смогу. Да и не нужен ведь я тебе.
Валентин открыл бутылку, налил себе, закурил.
— Телевизор смотрел сегодня? Затаились. Ох, не нравится мне это… Письмо передал?
— Да, — соврал Виктор и вздрогнул. — Я сам хочу.
— Передал? Тогда глухо…. Подумал хорошо? Хотя, знаешь, скорее всего фирму придётся закрывать. Ничего — варианты у меня есть. Давай так — подождём пару неделек, я кое-что обмозгую.
— Хорошо, — устало сказал Виктор. — У тебя в Саратове есть кто-нибудь на заводе? А в Ярославле?
Кулеев освободился к десяти часам, уселся поудобнее и включил Интернет. Набрал в окошке поисковика «Павел Тапаров», нажал на «Интер» и приготовился ждать. Соединение прошло мгновенно, на экран вывалилась куча ссылок, слева мигнули картинки. Кулеев всмотрелся, в глазах непривычно щипнуло, экран заморгал и стал расплываться. Он посидел, снял очки и тщательно вытер их платком. Удивлённо усмехнулся, промокнул глаза и снова надел очки.
Экран перестал плыть, засветился ярко, даже весело, словно ждал этого давным-давно. По всей странице, сверху донизу одни и те же буквы слагались в одни и те же слова. «Павел Тапаров. Павел Тапаров, художник. Грозный Павла Тапарова. Тапаров, Тапаров. Тапаров».
— Все знают, — пробурчал Валентин, — а ты нет. Все знают, а я нет. Гад ты, Муха!
Судорожно покрутил колёсико, не зная на чём остановиться, ткнул в строчку с надписью «Персональный сайт» и провалился. Исчез дневной свет, льющийся из громадного окна, исчез привычный шум мегаполиса, исчез даже помпезный кабинет. Экран монитора стал глубоким, как грозненское небо в детстве, и оттуда так же, как и много лет назад, навалилось на него невероятное.
Если бы кто-нибудь увидел сейчас вице-президента, он бы, наверное, очень удивился: небрежно распущенный галстук, расстёгнутый воротник, безумный, вперившийся в монитор взгляд. А может, и не удивился бы — мало ли чем может заниматься высокий начальник. Может, он в игрушки играет? Или порносайт интересный нашёл?
— Переправа! — бормотал Кулеев, яростно щёлкая мышкой. — Вот же зараза! А ты ведь совсем не изменился. А это кто? Боже мой! Ты тоже не изменилась! Как это вам удаётся? Как это у тебя такое выходит, Тапа, сейчас, когда вокруг только одно дерьмо?
Валентин откинулся в кресле и мечтательно закрыл глаза. В голове одна за другой мелькали только что просмотренные картинки, странным образом переплетались с теми, что он увидел первый раз давным-давно, и жизнь впервые за долгое время переставала казаться похожей на бессмысленно мчащийся по кругу локомотив.
Валентин взял телефон и, тщательно сверяясь с экраном, набрал новый, столько лет разыскиваемый номер. Улыбнулся и нажал на вызов.
— Алло! — ответил на той стороне тонкий голос, и улыбка сползла с его губ. — Алло!
Кулеев захлопнул крышку, снова посмотрел на экран. «Контактный телефон… Анна Тапарова».
Аня…. И голос у неё тоже не изменился. Чёрт, оказывается это не так просто! Позвонить? А что сказать? Как теперь объяснять? Да нет, что это с ним? Он же не Муха, в конце концов!
Валентин решительно набрал повтор, выдохнул.
— Алло! — тут же отозвалась трубка. — Слушаю. Слу-ша-ю, говорите!
Он резким движением оторвал трубку от уха и закрыл крышку. Ухо горело, словно в него влили расплавленный свинец. «Я не знаю, что делать, если ты можешь, помоги, пожалуйста, Валя». Огненный поток стремительно, словно лава с вулкана, помчался дальше, и голова в панике загудела. «Я не знаю, когда смогу отдать тебе деньги, но я отдам. Даже больше — Валя, я, правда, согласна на всё. На всё, что ты только ни скажешь. Ты понимаешь?»
Валентин Сергеевич нервно схватил сигарету, затянулся и полез в стол за фляжкой.
«Слушаю! — молоточками стучало в голове. — Слу-ша-ю, говорите!»
Глава 22
— Павлик, — приоткрыла дверь Анна, — можно?
Павел Тапаров, не поворачиваясь, собрал лежащие на полу холсты, перевернул их пустой стороной вверх.
— Можно.
— Не получается? Третий день сидишь.
— Не знаю, — устало сказал Павел, и Анна сразу прижалась, положив подбородок ему на плечо. — Понимаешь, у меня что-то крутится, а что — не пойму. Что-то очень важное, такое, что… Зараза! Наверное, на этот раз не выйдет.
— Ты каждый раз это говоришь! — засмеялась Анна. — Всё у тебя получится, сам знаешь!
— Знаю?
— Знаешь!
— Ах, так? — грозным басом спросил Павел и повернулся.
Глаза оказались напротив глаз, губы нашли губы, и по телу поползла сладкая судорога. Рука скользнула по шее, задержалась на плече и опустилась на грудь. Судорога ударила сильней.
— Павлик! — улыбнулась Аня. — Так ты точно не поймёшь. Подожди, я же хотела тебе сказать, что Руслана нашла!
— Что?
— Нашла! Правда, не его, а сына. Пишет, что с отцом всё в порядке.
— Телефон! — потребовал Павел. — Телефон, Аня!
— Нет… — покачала головой Анна, и у Павла кольнуло под лопаткой. — Он совсем глухой после войны. И не ходит почти. Сидит и целыми днями смотрит в окно. А там нет ничего — пустырь до самой Сунжи. Спросят, куда смотрит, вытянет руку в сторону моста и говорит: «Он ещё жив… гады…» Павлик, ты что молчишь?
— А?.. — рассеянно отозвался Павел. — Ничего. Это хорошо. Теперь я знаю.
— Что хорошо? Что с тобой, Павлик?
— Ничего. Всё нормально. Ты иди, Аня, иди, мне надо…
Павел говорил отрывисто, глядя куда-то мимо, и Анна поняла, что сейчас ничего не добиться: слишком хорошо она знала этот голос. Встала, ласково дёрнула его за волосы — Павел ничего не заметил.
— Павлик, — вспомнила Анна у дверей. — Мне сегодня звонил кто-то два раза. Звонит и молчит, номер незнакомый. Мне почему-то показалось…
— Это Кулёк!
— Валя? Ты что, знал? — почти закричала Анна. Павел отрицательно покачал головой. — Тогда откуда?
— Аня, — нетерпеливо сказал Павел, — Анечка! Потом! Подожди немного. Ладно?
В усыпанное звёздами небо с грохотом взметнулся очередной залп, расцвёл фантастическим цветком и разлетелся синими птицами. «До, — тихо запели звёзды, — до, ре, ми, фа». Птицы заполнили всё небо и начали медленно кружиться. Музыка запела быстрей, и птицы увеличили скорость. Быстрее, ещё быстрее, ещё! Скоро уже никаких птиц не было — в звёздном небе, стремительно набухая, вращалась гигантская ярко-синяя воронка.
«Вижу, — хотел сказать Павел, — вижу, родная. Подожди, я сейчас!»
Воронка разорвалась надвое, превратилась в стремительно тающие глаза.
— Подожди! — закричал Павел и проснулся.
Через неплотно задёрнутые портьеры в комнату сочился мутный вечерний свет. Ни на какую воронку он похож не был, скорее, на бледный могильный студень. Павел поёжился и снова закрыл глаза. Несколько минут лежал, пытаясь удержать ускользающий образ и надеясь, что сон вернётся. Ничего не вышло. Сон стремительно таял, и скоро от него осталась лишь тихая мелодия. Но и она продержалась недолго: на улице громко бахнуло, и музыка испуганно исчезла.
