Инна Александрова - Свинг
Юрка с отцом были у него в сороковом, перед войной. Все тогда посмотрели: и Эрмитаж, и Русский, и Петродворец. А я, лапоть, только один раз и на поезде-то ездил — за триста километров, к материнской родне.
Ничего, Анечка! Мы еще наверстаем! А то, что ты зачастила в Консерваторию и оперный, это здорово. Говоришь, мальчишки на Гайдне уснули. Бывает. Может, устали, может, не очень сытые были, а может, им до Гайдна еще просто далеко…
Выходил сейчас подышать. Звезды такие же яркие, как тогда, в колхозе. Прислонился к косяку и стал с тобой разговаривать. Очень хочу, чтобы встреча наша была вот в такую же ночь…
Январь 1950-го. Приозерск
А позавчера был мой день, и меня ждали подарки: твоя телеграмма, письмо с фотокарточкой, а сегодня — бандероль. По-царски!
Тот же зачес волос, тот же спокойный взгляд. Нет, взгляд немножко необычный. Я знаю твои глаза, а такой взгляд вижу впервые. Может, из-за того, что брови потемнели? Уж не красишь ли ты их? Ты изменилась как-то, и я не могу к этому привыкнуть.
За шарфик голубой спасибо. Говоришь, когда надену, еще больше на Есенина стану похож. Ну, во-первых, я длинный и тощий. Есенин таковым не был. Во-вторых… Во-вторых, таланту бы мне немного есенинского… Но, верно, я все-таки же чуть-чуть и правда внешне смахиваю на Есенина. Самую малость. А?
Первый Новый год мы с тобой не вместе. Помнишь, где были в прошлом году? Встали на лыжи и… на сопки. А ты трусиха, Анка. Собаку за волка приняла. Хотя, честно признаюсь, и сам в первый момент то же самое подумал. Прижалась… Ах ты, воробышек мой… Ну разве я отдам тебя кому-нибудь?
Рад, что перебралась на новую квартиру. Значит, хозяйка брала только одного человека. Комната маленькая. Жалко, что с Галей расстались. Вдвоем вам дружней было бы.
Слушай, а что за юристы по соседству обитают? Говоришь, хорошие парни, Алексей и Николай. Николай — от сохи, Алексей — интеллигент. Очень дополняют друг друга. Ясно. Обрадовались, что ты появилась. Понятно…
Знаешь, ты не очень-то уши развешивай. Вот так. Знаем мы этих… Извини, Аннушка! Ты — далеко и одна. Наверно, они и в самом деле хорошие парни, фронтовики…
Эльфа и Милочка мне очень понравились на фотографии, только маман опять все испортила. Ужинали. Я показал фотографию отцу. Ну и она попросила посмотреть. Внимательно так разглядывала, а потом изрекла: «Надо же, опять все нерусские…»
Отец встал, плюнул и ушел. Потом, вечером, мы долго говорили с ним о шовинизме.
Никогда русская интеллигенция, русский народ не были шовинистами. Только сволочи, вроде Серафимы, погоду портили. А маман с ее голоса поет. И ведь не в первый раз такое. Не понимаю, что ей нужно. Какая ей разница, к какой национальности человек принадлежит. Подлецы и сволочи есть в любой нации. И о человеке надо судить не по нации. Как противно, как ничтожно, когда о человеке судят, исходя из его национальности. В доме сейчас необычно тихо, нет никого. Тетка, видно, за хлебом ушла. И мне так хорошо. Вспомнил тот вечер, когда ты в первый раз разрешила себя поцеловать…
Недавно прочел «Сына рыбака» Лациса. Здорово удалось автору нарисовать Оскара. Мне он сейчас ближе, чем Мартин Иден. Настоящий человек. Гордый, сильный, добрый, чуткий, любящий. Он все одолеет, потому что верит в себя…
Не беспокойся обо мне. Мне ничего не страшно: ведь ты у меня есть.
Февраль 1950-го. Приозерск
Вчера маман явилась домой поздно и с порога заявила: «Теперь твой приятель попляшет…»
Сначала не понял, о ком идет речь, а когда разобрался, к твоим побежал. Бронислава Брониславовича дома еще не было. Только в двенадцать пришел. Неприятность у них. В бродильном цеху — огромные чаны. Именно здесь сбраживаемые сахара гидролизного сусла превращются в этиловый спирт. Старший бродильщик — есть такая должность — должен знать и основы процесса размножения дрожжей, и методы стерилизации и дезинфекции чанов, и способы отбора средних проб. На этой должности посменно двое: женщина и дядька лет пятидесяти пяти. Дядька работящий, но иногда с устатку может принять… Вот и на сей раз, приняв, спустился в бродильный чан без разрешения начальника смены, без проверки, какой процент углекислоты в чане, без спецодежды. Было это ночью, часа в три. Нахлебался СО здорово. Рвота, потеря сознания. Сейчас откачали, в больнице. Будет ли жить — неизвестно.
А что может сделать Бронислав Брониславович, если нет специалистов? Возможно, они и приехали бы, да где жилье? Маман не очень-то большая в этом помощница.
Бронислав Брониславович весь черный. Хоть бы мужик этот выжил…
Спрашиваешь о Славке. Безрадостно у них все. Но он, по-моему, ничего не знает. Для Славки главное в жизни — приспособиться. Не важно, где, как. Важно получить то, что ему хочется. И на Люську он так смотрит. А она ведь не дура. Не будут они вместе. Ну, а мы — посмотрим: время нас или мы его…
Хорошо, что на зимние каникулы в Москву едешь. Конечно, домой — четверо суток, далеко и долго. А тут поезд прямой, сутки — и ты в Москве.
Анют! Перво-наперво в Третьяковку сходи, а потом уж в музей Пушкина. Ладно?
И смотреть прошу в такой последовательности. Сначала Перов — «Проводы покойника». Обрати внимание на фигуры женщины и лошади. Они согнуты одинаково, как бы в одну линию. И собака, хоть и бежит, но воет — у нее голова поднята. «Чаепитие в Мытищах» — хорошая картина, со смыслом, но меня она как-то мало трогает, а вот «Тройка» — душу переворачивает. Этот кусочек серо-розово-сиреневого платья у девочки, что выбился из-под пальтишка. У мальчишек хоть и мука в лице, но это лица детей, у девочки — темная складка от носа к губам.
Но больше всего люблю портрет Достоевского и «Сельский крестный ход на Пасхе».
У Сурикова посмотри «Меншиковав Березове». Знаешь, почему люблю эту картину? Дочка, которая подперла голову рукой, очень похожа на тебя.
А потом отправься к Саврасову, Левитану и Васильеву. У Васильева «Оттепель» как следует рассмотри, у Левитана — «Раннюю весну» и «Весну — большую воду».
Да! Чуть не забыл Нестерова. Его «Пустынника» и «Отрока Варфоломея».
Ну, а я отправлюсь сейчас на озеро. Стоят хорошие дни. Расчистим с ребятами метров пятьдесят от снега, погоняем…
Март 1950-го. Приозерск
Отец заболел. Позавчера на уроке в Валькином классе остановился, не закончив фразы, сел и уставился невидящими глазами. Девчонки сначала опешили, потом подскочили, начали тормошить, а он — как застыл. Бледный был очень. Кто-то побежал за завучем. Вызвали врача. Часа три пролежал в учительской на диване, потом сказал, что пойдет с Валей домой. Плелись долго. Сразу лег. Не встает. Даже не курит. Глаза все время прикрыты, как будто спит. Но я вижу — не спит.
Как думаешь, отлежится? Врач сказала — спазм сосудов головного мозга.
Жалко мне его, Аня. Жизнь у него не очень-то задалась. А с другой стороны, тетка рассказывала, до войны лучше его во всей области не было учителя. Даже из других городов к нему приезжали. И носились с ним. И лекции он читал. О Пушкине, о Маяковском. Ребята, как завороженные, на его уроках сидели.
Маман он не терпит. Непонятно, как они нас-то нажили… И она, конечно, ему тем же платит.
Сейчас опять ходил на него посмотреть, а Вовка, шельмец, за мной тоже потихоньку крадется. Дед открыл глаза, увидел Вовку и, конечно, заулыбался. Теперь они там вместе что-то обсуждают.
Весна прислала своих гонцов — подснежники. Недавно вычитал, что подснежниками в разных краях называют совсем различные цветы. Главное — чтобы первыми после снега появились. Наши — большие, мягким пухом покрытые. Говорят, одни из самых красивых.
Завтра, если отцу станет легче, схожу на сопки: для тебя и для него наберу. Он ведь очень цветы любит.
Что-то не понял историю с хозяйкиным хахалем. Значит, будучи в подпитии, попросил тебя сбегать за папиросами, а ты, оскорбленная в лучших чувствах, побежала не за папиросами, а жаловаться юристам Коле и Алеше. Те, как истинные поборники права, без суда и следствия выкинули хахаля на мороз для проветривания. Так, ясно: обидели маленькую девочку Анечку. Слушай! А сама ты не могла послать этого мужика куда следует? Обязательно нужно было жаловаться? Зря ты так от жизни отгораживаешься — ведь и не такое еще может случиться. Извини, Аннушка, за тон. Только я, наверно, прав, хотя и сам часто срываюсь. На днях один парень — ты его знаешь, поэтому не буду называть, — подходит на перемене, а я что-то задумался. Подходит и говорит: «Брось ты, Серега, эту хандру. Пойдем лучше сегодня к…»
Я спокойно его выслушал, а потом так медленно, с расстановкой дал ему в ухо. И мирным тоном говорю: ты, конечно, сходи сегодня к, а я уж повременю.
И знаешь, странно — он не обиделся.
Анютка! Родная! Как же я по тебе соскучился. Вот сжал бы сейчас так, что ребрышки хрустнули…
