Аласдер Грей - ЛАНАРК: Жизнь в четырех книгах
— Другими словами, Дункан, — вмешался мистер Toy, — готов ли ты потрудиться ради получения хорошего балла по математике, если мистер Макьюэн позволит тебе остаться в школе еще на год?
По лицу Toy, пока он размышлял над ответом, расплылась улыбка: он старался ее спрятать, но безуспешно. Директор тоже улыбнулся и пояснил мистеру Toy:
— Он предвкушает, сколько всего прочитает и нарисует за все то время, пока над ним практически не будет никакого контроля. Ведь так, Дункан?
— И может быть, я смогу еще посещать вечерние занятия в художественной школе.
Директор хлопнул рукой по столешнице и перегнулся через нее.
— Да! — сказал он серьезным тоном. — Год свободы! Но его нужно купить. Цена не очень-то высока, но ты готов ее заплатить? Ты искренне обещаешь отцу учиться как следует и подтянуться по тригонометрии, геометрии и алгебре? Ты пообещаешь присутствовать на уроках математики не только телом, но и умом?
Toy, опустив голову, пробормотал:
— Да, сэр.
— Ну хорошо. Мистер Toy, думаю, на слово вашего сына вы можете положиться.
На следующий день Toy, пересекая холл, столкнулся с учительницей математики. Торжествующе глядя на него, она спросила:
— Что с тобой случилось, Toy?
Toy растерянно молчал. Учительница улыбнулась:
— Ты всем встречным и поперечным докладывал, что провалился по математике?
— Да, мисс.
— Так вот, официальные результаты объявлены. Ты сдал экзамен. Поздравляю.
Toy уставился на нее в ужасе.
В конце недели Toy вошел в беломраморный вестибюль Митчелловской библиотеки. Он часто ходил сюда посмотреть факсимильные издания пророческих книг Блейка, и, когда тучный библиотекарь провел его по лестнице наверх, мирная атмосфера учености и предупредительности вызвала у него чувство облегчения. Было бы неплохо работать в таком месте. Toy провели к двери в конце коридора с мраморным полом в клетку и низким белым сводом. Комната была устлана коврами, на мраморной каминной полке стояла ваза с цветами, на столике у окна — вторая. За письменным столом седой человечек читал какую-то бумагу.
— Мистер Toy? — невнятно осведомился он. — Прошу вас, задитезь. Зейчаз я вами займузь.
Toy неловко сел. У человека отсутствовала правая щека, и потому лицо было перекошено. Правый глаз сместился ниже левого, и, когда человек мигал, а это случалось часто, веко его не прикрывало. Человек отложил документ и сказал:
— Итак, вы зобираетезь стать библиотекарем.
Язык у человека шевелился с трудом, и брызги слюны то и дело вылетали прямо на стол. Toy завороженно следил за ними, кивая и согласно хмыкая в нужные моменты.
— …график работы будет непременно зоставлен. Вы будете работать два вечера в неделю до половины девятого, зато будете звободны по утрам. В другие дни вы должны будете позещать вечерние курзы.
— Курсы чего? — выдавил из себя Toy.
— Зчетоводства и каталогизации. Зуществует незколько зистем каталогизации, каждая из которых предзташтяет зобой огромную область. Ежегодно вам предстоит здавать эгзамен для зоответствующего повышения, и по прошезтвии пяти лет вы получите квалификационное звидетельзтво, удозтоверяюшее, что вы дозтойны занять должнозть зтаршего библиотекаря в любой точке Зоединенного Королевзтва.
— О, замечательно, — слабым голосом проговорил Toy.
— Разумеется, замечательно. Даже везьма. Боюзь. однако, вам придется еще шезть недель подождать. Принять вас на злужбу имеет право только главный библиотекарь, который зейчас находится в Зоединенных Штатах Америки. Но он вернетзя через шезть недель, и тогда вы, безузловно, зможете призтупить к работе.
Выйдя из здания, Toy почувствовал в себе перемену. На все тело навалилась тяжесть, пульс замедлился, воздух загустевал в легких. Мысли текли вяло, неповоротливо. Дома за чаем он рассказал отцу о разговоре. Мистер Toy вздохнул с облегчением:
— Слава Богу!
— Да. Да, слава Богу. Слава Богу. Вот именно: возблагодарим Господа.
— Дункан, в чем дело? Что случилось?
— Ничего. Ровным счетом ничего. Все устроилось как нельзя лучше — а как еще в этаком мире может все устроиться? Хвала Творцу неба и земли. Вседержителю. Да! Да! Да! Да! Да! Да!
— Хватит! Ты что, рехнулся? Если не в состоянии объяснить толком, лучше помолчи!
Дункан замолчал. Через минуту-другую мистер Toy просительным тоном произнес:
— Дункан, расскажи, что произошло!
— Я хотел стать художником. Разве это не безумие? Хотел создать произведение искусства, не спрашивай какое — я и сам не знаю; возможно, что-нибудь эпическое, со множеством реальных фактов и свободной фантазией — и представить это в образах, в странном болезненном свете, пусть это будет гигантская фреска, или книга с иллюстрациями, или даже фильм. Я не знал, что именно, но знал, с какой стороны к этому приступить. Я должен был читать стихи, слушать музыку, изучать философию, писать, рисовать, работать кистью. Я должен был узнать о вещах, о людях, как все устроено, каким образом движется, мне надо изучить человеческое тело, внешний вид, пропорции, позы в различных ситуациях. Короче, взобраться на Луну!
— Дункан, вспомни, что сказал директор! Через четыре года ты станешь главным библиотекарем в небольшом городке и тогда посвятишь себя искусству. Неужели настоящий художник не может подождать четыре года?
— Не уверен, что может. Уверен, что не ждал никто. У шотландцев забавные представления об искусстве. Они думают, что художником можно быть в свободное время, хотя никто не ожидает, будто на досуге можно работать мусорщиком, инженером, юристом или нейрохирургом. Библиотека в тихом захолустном городке? Звучит дьявольски заманчиво: чем не рай небесный, или тысяча фунтов в банке, или коттедж с розами у входа, или прочие воображаемые морковки, которыми двуногих ослов завлекают во всякие поганые мерзости?
Мистер Toy, упершись локтями о стол, сдавил голову руками. Помолчав, он заговорил:
— Дункан, чего ты от меня хочешь? Я хочу тебе помочь. Я твой отец, хотя ты разглагольствуешь так, будто я в ответе за общественное устройство. Будь я миллионером, я с радостью обеспечил бы тебе свободу, чтобы ты мог развить свои таланты, но я всего лишь клерк по начислению заработной платы, мне пятьдесят семь, и мой долг — сделать тебя самостоятельным. Назови мне альтернативу библиотеке — и я охотно тебе помогу.
По застывшему лицу Toy текли слезы.
— Не назову, — резко ответил он. — Альтернативы нет. Выбор один — подтолкнуть себя в пропасть.
— Перестань разыгрывать мелодраму.
— Я разыгрываю мелодраму? Я просто по возможности сухо излагаю свои мысли.
Ужин прошел в молчании. Наконец мистер Toy произнес:
— Дункан, иди сегодня в художественную школу. На вечерние занятия.
— Зачем?
— Работа в библиотеке у тебя начинается через шесть недель. Используй это время так, как тебе больше всего нравится.
— Понятно. Испробовать вкус этой жизни перед тем, как отказаться от нее навсегда. Нет, спасибо.
— Дункан, иди на вечерние занятия.
— Нет, спасибо.
Вечером Toy в коридоре художественной школы в числе других претендентов ждал своей очереди у дверей регистрационной конторы. Дождавшись вызова, он вошел в просторную комнату и направился к письменному столу в углу, боковым зрением отмечая картины и скульптуру по обеим сторонам. Человек за письменным столом вглядывался в него издали. На его массивном лице блестели очки, в углах широкого рта пряталась усмешка. Говорил он протяжно, с отчетливым выговором англичанина:
— Добрый вечер. Чем могу быть полезен?
Toy сел на стул и положил на стол заполненную анкету. Секретарь, просмотрев ее, спросил:
— Хочешь посещать занятия по рисунку с натуры, так? Toy, а сколько тебе лет?
— Семнадцать.
— Учишься в школе?
— Только что окончил.
— Боюсь, для этих занятий ты еще слишком молод. Ты должен убедить нас в том, что достаточно для этого подготовлен.
— Я принес с собой кое-какие работы.
Toy выложил на стол папку. Секретарь внимательно просмотрел все рисунки.
— Наклеенные на картон входят в серию?
— Это иллюстрации к докладу, который я когда-то делал. Секретарь отложил несколько рисунков в сторону и снова их просмотрел.
— Может, тебе стоит поступить к нам на дневное отделение?
— Мой отец не сможет за меня платить.
— Мы могли бы добиться гранта от муниципальных властей. Что ты вообще собираешься делать?
— Работать в библиотеке.
— Тебе это нравится?
— У меня нет выбора.
— Честно говоря, мне кажется, в библиотеке ты растратишь себя попусту. Рисунки у тебя удивительные. Совершенно удивительные. Я так понимаю, что ты предпочел бы заниматься в художественной школе полный день?
